Глава 30. Автограф Смерти

Лила соображала с трудом.

— Как ты считаешь, откуда в тебе вдруг, ни с того, ни с сего, появилось столько магических сил, что ты безо всякого катализатора смогла перевернуть все в госпитале вверх дном? — Спросил директор Панакс.

Девочка не знала, что ответить.

— После того, как вас обоих поразили Узы, твои силы, вместо того, чтобы исчезнуть совсем, стали объединяться с силами Марса, — объяснил старец. — Начал устанавливаться баланс сил. Из-за большой разницы потенциалов первое время баланс был крайне неустойчив — перевес смещался то в твою сторону, то в сторону Марса. Но теперь все в порядке.

Весело взглянув на Лилу, Панакс прибавил:

— Сил поднять замок теперь у тебя навряд ли хватит, но на сдачу экзаменов хватит с лихвой.

— Экзамены? — Оживилась девочка. — Значит, я смогу отсюда выйти?

— Ты уж прости, что пришлось держать тебя здесь взаперти, — виновато развел руками старец. — Я вынужден был тебя изолировать до тех пор, пока не выяснится, каким заклятьем Марс тебя поразил.

Панакс усмехнулся в усы:

— Сана нас с тобой очень выручила. Она мне заявила, что даже если на тебе лежит какое-то страшное проклятье, ее долг — позаботиться о том, чтобы на тебе не осталось ни царапины. Добрая душа! Она расстроилась, что и, несмотря на ее старания, твои шрамы не исчезают.

— Да, подумаешь — шрамы. Пустяки! — Отмахнулась Лила.

Девочка предвкушала свое скорое возвращения в настоящий мир — тот, в котором есть что-то кроме больничных коек и ширм. С нетерпением ожидающая встречи с Клеменс, Авророй, Корвом и всеми остальными, Лила не собиралась оставаться в госпитале ни минутой больше, и не желала ничего слышать о том, что ей необходимо лечить какие-то шрамы вместо того, чтобы прямо сейчас бежать в арматинскую башню.

— Ты их видела? — Тихо спросил директор.

— Да что на них смотреть-то? Обычные царапины!

Директор Панакс покачал головой:

— Это не просто царапины. Это Метка — Автограф Смерти. Я боюсь, он никогда не исчезнет.

Лила, хмурясь, смотрела на директора, не понимая,, зачем он хочет испортить ее хорошее настроение. Согнув руку, девочка ощупью нашла пальцами свои шрамы, почти неразличимые через ткань больничной робы.

«Какой еще Автограф? — Недовольно думала Лила, шаря рукой пониже лопатки. — Просто бороздки...»

— Эта Метка не связана с Узами, — сказал старец. — Сами по себе Узы не оставляют на теле никаких следов. От руки Марса пали многие волшебники, но не на всех них был этот знак.

Директор посмотрел на Лилу, колеблясь, стоит ли ему продолжать. Помолчав немного, он все-таки сказал:

— Марс использует этот знак тогда, когда хочет, чтобы остальные знали о том, что это он лишил жертву жизни.

Радость Лилы от скорой встречи с друзьями, которая подстегивала девочку закончить разговор со старцем как можно скорее, пропала. Девочка сидела на кровати, но ощущала себя так, будто она летит в бездну.

«Да никакая там не Метка! — Убеждала себя Лила, пытаясь остановить свой внутренний полет. — Самые обычные шрамы!..»

Стоило ей подумать об этом, как директор, словно прочтя лилины мысли, начертил пальцем в воздухе перед собой какой-то светящийся зигзаг из четырех перекрещенных линий, похожий на корявую, размашисто написанную букву «М».

— Вот как выглядит знак на твоей спине, — сказал он.

Девочка смотрела на букву и чувствовала отвращение — к ней, к шрамам, которые на нее похожи, и к себе, потому что эта буква была написана на ее собственной спине.

Лила отдернула руку: теперь, когда она знала, что шрамы, которые она трогала — не просто шрамы, а Метка, которой Марс клеймил убитых им людей, девочка едва сдерживалась, чтобы не передернуть плечами. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы этой Метки не было — пусть даже для этого придется вырезать ее со спины вместе с кожей.

— Мне неприятно тебе об этом говорить, — сказал директор Панакс, — но если Сана не смогла заставить твои шрамы исчезнуть, то никто в Кимагусе не сможет.

— Даже Вы? — Удивилась девочка.

— Даже я, — кивнул Панакс. — Я не целитель, я только учусь.

Лила смотрела на всемогущего Панакса, и не понимала, шутит он или нет.

Разве может волшебник, который едва не стал Верховным магом, чего-то не знать?

Разве может маг, чья сила настолько велика, что от одного его голоса мурашки бегут по телу, чего-то не уметь?

И разве чародей, от которого полностью зависела вся лилина жизнь с тех пор, как она оказалась в госпитале Академии, не сможет заставить испариться маленькие шрамы?

Девочка чувствовала себя ужасно: чем дольше она говорила с директором, тем большее разочарование она испытывала — это было сродни тому, как если бы Лила, мучаясь жаждой, глоток за глотком пила рыбий жир из какой-то бездонной бочки, не в силах остановиться.

— Однако нет повода отчаиваться, — поспешил прибавить Панакс, видя, что Лиле так плохо, что она почти зеленая. — Метка — это всего лишь дань тщеславию Марса. Наложив на тебя заклинание Уз, он оставил Метку для того, чтобы другие знали, что тебя убил он. Но, как видишь, вопреки его планам ты все еще жива и здорова!

Девочка скептически хмыкнула.

«Это ненадолго, — подумала она. — Он нашел меня один раз, найдет и в другой».

— Я уже говорил это, и повторюсь снова, — сказал директор, внимательно глядя на Лилу: — теперь, когда ты с Марсом связана Узами, он при всем желании не сможет тебя убить. Если один из вас начнет терять жизненные силы, то эта нехватка немедленно будет восполняться силами второго — независимо от его воли.

Лила сидела, нахмурившись, и чувствовала, как голова ее с каждым словом старца тяжелеет. Девочка боялась, что ее голова скоро перевесит туловище, но не знала, как сделать так, чтобы из нее испарились все тяжелые мысли.

— Но зачем ему это надо? За что он хочет меня убивать? — Горько спросила Лила, беспомощно всплеснув руками. — Что я ему такого плохого сделала?..

— Твоей вины нет, — мягко сказал Панакс. — Причина в том, что волшебники слишком большое значение придают физиологии.

Девочка уставилась на старца, предчувствуя, что еще одна сказанная им непонятная фраза станет последней каплей — лилина голова просто взорвется.

— Вопреки бытующему мнению, волшебство — это тонкая энергия, она исходит из разума и не связана ни с какими физиологическими жидкостями, в том числе с кровью, — пояснил старец, словно цитируя какой-то учебник. — Разум находится в сердце. Энергия разума исходит из сердца и пронизывает все тело, поэтому выражение «волшебство в крови» верно лишь отчасти. Более того, сила творить чудеса находится в сердце каждого человека — будь то волшебник или непосвященный. Нет различий между силами чистокровного волшебника и силами непосвященного — разница состоит лишь в том, что вследствие отсутствия знания об этой энергии сердце непосвященного закрыто.

Директор понял, что отвлекся.

— В том, что Марс хотел тебя убить, твоей вины нет, — повторил Панакс. — Он хотел уничтожить кровь Адлеров, а не тебя. К счастью, твоя кровь осталась при тебе.

— Что же мне теперь делать? — Спросила Лила. В голове ее все смешалось.

— Возвращаться в башню Арматина, — с улыбкой ответил директор, поднимаясь и расправляя складки своей мантии. — И никому не рассказывать о своих Узах и Метке. Договорились?

* * *

Лила с нетерпением ждала, когда в госпиталь вернется Сана. Директор давно ушел, дав, наконец, девочке долгожданную свободу — но Лила не могла ей воспользоваться, пока целительница не вернет ей ее одежду и палочку.

К вечеру Лила так истомилась, что готова была отправиться в башню своего факультета босиком и в больничной пижаме. Однако этого не произошло — в самый последний момент в госпиталь вернулась целительница, неся в руках чистую и отутюженную лилину форму.

— Как переоденешься, спускайся в Зал — там сейчас накроют ужин, — сказала Сана, с улыбкой глядя на свою пациентку, которую наконец-то выписали.

Прежде, чем уйти, женщина в чепце вынула из кармана своей мантии лилину палочку. Лиле показалось, что Сана с куда большей охотой отдала бы ее, если бы не опасалась, что девочка может снова устроить в госпитале кавардак.

Несмотря на то, что голова Лилы была переполнена грустными мыслями, все же сердце ее волнительно затрепетало, когда она подходила к дверям Зала — как же она соскучилась по этому многоголосому гомону!

Девочка не верила своим глазам, когда перед ней распростерлись факультетские столы, за которыми сидели две сотни студентов — неужели и правда в мире есть кто-то помимо директора Панакса, Саны и Марса? Неужели все эти элабонцы, кохибенцы и арматинцы — настоящие?

Лила шла между столами Арматина и Кохибена, жадно вглядываясь в лица студентов и менторов, сидящих за столом у статуй, опасаясь, что если она не найдет знакомых лиц, то этот восхитительный мираж исчезнет.

Едва завидев за менторским столом Аврору и Корва, девочка услышала знакомые голоса:

— Смотрите, Лила идет! Лила, иди к нам! Иди сюда!

Это кричали ее однокурсники. Они звали ее, подскочив на своих местах и энергично размахивая руками.

Лила бросилась к ним, широко улыбаясь. Не успела она сесть за стол, как на нее посыпался град вопросов:

— Почему ты так долго болела? — Растерянно спросил Бенемор.

— Почему нас к тебе не пускали? — Озабоченно спросила Хилари.

— Ты не заразная? — Недоверчиво спросил Тинтинар.

— Ты в курсе, что у нас экзамены начинаются? — Строго спросила Клеменс.

— А ну цыц, малявки! — Смеялась Эфрена. — Дайте вы ей поесть спокойно!

Лила смеялась, не зная, что ответить. Девочка знала только одно: она безумно рада их всех видеть.

* * *

Лила лежала в своей кровати в спальне башни Арматина, слушая мерное дыхание спящих соседок по комнате и чувствуя себя почти счастливой.

— Не было у тебя никакой випекозьей лихорадки, — послышался в темноте шепот Клеменс. — Это ведь неправда — то, что ты им сказала?

— Да, — чуть поколебавшись, ответила Лила.

В спальне вновь воцарилась тишина.

— Значит, это он тебя нашел? — Шепнула Клеменс.

— Да, — тихо ответила Лила.

— Но я все равно была права — тебя не убили.

— Почти.

Девочке так сильно хотелось рассказать Клеменс всю правду!

Хотелось рассказать, что она целый месяц была в госпитале и к ней никого не пускали не потому, что у нее была какая-то очень заразная лихорадка, а потому, что директор Панакс не знал, почему поминутно Лила то фонтанирует небывалой волшебной силой, то становится такой слабой, что теряет сознание.

Хотелось рассказать, почему убийце ее семьи не удалось убить ее саму — про Ревербератор, про то, как он не спас Лилу от Уз, но спас ее от смерти.

Хотелось рассказать про то, что она теперь связана с волшебником, лишившем ее семьи, Узами Смерти, и про то, что теперь Марс не сможет ее убить, не умерев при этом сам.

Единственное, о чем Лила не хотела рассказывать, и о чем не хотела бы знать сама — так это о Метке на ее спине.

— Почему ты не говоришь, что с тобой на самом деле было? — Спросила Клеменс.

— Потому что директор Панакс запретил, — ответила Лила и скривилась, поняв, что говорит теперь совсем как Сана.

Клеменс больше ее ни о чем не спрашивала.

Лила долго не спала, опасаясь, что если она закроет глаза, то проснется в опостылевшем ей госпитале. Она изо всех сил старалась подольше побыть здесь, в башне Арматина вместе со своими соседками, подольше слышать, как Эфрена с Купидитой выводят носом песни, подольше видеть мягкий свет цветка на подоконнике.

Когда же бороться со сном стало совсем невозможно, Лила поняла, что очутилась в Актопосе на Западной площади.

Девочка стояла на площади вместе с директором Панаксом, и оба они почему-то были одеты как цирковые клоуны.

— Только у нас и только сейчас — подходите, налетайте, глядите! Знак убитых и неизбежной смерти, Автограф Марса Фобоса! — Громко кричал директор Панакс.

Старец с сомовыми усами крутил ручку сломанной шарманки, которая издавала очень жалобные звуки.

— Не проходите мимо! Лила Адлер выставлена на обзор ежедневно с восьми до десяти! Сообщникам Марса на зрелище предусмотрены скидки!

От криков глашатая на площади собирался народ, и Лила подходила к зевакам, чтобы взять с них плату за зрелище — по три пениана с каждого.

Когда монеты были собраны, Лиле нужно было показать всем свою Метку. От позора ее спас громкий звон будильника Эфрены — проснувшись, девочка обнаружила, что она вовсе не на площади, а в спальне башни Арматина, в своей кровати.

Испытав огромное облегчение, что вместо того, чтобы показывать всем желающим свое позорное клеймо, нужно поторопиться на завтрак, Лила соскочила с кровати и побежала умываться.

* * *

До начала зимних каникул оставалось ровно четыре недели — это было время полугодовых экзаменов.

За месяц, проведенный в госпитале, Лила здорово отстала по учебе от сокурсников. Чтобы не завалить экзамены, девочке приходилось в срочном порядке наверстывать упущенное — Образовательный стандарт Хагудигеста не подразумевал отсрочек и поблажек для тех, кто стал жертвами Уз Смерти.

Девочка отказалась от всего, что могло высвободить ей больше времени на подготовку: она перестала ходить на пятничные прогулки по Актопосу и забросила тренировки в Дуэльном клубе.

По правде говоря, Лила даже рада была тому, что необходимость нагонять учебную программу избавила ее от нужды каждый раз придумывать новые отговорки, почему она не идет в Актопос и почему пропускает тренировку.

Лила не хотела признаваться, что после встречи с Марсом она боится покидать стены Кимагуса. Тем более девочка не могла сознаться, что у нее нет никакого желания быть пронзенной стрелой Парсимонии — а это непременно случится, потому что теперь, когда у Лилы нет Ревербератора, она будет далеко не лучшей дуэлянткой-первокурсницей.

Отказ от прогулок по Актопосу был сделан Лилой добровольно, но все же девочка ловила себя на том, что она с завистью провожает взглядом покидающих Кимагус студентов. Досадная несправедливость была и в том, что, отказавшись от тренировок в Дуэльном клубе, девочка вынуждена была каждое воскресное утро наблюдать, как в Паус, где она сидела, обложившись учебниками, спускались блаженно улыбающиеся после продолжительного сна арматинцы, прервавшие свой сладкий сон только для того, чтобы пообедать.

Дата добавления: 2015-09-05