РОМАНТИЗМ. мантическом мире аналогии отменяют вертикальную соподчиненность явлений

мантическом мире аналогии отменяют вертикальную соподчиненность явлений, уравнивают природу и чело­века, неорганическое и органическое, высокое и низкое; «природные формы» романтический герой наделяет «моральной жизнью» (Вордсворт. Прелюдия. 3:126), а собственную душу осмысляет во внешних, физических формах, превращая ее во «внутренний пейзаж» (термин P.Moreau). Открывая в каждом предмете связи, ведущие к миру как целому, к «мировой душе» (идея природы как «всеобщего организма» была развита в трактате Ф.В.Шел­линга «О мировой душе», 1797), Р. разрушает классичес­кую шкалу ценностей; У.Хэзлитт («Дух эпохи», 1825) называет «музу Вордсворта» «уравнительницей», исхо­дящей из «принципа равенства». В конечном итоге этот подход приводит в позднем Р. 1830-х (французская школа «неистовыхромантиков») к культивированию ужасно­го и безобразного, и даже к появлению в 1853 «Эстети­ки безобразного» гегельянца К.Розенкранца.

Принципиальная открытость романтического чело­века, его жажда «быть всем» (Ф.Гёльдерлин. Гиперион, 1797-99. Т. 1. Кн. 1) определила многие существенные осо­бенности литературного Р. На смену герою Просвеще­ния с его сознательной борьбой за определенное место в жизни в Р. приходит герой-странник, который утратил социальные и географические корни и свободно пере­мещается между областями земли, между сном и явью, ведомый скорее предчувствием и волшебными случай­ностями-совпадениями, чем ясно поставленной целью; он может случайно обретать земное счастье (Й.Эйхен-дорф. Из жизни одного бездельника, 1826), уйти в транс­цендентное инобытие (переход Генриха в «страну Софии» в проекте завершения романа «Генрих фон Офтердин-ген» Новалиса, 1800) или остаться «странником по вечности, чей корабль плывет и плывет и нигде не встанет на якорь» (Байрон. Паломничество Чайльд-Гарольда, 1809-18; 3:70). Для Р. далекое важнее, чем близкое: «Да­лекие горы, далекие люди, далекие события etc. — все это романтично» (Новалис. Schriften. Bd 3. S. 302). От­сюда— интерес Р. к инобытию, к «миру духов», который перестает быть потусторонним: граница между небес­ным и земным либо преодолевается в акте поэтическо­го прозрения («Гимны к Ночи» Новалиса, 1800), либо «иной мир» сам врывается в бытовую повседневность (фантастика повестей Э.Т.А.Гофмана, Гоголя). С этим же связан интерес к географическому и историческому инобытию, овладение чужими культурами и эпохами (культ Средневековья и Возрождения, якобы соединив­ших творческое начало и непосредственное религиоз­ное чувство, у Ваккенродера; идеализация нравов аме­риканских индейцев в «Атале» Шатобриана). Инобытие чужого преодолевается романтиками в акте поэтичес­кого перевоплощения, духовного переселения в иную реальность, что на литературном уровне проявляется как стилизация (воссоздание «старонемецкой» повествова­тельной манеры в «Странствиях Франца Штернбальда» Тика, народной песни у гейдельбергских романтиков, различных исторических стилей в поэзии Пушкина; попытка реконструкции греческой трагедии у Гёль-дерлина). Р. открывает историческую объемность худо­жественного слова, осознаваемого отныне как «общая собственность» всей истории литературы: «Когда мы го­ворим, мы каждым словом вздымаем прах тысячи смыс­лов, присвоенных этому слову и веками, и различны­ми странами, и даже отдельными людьми» (Одоевский.

Русские ночи. Эпилог. 1834). Само движение истории при этом понимается как постоянное воскрешение веч­ных, изначальных смыслов, постоянное созвучие про­шлого, настоящего и будущего, поэтому самоосознание старших романтиков складывается не в отталкивании от прошлого (в частности, от классицизма), но в поис­ках прообразов романтического искусства в прошлом: «романтическими» объявлялись У.Шекспир и М.де Сер­вантес (Ф.Шлегель. Разговор о поэзии. 1800), И.В.Гёте (как автор романа «Годы учения Вильгельма Мейстера», 1795-96), а также вся эпоха Средневековья (откуда воз­никло представление о Р. как возвращении к Средним векам, развитое в книге де Сталь «О Германии», 1810, и представленное в русской критике В.Г.Белинским). Средние века служат предметом любовно-ностальгичес­кого воссоздания в историческом романе, достигшем вершины в творчестве В.Скотта. Романтический поэт ставит себя над историей, наделяя себя правом переме­щаться по различным эпохам и историческим стилям: «Новая эпоха нашей поэзии должна представить как бы в перспективном сокращении всю историю поэзии» (А.В.Шлегель. Лекции об изящной литературе и искус­стве, 1801-04). Поэту приписывается высший, синтети­ческий взгляд на мир, исключающий любую неполноту зрения и понимания: поэт «возвышается над своей эпо­хой и заливает ее светом... В единый миг жизни он об­нимает все поколения человечества» (П.С.Балланш. Опыт об общественных установлениях, 1818. Ч. 1. Гл. 10). В итоге поэзия теряет характер чисто эстетического выраже­ния, понимаясь отныне как «универсальный язык, на котором сердце находит согласие с природой и с са­мим собой» (У.Хэзлитт. О поэзии в целом, 1818); грани­цы поэзии размыкаются в область религиозного опыта, пророческой практики («Истинно поэтическое вдохно­вение и пророческое сродни друг другу», Г.Г.Шуберт. Символика сна, 1814. Гл. 2), метафизики и филосо­фии, наконец, в саму жизнь («Жизнь и Поэзия — одно». Жуковский. «Я Музу юную, бывало...», 1824). Главным орудием поэтического творчества, как и вся­кого мышления, для Р. становится воображение (его теория была разработана в трактате И.Г.Э.Мааса «Опыт о воображении», 1797, в текстах иенских романтиков, статьях Колриджа, диалоге К.В.Ф.Зольгера «Эрвин», 1815). Высшим литературным жанром в теории провозг­лашается роман как магическое слияние всех форм сло­весного творчества — философии, критики, поэзии и про­зы, однако попытки создать такой роман в реальности («Люцинда» Ф.Шлегеля, 1799, «Генрих фон Офтердин-ген» Новалиса) не достигают теоретически провозглашен­ного идеала. Ощущение принципиальной незавершенно­сти, разомкнутости любого высказывания выдвинуло в Р. на первый план жанр фрагмента (который, впрочем, мог разрастаться до значительных размеров: подзаголовок «фрагмент» имеет единственное крупное законченное про­изведение Новалиса «Христианство и Европа», 1799; по­эма Байрона «Гяур», 1813), а в области выразительных средств привело к культивированию иронии, понимае­мой как постоянное критическое возвышение художни­ка над собственным высказыванием. Романтическая ирония в драматургии приняла форму разрушения сце­нической иллюзии, игры с ходом действия (пьесы Тика «Кот в сапогах», 1797, где зрители вмешиваются в пред­ставление, и «Цербино», 1798, где герой пытается пус­тить действие в обратном направлении), в прозе она

Дата добавления: 2015-08-20