Глава 21 ~ Признания и откровения

Я просыпаюсь от надоедливого жужжания будильника. Сажусь в постели, проклиная свое ужасное похмелье, и понимаю, что до звонка отца остался час.

Я готовлю кофе, а пока наполняется чашка, запрыгиваю в душ.

Приняв душ, я чувствую себя намного лучше и отправляюсь вниз за кофе. Я пью вторую чашку, когда звонит телефон.

– Алло?

– Эдвард, ох, хорошо, ты встал, ты готов? Нам пора ехать? – торопливо спрашивает он.

– Я выезжаю примерно через десять минут. Феликс нас отвезет, – я стараюсь говорить невозмутимо, надеясь, что это успокоит его.

– О, хорошо, да, наверное, это правильно, – дрожащим голосом отвечает он.

– Все будет в порядке, папа, я обещаю.

– Конечно, – и он умолкает. Знаю, это будет очень долгий день.

***

Когда мы приходим к кабинету доктора Янг, Карлайл принимается расхаживать взад-вперед по приемной. Одну руку он кладет на пояс, а пальцами другой то зажимает переносицу, то проводит по волосам.

Потом он начинает бормотать. Я не могу разобрать ни слова, но отец всегда так делает, чтобы успокоиться. Иногда это уравнения, а иногда теория, над которой он работает.

– Доктор Каллен? – Он резко поворачивается и видит доктора Янг, которая стоит рядом, тепло улыбаясь.

– Да? – спрашивает он и смотрит на меня – кажется, в поисках поддержки.

Я встаю и становлюсь между отцом и доктором Янг.

– Где мы будем этим заниматься? – спрашиваю я.

– Думаю, было бы лучше всего провести эту часть исследования в моем кабинете. Я знаю, насколько важна комфортная обстановка, а доктору Каллену привычно находиться в этом помещении.

Я смотрю на папу, он кивает.

Доктор Янг задергивает шторы и зажигает несколько свечей. Теперь вся комната неярко освещена. Карлайл немедленно занимает ближайший к двери диван. Я сажусь рядом с ним.

– Итак, доктор Каллен, я хотела бы сделать это по частям. Знаю, что среди вопросов встретятся и очень трудные, поэтому на протяжении всего исследования я буду переключаться с вашего прошлого на настоящее. Подходит ли вам такой план? – спрашивает она с сочувствующим взглядом и легкой улыбкой.

– Да, конечно, – ворчит он.

– Прекрасно, – она смотрит на меня. – У меня есть кофе, чай или вода вон там, – она указывает на небольшой холодильник, рядом с которым на двойной плитке стоят кофейник и чайник.

– Спасибо. Папа, ты чего-нибудь хочешь?

Он только качает головой.

– Я хочу покончить с этим.

– Доктор Каллен, это пройдет легче, если вы расслабитесь, – она кладет руки на колени.

– Расслабиться не получится, так что просто выкиньте эту мысль из головы, если вы на это надеетесь, – говорит он, не поднимая глаз, но раздражение в его голосе заставляет доктора Янг слегка съежиться в кресле.

– Папа, – я накрываю его руку своей. Он поворачивается, наши взгляды встречаются, и я вижу в его голубых глазах только страх.

– Я не оставлю тебя и все время буду здесь. Обещаю, – говорю я.

Несколько минут спустя доктор Янг начинает:

– Есть ли у вас братья и сестры, доктор Каллен?

Он качает головой.

– Нет. Я практически уверен, что после моего рождения отец заставил мою мать пройти гистерэктомию (гинекологическая операция, при которой удаляется матка – п/п).

– Почему вы так думаете? – спрашивает она, быстро записывая что-то в свой блокнот, и поправляет небольшую видеокамеру, которую поставила позади себя.

– С самого рождения я был совершенным разочарованием.

– Вам так говорили?

Он кивает:

– И часто.

– Что вы сейчас думаете о себе, доктор Каллен?

Он пожимает плечами.

– Считаю, что мне повезло.

– Конечно, но полагаете ли вы, что разочаровываете свою жену или детей?

Он косится на меня.

– Не думаю, что разочаровываю, но знаю, что временами могу ставить их в неловкое положение.

Доктор Янг смотрит на меня, я качаю головой.

– Кажется, ваш сын с этим не согласен и ваша жена любит вас, даже для меня это вполне очевидно.

– Знаю, что преуспел во всем, в чем, по словам моего отца, должен был потерпеть неудачу. Я в курсе всех своих побед, – вздыхает он. – И никогда не считал себя неудачником, просто он всегда так называл меня.

– Ваш отец часто кричал на вас?

Карлайл издает одинокий смешок.

– Практически все время.

– Как вы себя чувствуете при криках?

– Я их ненавижу, они вызывают у меня дрожь и головную боль. Я чувствую себя как в тумане и не могу думать, – он щиплет ткань брюк. – Мой ум – единственное место, где мне хорошо быть тем, кто я есть.

– Итак, когда ваш отец кричал на вас, каким вы себя из-за этого чувствовали? Одним словом.

– Чужим, – шепотом говорит он.

– Ваша жена когда-нибудь кричит?

Уголки губ моего отца приподнимаются.

– Нет, никогда. Она понимает меня.

– Однажды вы сказали мне, что она спасла вас. Что вы имели в виду?

– Я понял, что люблю Эсме, сразу же, как только увидел ее за тем прилавком в Холлмарке. Подойдя к ней, я был очень напуган. Но она только улыбнулась и покраснела, и в тот же момент я влюбился в нее, – он поднял на доктора Янг заблестевшие глаза.

– Эсме поняла меня. Она всегда меня понимает.

Я чувствую комок в горле. Я проглатываю его и напускаю на себя невозмутимый вид.

– Так что же, она все приняла в вас?

– Она узнала кое-что обо мне, и это она заставила меня пройти тестирование. Я сказал ей, что это бессмысленно, потому что мой отец всегда говорил, что в каких-то вещах я был гениальным идиотом, а в других – лентяем.

– Но ваша жена так не считала?

Он качает головой:

– Никогда!

– Вы говорите, что, по мнению вашего отца, вы были ленивым, что именно он имел в виду? Почему он считал вас ленивым?

Папа вздыхает и зажмуривается.

– Я плохо запоминаю. У меня проблема с памятью. Если вы попросите меня помыть посуду, вынести мусор и сложить белье, я сложу белье, и все.

– Таким образом, за один раз вы запоминаете только одну задачу? – спрашивает доктор Янг, проходит через всю комнату и берет три бутылки воды.

– Да.

– И ваш отец списывал это на лень?

– Да.

Она передает нам воду, и Карлайл чуть ли не за пять секунд наполовину опустошает свою бутылку.

– Он когда-нибудь наказывал вас? – осторожно спрашивает она.

Отец слегка сжимает бутылку и внезапно прекращает пить.

– Иногда.

– Что представляли собой эти наказания?

Он ставит бутылку на стол.

– Я любил свое фортепиано, мне очень нравилось делать зарисовки и общаться с Кэррингтоном, моим кактусом, – отец откашливается. – У меня не было друзей, так что бессмысленно было запрещать мне выходить из дому. Поэтому он забирал все, что я по-настоящему любил.

– Что вы делали, когда он отнимал у вас эти вещи? Как это влияло на вас?

– Сначала я прятался под своей кроватью и плакал, – он слегка вздрагивает от воспоминания. – Но я всегда был умнее отца. Я сказал, что Кэррингтон умер, а сам спрятал его. Так что, когда отец действительно еще что-нибудь отнимал у меня, я забирался в свой шкаф с Кэррингтоном.

– О чем вы рассказывали Кэррингтону?

Он пожимает плечами.

– Иногда о теории, над которой я работал. В другое время – о том, что меня интересовало.

– О том, что вас интересовало? – переспрашивает она и отпивает немного воды.

Отец выдыхает:

– Да, в тринадцать лет я не понимал свое тело. У меня были такие странные ощущения. Мне пришлось спросить у Кэррингтона.

– О… и каким образом вы в конечном итоге получили ответы на ваши вопросы?

Он смотрит на меня, а потом на доктора Янг.

– Я их не получил.

– В какой-то момент вы сами разобрались, и как это произошло?

– Я читал книги, смотрел телепередачи.

– Выходит, никто так и не объяснил вам про секс?

Он качает головой:

– Нет.

– Но у вас двое детей – значит, Эсме провела вас через эту часть вашей жизни?

Всякий раз, когда доктор Янг упоминает маму, Карлайл расслабляется.

– Да, она была моей первой, моей навечно.

Она улыбается:

– Это прекрасно, доктор Каллен.

Он пожимает плечами.

– Знаете, доктор Янг, вы проводите это исследование, чтобы выяснить, как я преодолел все эти препятствия. Как я противостоял судьбе, да?

Она кивает:

– Да.

– Мне не нужно исследование, чтобы сказать себе, как я это сделал. Знаете, я могу сэкономить вам много времени и денег, – говорит отец.

– Да? – улыбается она. – Просветите меня, доктор Каллен.

– Чтобы преодолеть невозможное, сначала необходимо, чтобы у тебя появилась мечта, потом ты так сильно веришь в эту мечту, что когда она появляется перед тобой, ты хватаешься за нее и позволяешь ей вести себя к той жизни, для которой ты предназначен.

В этот момент я с огромной гордостью смотрю на отца. Возможно он не понимал этого, пока не вошел в эту комнату, но сейчас знает ответ.

– И вы нашли свою мечту, доктор Каллен?

– Да.

– И что это было?

– Не что, а кто... Эсме.

Доктор Янг улыбается, а потом ее глаза расширяются.

– Так вы говорите, что в жизни, подобной вашей, ключом к выживанию является зависимость от другого человека?

– Не зависимость, – он закатывает глаза. – Понимание.

– Интересно, – бормочет она, что-то записывая.

– Эсме была первым человеком, который когда-либо дал отпор моим родителям. Они возненавидели ее, – хохочет он. – Когда однажды она пришла на ужин, мой отец заговорил о политике. Эсме не согласилась со всей его аргументацией. Он сказал ей, что она маленькая леди и должна оставить размышления мужчинам, – качает он головой.

– И что сделала ваша жена?

– Она встала и заявила моему отцу, что он напыщенный осел и что если бы он был хотя бы наполовину таким мужчиной, как я, то увидел бы, насколько удушающим был дом, в котором мне пришлось взрослеть. Потом она взяла меня за руку и предложила мне уйти вместе с ней.

– И вы ушли? – спрашивает доктор Янг, в ожидании переместившись на краешек кресла.

– Ушел и никогда не оглядывался. С тех пор я каждый день на стороне Эсме, – он улыбается, когда говорит о моей матери.

– Ваши родители разозлились?

– О да. Отец разбил мой рояль битой, сжег все мои записные книжки и эскизы. К счастью, Кэррингтон был спрятан, так что он не нашел его. Позже я вернулся, чтобы забрать свой кактус.

– И что тогда сделала ваша жена?

– Она пошла в магазин канцтоваров и купила мне альбомы для эскизов, записные книжки и новые ручки. Она не могла позволить себе пианино. Я сказал ей, что все в порядке, но она очень упрямая. Она никогда не сдается, – смеется он.

– Значит, вы получили пианино? – спрашивает доктор Янг.

– Пять лет спустя, на мой день рождения.

Я киваю. Это пианино стоит в их библиотеке. Мама ежегодно настраивает его и ежедневно полирует. Я никогда до конца не понимал этого. Это не какое-нибудь роскошное фортепиано. Но теперь, выслушав эту историю, я понимаю, что оно дороже любой другой вещи в этом доме.

– Ваши отец и мать умерли?

– Да.

– Кто скончался первым? – спрашивает она.

– Моя мать, почти двенадцать лет назад. У нее был рак.

– О, мне очень жаль, – она прекращает писать и дарит моему отцу утешающую улыбку.

– Да, что ж, она много страдала, полагаю, сейчас она покоится с миром, – он пожимает плечами, и от меня не укрывается то, что он слегка закатывает глаза. Думаю, доктор Янг тоже это замечает.

– Когда умер ваш отец?

– Четыре года назад, – он прикусывает нижнюю губу, его глаз дергается.

– Как вы относитесь к уходу вашего отца?

Он пожимает плечами:

– Честно?

Она кивает:

– Конечно.

Он снова хватает со стола бутылку и с треском скручивает ее. Проходит почти минута, прежде чем он дает ответ.

Следовало удивиться тому, что он вообще отвечает ей.

– С облегчением.

Доктор Янг прекращает писать и поднимает на него глаза.

– С облегчением?

– Да, он был ужасным человеком. Некоторое время мне было жаль его. Я думал, что просто он в своей жизни никогда не ощущал достаточно любви, чтобы понять, что это вообще такое.

– Но больше вы этого не чувствуете? – спрашивает доктор Янг, перелистывает блокнот и открывает чистую страницу.

– Нет.

– Почему?

– Потому что, если бы он только позволил мне любить его, если бы он ответил любовью на мою любовь... – голос подводит его, с губ срывается тихий всхлип.

Я беру отца за руку и сильно сжимаю. Он смотрит на меня влажными глазами, лицо его покраснело.

– Вы просто хотели любви, доктор Каллен, правда? – шепчет она.

Он кивает.

– Этого было недостаточно. Я не вписывался. Я был размокшим кусочком пазла.

– Что вы имеете в виду?

– Знаете, когда вы сидите за обеденным столом с молоком, печеньем и пазлом?

Она кивает.

– Ну, у вас есть лакомство и ваш ум занят тем, чтобы собрать из сотни различных кусочков этот шедевр, – он высвобождает свою руку из моей. – Потом вы проливаете молоко, и один фрагмент намокает. Вы откладываете его и даете ему высохнуть, пока он не остается последним, – его лицо мрачнеет. – Но когда вы пускаете его в дело, он просто не вставляется. Надежда на совершенство разрушена странностью этого фрагмента, который хочет пригодиться, который должен находиться именно там. Он был нормальным, пока его не залил стыд. А теперь просто валяется там, сбивая с толку.

По выражению лица доктора Янг я могу сказать, что она наконец получает возможность заглянуть в мысли, которые занимают ум моего отца.

– Вы все еще чувствуете себя так, доктор Каллен?

– Как правило, нет. С тех пор как умер отец, я почувствовал себя лучше, более... нормально.

Мы делаем пятиминутный перерыв, чтобы доктор Янг поменяла кассету и дала моему папе несколько минут, чтобы снять напряжение.

Он откидывает голову на спинку дивана и глубоко дышит. Я не прерываю его, просто наблюдаю и не могу не восхищаться силой этого замечательного человека. Это мужчина, до какого я надеюсь дорасти. Если только мне повезет.

– А теперь, доктор Каллен, я хочу расспросить вас о ваших детях.

Он поднимает голову и улыбается, когда слышит следующую тему.

– Эдвард – старший, да?

– Да, – он окидывает меня взглядом и похлопывает по колену.

– Скажите, что вы почувствовали, когда жена сообщила вам, что ждет ребенка?

Он вздыхает и посмеивается:

– Некоторое время мы пытались зачать, она уже приуныла, но я просто знал.

– Так что это получилось не сразу?

– Да, но, как и следовало ожидать, как-то раз она пошла обедать с подругой, а домой вернулась бледной, потной и довольно грязной. Большую часть вечера ее рвало, и она подумала, что это пищевое отравление.

Он начинает потирать колени, снова и снова повторяя движение.

– Я был очень испуган и умолял ее поехать в больницу, – он смотрит в глаза доктору Янг. – Я ненавижу больницы, но ради Эсме я бы поехал. Так я и сделал.

– Это было пищевое отравление? – спрашивает она.

– Нет, доктор вернулся и сказал Эсме, что она беременна. Так что нам повезло узнать об этом вместе.

Доктор Янг усмехается:

– И как вы себя почувствовали?

– Окрыленным, – гордость украшает его лицо, когда он говорит это.

– Беременная Эсме была милой женщиной или сумасшедшей? – с юмором спрашивает она.

Карлайл морщит лоб и смотрит на доктора Янг с таким выражением лица, словно она только что задала непонятный вопрос.

– Она была замечательной, она всегда милая и никогда не бывает сумасшедшей.

Доктор Янг кивает.

– Эсме когда-нибудь сердится?

– Конечно, она же человек, – говорит он. Его лицо все еще выражает замешательство.

– Но она никогда не злится на вас?

Он вздыхает:

– Все сердятся, доктор Янг, даже Эсме, и да, иногда она сердится на меня. Просто при этом она не тиран.

– Понимаю, она строгая, но в то же время уважительная?

– Точно.

– Хорошо, а как вы себя чувствовали, когда ваш сын родился?

Он лучезарно улыбается.

– Это было замечательно. Он был очень красивым, – отец смотрит на меня. – Он по-прежнему самый красивый ребенок в мире.

Я закатываю глаза и смеюсь.

– Вы нервничали из-за отцовства?

– Конечно, но Эсме помогла мне справиться с этим. Я пытался делать все, что в моих силах. Однако мой отец говорил, что я должен принимать меры предосторожности.

Она склоняет голову набок.

– Почему?

– Он не хотел, чтобы ребенку передалась моя глупость, – он пожимает плечами. – По крайней мере, так он мне говорил.

Услышав это, доктор Янг не скрывает своего гнева. На ее лице сменяется десяток оттенков красного.

– Как можно говорить такие ужасные вещи человеку... что за... кто он такой...

Ее прерывает хохот Карлайла. Она вскидывает взгляд, и ее лицо становится пепельным.

– Ох, доктор Каллен, простите. С моей стороны это было более чем неприемлемо.

Он отмахивается от нее:

– Нет, вы сказали все совершенно верно. А то я некоторое время думал, что вы лишенный чувств робот.

Она тихонько посмеивается.

– Ну, я не робот, а вы далеко не глупы.

– Знаю, – говорит он.

– Расскажете мне об Элис?

– Она словно фейерверк. Едва успев покинуть чрево Эсме, сразу же принялась командовать медсестрами.

Мы все добродушно хохочем по поводу Элис.

– Она очень защищает меня. Частенько я не могу принять ее помощь, потому что она огрызается всякий раз, когда кто-то странно на меня посмотрит.

Доктор Янг улыбается:

– Хорошо, это здорово быть настолько любимым.

Карлайл кивает:

– Да, это так.

– Вы никогда не считали кого-нибудь из ваших детей аутистом?

Он качает головой:

– Нет, они никогда не выказывали никаких признаков. Хотя у Элис СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности – п/п) и независимо от того, что думает о себе Эдвард, он маниакально беспокойный.

– Нет, – усмехаюсь я.

– Видите? – говорит отец доктору Янг.

– Хорошо, доктор Каллен, а сейчас сделайте мне одолжение и подведите итог вашей жизни.

Карлайл на секунду задумывается и отвечает:

– Хризантемы, мармеладки, хула-хупы, надежда, страсть, радость, страх и любовь.

– Хм... это не то, что я имела в виду. Можете использовать предложения?

Он кивает:

– Сейчас в моей жизни повсюду благоухающие цветы, поедание мармелада – только потому, что я этого хочу. Занятия хула-хупом с моей внучкой, пока не закружится голова. Чувство надежды из-за маленького мальчика, который так похож на меня. Страсть к моей жене – такая же сильная, как и двадцать пять лет назад. Радость от доброты женщины, похитившей сердце моего сына. Осознание страха, который сопутствует жизни. И бережное отношение к любви, которую все дарят мне – и которую я всегда им возвращаю.

– Доктор Каллен? – говорит она и откладывает свой блокнот.

– Да, доктор Янг?

– Думаю, это все, что мы можем получить от вас в этом исследовании.

Он смотрит так, словно у нее выросло с десяток голов.

– Почему?

– В этих последних словах содержится все, что мы должны были узнать о вас и что превратило вас в выдающегося человека.

– Значит, мы закончили? – спрашивает отец.

– Да, спасибо, доктор Каллен, что научили меня.

Он кивает и встает, протягивая ей руку:

– Спасибо, что помогли мне понять, насколько великолепна моя жизнь, доктор Янг.

***

Когда мы возвращаемся в отцовский дом, я захожу на кухню, беру два стакана молока и коробку печенья. Потом иду в библиотеку, где отец разглядывает большую карту на стене.

Услышав меня, он оборачивается и смотрит на закуску:

– Зачем это?

Я размещаю все на столе и достаю с полки коробку. Он читает:

– Пазл карты мира? Ты хочешь собрать пазл, Эдвард? – спрашивает он.

Я предостерегающе поднимаю указательный палец, открываю коробку и извлекаю оттуда один из кусочков. Папа с любопытством наблюдает. Я беру фрагмент пазла, окунаю его в свой стакан с молоком, а затем откладываю в сторону.

– Что, черт возьми, ты делаешь? – спрашивает он.

– Хочу собрать с тобой этот пазл.

– Но он испорчен, ведь ты намочил этот кусочек. Теперь весь пазл будет странным.

Я качаю головой.

– Я вижу это по-другому. Теперь он будет совершенно уникальным.

Отец подходит и садится рядом со мной. Он держит в руке влажный фрагмент и пристально вглядывается в него.

– Ты прав, – улыбается он. – Давай будем непохожими на других.

Мы проводим всю вторую половину дня, складывая пазл, и когда приходит время использовать последний фрагмент, он все еще влажный. Мы впихиваем его на место и смеемся над тем, какой он причудливый. Однако для нас именно так и должна выглядеть эта жизнь.

Дата добавления: 2015-08-10