Глава 4. Визит на виллу «Саграда».

В тот вечер Андрей вернулся домой окрылённым, переполненным мыслями о чудесном подарке и знакомстве с таким удивительным человеком.

Но скоро ледяная броня его характера, растопленная тёплым обаянием Данкевича, снова затвердела. И проснувшись воскресным утром, он понял, что не хочет никуда и ни к кому ехать. Мстислав Александрович, разумеется, ужасно хороший человек. И его коллекция, должно быть, ужасно интересная. Но Андрей себя знал. И у него по спине пробегала судорога при одной мысли о той мучительной неловкости, которая осенним заморозком скуёт его в присутствии взрослого малознакомого человека.

Он от всей души понадеялся, что Данкевич забыл про своё приглашение.

Но Дан не забыл. И после полудня, когда Андрей валялся на кровати с книжкой, прилепившийся у двери бледно-розовый лепесток интрафона замерцал сигналом вызова. Коснувшись ладонью переговорного устройства, он услышал усиленный динамиком голос знакомого охранника из персонала базы:

- Андрей! Тут на стоянке приземлилась авиетка. Пришёл вызов на тебя. Ты об этом что-нибудь знаешь?

- Да, - вздохнул Андрей. – Это за мной. Сейчас спущусь.

Он раздражённо захлопнул недочитанную книгу и стал собираться.

Авиетка серо-стальной металлической птицей замерла в центре стоянки, и её хищно зализанный корпус слабо опалесцировал в солнечных лучах. При приближении Андрея засветились рубиновые сенсоры, и дверцы кабины косым взмахом крыльев поднялись вверх. Он взобрался в салон, просторный и покрытый светло-бежевым прохладным на ощупь материалом.

Вспыхнула вертикальная серебряная нить, свитком развернувшаяся в голографический экран. «Вилла «Саграда». Да? Нет?» - просияла надпись. Маршрут был уже запрограммирован, и требовалось лишь подтвердить его. Андрей, чуть помедлив, протянул руку и коснулся зримой, но неосязаемой клавиши согласия.

С тихим шорохом закрылись дверцы кабины, и авиетка плавно вознеслась в распахнутое настежь летнее небо.

Серебристая птица летела точно на юг, вдоль реки, давшей название Диаспару, прямо к морю.

После того, как грузовые и большая часть пассажирских перевозок были перемещены в атмосферу, отпала необходимость не только в железных дорогах, но и в морских портах. Но поверх всяких экономических расчётов древняя первозданная тяга по-прежнему влекла людей к морю. И в этот воскресный день конца августа семиуровневая воздушная трасса была заполнена авиетками состоятельных горожан, устремившихся к Эвксинскому Понту, его пляжам и бунгало. Слитный стальной поток, сверкая на солнце, мчался вперёд, как идущий на нерест косяк лососей.

Горизонт налился аквамарином, и Андрей увидел море. Но в то же мгновение авиетка, заложив крутой вираж, вырвалась из общего потока, сворачивая куда-то в сторону. Андрей недоумённо покосился на голографический экран маршрутизатора и, поняв, покачал головой: он мог бы и сам догадаться. Вилла Данкевича располагалась на Калос Лимен – в «Прекрасной Гавани» - той фешенебельной части понтийского побережья, где селилась элита славийского бизнеса и политики и куда не было доступа мелким диаспарским буржуа. Вся Славия завидовала процветающим диаспарцам, диаспарцы завидовали обитателям Калос Лимен.

Авиетка летела над самой кромкой прибоя, и Андрей приник к окну, вбирая глазами блеск и красоту Эвксинского Понта. День был почти безветренный, и морская гладь вязко колыхалась полупрозрачной сапфировой карамелью.

Внезапно металлическая птица замедлила ход, и тут же море опрокинулось куда-то назад и вверх. В стремительном вираже посадки Андрей на несколько мгновений увидел виллу «Саграда» с высоты полёта ласточки. Белоснежный трёхэтажный особняк в неолевантийском стиле был прекрасен, как сновидение. Лёгкие и воздушные галереи, арки и балюстрады, казалось, были созданы не из камня, а рождены из застывшей пены морской. Окружённая парком, вилла утопала в цветах, пышные клумбы и цветущие кустарники обрамляли её, будто самоцветное ожерелье лебединую шею красавицы.

«Как в раю, как в раю…», - потрясённо подумал Андрей, медленно выбираясь из кабины авиетки и сомнамбулически оглядываясь вокруг. Зачарованный окружающей красотой, он не сразу заметил высокую фигуру Мстислава Данкевича, спускавшегося по беломраморным ступеням парадного крыльца.

Тепло улыбаясь, Дан поздоровался с ним за руку. Затем, как нечто само собой разумеющееся, коротко обнял. На мгновение он оказался прижатым к груди мужчины, уткнувшись лицом в тёмный прохладный шёлк рубашки.

- Я очень рад тебя видеть, Андрюша. Пойдём в дом.

И Данкевич мягко подтолкнул его к крыльцу.

Они вошли в просторный зал с мозаичным полом и разноцветными витражами полукруглых окон. Высокий арочный проём вёл вглубь особняка, а широкая мраморная лестница спиралью возносилась на верхние этажи. На изящном антикварном столике в вазе благоухал букет гиацинтов.

С почти предсмертной тоской оглядел Андрей всё это великолепие, чувствуя, что сбываются его худшие страхи и он обращается в соляной столб. «И зачем я только пришёл? – с привычным отчаянием подумал он. – Единственное место, где я адекватен и уверен в себе – это футран-поле. Ну, ещё моя комната, когда сижу в ней один… Вот там и надо было оставаться».

Данкевич, не спускавший с него внимательного взгляда, похоже, понял его состояние и попытался отвлечь, расспрашивая, хорошо ли он добрался, и отпуская глубокомысленные замечания о погоде.

- Конец лета, а жара, как в июле… Может, выпьешь охлаждённого сока?

Андрей неуверенно кивнул и вцепился в протянутый высокий стакан, инстинктивно пытаясь спрятать за ним лицо. Ещё раз исподлобья осмотрелся по сторонам. И только сейчас заметил большой стереоскопический портрет, висевший в стороне, почти в углу зала и поэтому не замеченный им сразу.

В первое мгновение он решил, что на картине запечатлён сам хозяин дома. Но, подойдя ближе, понял, что ошибался: изображённый человек выглядел лет на двадцать старше.

- Это мой отец – Александр Данкевич, - спокойно и сухо подтвердил его догадку Дан. – Портрет был сделан лет восемь назад, незадолго до его смерти.

Вот, значит, как… Александр Данкевич – создатель прославленных «персеев» и основатель «Плазмаджета». Внешне отец и сын были очень похожи, но в лице знаменитого авиаконструктора было что-то отталкивающе неприятное. С брезгливо поджатыми губами, он, казалось, смотрел прямо на Андрея, и о его взгляд можно было обморозить руки.

- Ну что, Андрюша, пойдём в оружейную комнату? – предложил Дан, будто стремясь отвлечь его внимание от картины.

Оружейная комната… Словосочетание прозвучало далёким зовом трубы, напоминая о рыцарских замках, турнирах и книжках Вальтера Скотта, которыми Андрей зачитывался в детстве. Он заспешил вслед за высокой фигурой Дана, но, покидая зал, снова обернулся на портрет. И поёжился под холодным ястребиным взглядом Данкевича-старшего.

Они прошли через длинную анфиладу комнат, обставленных с роскошью и безупречным вкусом. И неожиданно оказались перед двустворчатой металлической дверью, напомнившей Андрею фильмы об ограблении банков. Данкевич положил ладонь на дактилоскопический замок и чуть наклонился, позволяя рубиновому лучику сканера скользнуть по сетчатке.

Створки беззвучно разъехались в стороны. И Андрей не без внутреннего трепета вслед за Даном вступил внутрь.

При словах «оружейная комната» его воображение уже успело нарисовать низкие сводчатые потолки, выщербленный каменный пол и секиры на стенах вперемежку с кабаньими головами. Но просторное и длинное помещение, в которое они вошли, оказалось оформлено в хай-тековском минималистском дизайне. Окон не было, и с потолка струился мягкий приглушённый свет. Климат-система оружейной работала в каком-то особом режиме: при комфортной температуре воздух был сух, как в аравийской пустыне.

Вдоль обоих стен располагалось оружие. Каждый экспонат, будто примороженный к наростам сталагмита, покоился на отдельной подставке из льдистого стекловидного материала. Некоторые предметы, видимо, особо ценные, были полностью заключены в узкие хрустальные саркофаги. Работала подсветка, и мягкий золотистый свет нимбом обволакивал смертоносный металл, подчёркивая каждую линию и изгиб.

Оружейная напоминала святилище или таинственную пещеру, полную магических артефактов. Дан с лёгкой усмешкой посмотрел на Андрея, довольный произведённым впечатлением.

В руках у Данкевича оказались две пары тонких чёрных перчаток, одну из которых он надел сам, другую – протянул Андрею.

- Чтобы брать оружие в руки, нам придётся надеть вот это. Иначе влага ладоней может повредить древнему металлу.

- Итак, с чего мы начнём? – сам себя спросил Данкевич.

Помедлил, слегка задумавшись, чем бы вернее поразить воображение мальчишки, и решительно подошёл к одной из сталагмитовых подставок. Снял с неё кинжал необычной формы и аккуратно протянул Андрею.

- Это австранезийский крис четырнадцатого века. В Австранезии подобные клинки до сих пор дарят юношам на совершеннолетие. Хотя не совсем подобные… Столь прекрасные образцы найти трудно, - с гордостью и без ложной скромности заметил Дан.

По длине крис был примерно таким же, как индийский кинжал Андрея. Но в остальном ничем не напоминал его: его лезвие изгибалось семью завораживающе-мягкими волнами, и в приглушённом свете светильников металл серебрился и сиял, как море в лунную ночь. На клинке – от самого кончика до резной рукояти – отчётливо виднелась вязь восточного письма.

Стоило Андрею увидеть это чудо и ощутить в руке уверенную литую тяжесть оружия, как вся его нервозность и скованность растаяли, словно дым, и сердце забилось чаще.

- А что за надпись на нём выгравирована?

- Если быть точным, на нём ничего не выгравировано. Узор, который ты видишь, образовался в результате протравливания клинка мышьяком и соком лайма.

- Но ведь это восточное письмо!

- О, да! И если бы ты знал арабский язык, то мог бы прочесть аят из Корана.

- Я не понимаю…

- Мастерство австранезийских кузнецов было столь высоким, что они могли создавать клинки с заранее заданным узором: силуэтами людей и животных, контурами созвездий. Особенно ценились коранические стихи.

- Но это кажется почти колдовством!

- Не тебе одному. Для австранезийцев крис не просто оружие, но талисман, сакральный символ, почти предмет поклонения, которому можно молиться. Жители Австранезии верят, что кинжалы-крисы обладают сознанием и душой, знают своего владельца и могут испытывать к нему различные чувства. Более того – могут летать.

- Летать?..

- По ночам, когда люди спят, крисы сами покидают ножны и летают по воздуху. Благородные добрые крисы охранят свой дом и хозяина. Но злые клинки, клинки-убийцы в безлунные ночи ищут невинных жертв, чтобы пронзить им горло…

Андрей сглотнул, неохотно возвращая кинжал на место. А Данкевич уже протягивал ему другой клинок – загнутую, узкую, как девичья лента, саблю.

- Нимча из Занзибара. Таким оружием сражались магриббинские пираты, когда брали корабли на абордаж.

… Если бы Андрея спросили, сколько прошло времени, он поручился бы головой, что тридцать, самое большее сорок минут. Но в действительности он провёл в оруженой почти три часа, зачарованно следуя за Данкевичем от клинка к клинку и вслушиваясь в низкий бархатистый, почти гипнотический голос Дана.

Подчиняясь магии этого голоса и колдовскому блеску металла, он видел – ярче и живее, чем если бы это было в реальности – великие битвы, отгремевшие столетия назад, но чья слава до сих пор летела от эпохи к эпохе, видел яростные абордажные бои под ослепительно ярким южным небом, стремительные дуэли благородных идальго, падение империй и безвестные схватки в готических закоулках средневековых городов, где закутанный в плащ человек падал на камни мостовой, пронзённый стилетом, коротким, как жизнь в то опасное время, и острым, как страх смерти, которую он приносил…

Сильные безжалостные покрытые шрамами мужчины сражались не на жизнь, а на смерть – за власть, славу, богатство, родину, любовь… За право смотреть на высокое зенитное солнце этого жестокого прекрасного мира. Андрей страстно захотел стать одним из них – быть сильным и ничего не бояться. Сможет ли он?..

- Ну вот, Андрюша, кажется, всё. Надеюсь, моя коллекция тебя не разочаровала.

- Всё?.. – почти обиженно переспросил Андрей. Его будто вырвали из сладкого сна. И как думаешь утром «ну ещё пять минут», так же и он уцепился за соломинку, указывая в угол оружейной. – А вон тот клинок мы ещё не смотрели…

В дальнем углу на почему-то не хрустально-сталагмитовой, а обычной деревянной подставке покоился меч-ассам, к которому они действительно не подходили. Андрей сразу узнал этот хищно изогнутый клинок, знакомый ему по множеству восточных боевиков.

- Хм, это не совсем часть коллекции. Этот ассам – новодел, изделие современных мастеров, хотя его делали согласно всем канонам традиции.

- Я хочу посмотреть.

- Давай посмотрим, Андрюша. Можешь снять перчатки. Новоделу это не повредит.

- А зачем вам современный меч, если он не имеет коллекционной ценности? – полюбопытствовал Андрей, ощущая в ладони тяжёлый холод рукояти ассама.

- Для занятий фехтованием лучше подходит современное оружие. Использовать на тренировке трёхсотлетний клинок за полмиллиона злотых – дешёвое пижонство, прости за каламбур.

- Вы занимаетесь фехтованием?! – глаза Андрея превратились в блюдца.

- Немного, - отворачиваясь, чтобы скрыть улыбку, ответил Дан.

Андрей помолчал, переваривая сенсационную информацию, затем пару раз неуверенно взмахнул ассамом, подражая героям исторических фильмов.

Данкевич покачал головой.

- Ассам – не сабля, он предназначен не для рубящих, а для режущих и колющих ударов. Давай покажу.

Он взял у Андрея клинок, почти нежно обхватил эфес обеими руками и на мгновение замер, сосредоточиваясь. Через секунду сухой аравийский воздух оружейной вспыхнул певучим стальным цветком. Одним слитным стремительным выпадом Дан оказался у противоположной стены комнаты. Грациозно, как большая мощная кошка, развернулся в замахе и, продолжив каскад ударов, текучей ртутью скользнул обратно.

- Примерно вот так.

В море восхищения, плескавшемся в глазах Андрея, когда он посмотрел на Дана, можно было утонуть.

За всё их недолгое знакомство Данкевич обходился с ним не иначе как с ласковым вниманием и предупредительностью. Но ещё при первой их встрече Андрей почувствовал ту опасную ауру силы и власти, которая исходила от старшего мужчины. И сейчас Андрей снова подумал, что Дан может быть совсем, совсем другим, чем он привык его видеть…

- Хочешь попробовать ещё раз?

Андрей кивнул.

- Держи эфес обеими руками, - велел Данкевич, подавая ему клинок. Встал у него за спиной, почти прижавшись, и положил горячие ладони на кисти Андрея, правильно ставя пальцы.

Затем руки Дана скользнули по плечам и пояснице Андрея, поправляя его стойку.

- Ноги шире. Чем шире стойка, тем больше площадь опоры.

И Дан мягко надавил коленом изнутри на бедро Андрея, заставив его раздвинуть ступни.

- Вот так. А теперь нанеси резкий режущий удар, - голос Данкевича прозвучал неожиданно хрипло.

Андрей неловко и зажато несколько раз взмахнул клинком.

- Неплохо, - милосердно прокомментировал Данкевич.

Положив меч на место, Дан повернулся к нему.

- Андрюша, ты голоден?

- Э-э, - Андрей на секунду задумался. – Ужасно.

- Значит, идём ужинать.

Выходя из помещения, Дан пропустил Андрея вперёд и сверху вниз бросил взгляд на изящную золотистую шейку юноши. Его глаза сверкнули загадочно и опасно, как древние клинки оружейной.

В распахнутые настежь высокие окна гостиной падали косые прямоугольники вечернего медового солнца.

Ужинали в молчании. Андрей слегка надулся, когда Данкевич, налив себе вина, не предложил ему. Но скоро забыл про своё недовольство, занятый вкусной едой и впечатлениями от оружейной коллекции.

Дан искоса наблюдал за ним. Мальчишка был чертовски хорош: он по-прежнему носил свою замкнутую, малоподвижную, безупречно-красивую маску, но черты лица его смягчились, и сполохами света на потолке ночной комнаты по нему пробегали отблески внутренней тайной жизни. Интересный человечек…

Довольный, Дан улыбнулся, понимая, что именно он своими рассказами, романтикой оружия и демонстрацией фехтовального мастерства взбаламутил тихий омут этой «вещи-в-себе».

Оторвав наконец взгляд от Андрея, Дан обнаружил, что его бокал опустел. Он потянулся было к бутылке токайского, но замер, лукаво задумавшись: бутылка стояла посредине стола, однако немного ближе к Тобольскому, чем к нему.

- Андрей, налей мне вина, - тоном спокойного приказа бросил Дан.

Мальчишка, чуть помедлив, неловко вцепился в горлышко бутылки, будто хотел задушить гуся. Перегнулся через стол, тянясь к бокалу Данкевича, который тот и не подумал пододвинуть. Скорчив уморительно сосредоточенное личико, Андрей приступил к осуществлению сложнейшей операции по перелитию вина из бутылки в бокал и непролитию его при этом.

На несколько мгновений Дан перестал дышать: вид прекрасного отрока, который, соблазнительно нагнувшись, послушно наливал ему вино, - словно оживлял древнюю эротическую легенду о Ганимеде и пьянил сильнее токайского.

Поставив бутылку на место, Андрей бросил взгляд в распахнутое окно: южное море золотисто плавилось под низким вечерним светилом.

- Хорошо всё-таки жить в Диаспаре: теплынь, море близко, - не удержавшись, поделился мыслями он. – А в Зиме, наверное, уже скоро заморозки начнутся…

- Кстати, Андрюша, меня с самого начала заинтересовало… Почему твой родной город так называется? У вас там какие-то особенно суровые зимы?

- Не более суровые, чем на всей остальной территории Иркутского экзархата, - пожал плечами Андрей. – Дело в том, что Зима – не славийское название, а бурятское. В переводе «зэмэ» означает вина, проступок. Существует предание, что бурятский род, живший в тех местах, в чём-то провинился. В чём – никто уже не помнит. Но название осталось: Зима – «место провинных».

- Какая мрачная поэзия, - искренно восхитился Дан.

Андрей улыбнулся:

- Ну уж, вы сказали, Мстислав Александрович… Поэзии в Зиме нет ни на грош. Если только в лесу весной, - подумав, уточнил он. – А вот мрачности – хоть отбавляй. Наши местные остряки давно переделали Зиму из «места провинных» в «место проклятых».

- Откуда такой пессимизм?

- Потому что оснований для оптимизма нет. Вы знаете, Зима ведь возникла как узловая железнодорожная станция. Я этого времени уже не застал, но раньше, говорят, вся городская жизнь вращалась вокруг железной дороги.

- О, понимаю…

- Ну да. После того как стратосферные прыгуны развернулись на полную катушку, железную дорогу ликвидировали, рельсы лет двадцать назад окончательно демонтировали. Так что теперь город вымирает. Кто мог – свалил в Иркутск, кто не мог… - Андрей пожал плечами. – И таких городов, как Зима, в одном Иркутском экзархате десятки.

Дан метнул быстрый внимательный взгляд на бесхитростное лицо Андрея. Похоже, мальчишка сам не понял, что бросил камень в огород Данкевича. Хотя какой на хрен огород?! Не вина Дана, что технический прогресс неостановим. А социальными последствиями должно заниматься правительство…

Данкевич поспешил сменить направление беседы, умело вырулив на то, что его жгуче интересовало.

- Так ты, значит, по родным пенатам не скучаешь, Андрюша. Что ж, тебя понять можно… Но как же друзья? Девушка? Созваниваетесь с ней?

Андрей поперхнулся.

- Де.. Кто? Какая девушка?

Дан сделал простодушное лицо.

- А разве у тебя в Зиме не было девушки? Я думаю, за парнем с твоей внешностью девчонки дивизиями должны бегать… Кстати, скажи по секрету, где девушки целуются слаще: в столице или в провинции? - тоном дружеской мужской подначки поинтересовался Данкевич.

Андрей мучительно выкрутил серое вещество узлом, пытаясь придумать достойный ответ. Но ответ уже был написан у него на лице, и он полностью удовлетворил Дана: не было ни девушки, ни секса и, похоже, пацан даже не целовался. Немыслимо при его внешности, но вполне понятно – при его характере Спящей Красавицы. Вот, значит, как: прекрасный и нецелованный…

Внезапно, как будто потеряв всякий интерес к теме, Данкевич предложил:

- Андрюша, пошли на террасу закат смотреть. Закаты здесь фантастические.

- Э, закаты? Да… Это здорово…

Закат и вправду был прекрасен. Расплавленным янтарём солнце дрожало над краем моря, медленно, капля за каплей стекая в него. Небо переливалось от розового золота на западе до глубокой тёмной синевы на востоке. Звёзд ещё не было, но, словно яркий алмаз, сияла Венера.

Помолчав, Дан начал рассказывать о своём годичной давности полёте на Вечернюю звезду. Андрей не ошибся, предположив в их первую встречу, что Данкевич объездил не одну Землю, но и всё Внеземелье. Этого требовали бизнес-интересы «Плазмаджета»: «персеи» прожигали не только земные небеса, но и, сходясь в жёсткой конкуренции с атлантическими «чейферами» и рохийскими «агилами», обеспечивали связь между купольными земными колониями, научными станциями и рудниками на всех ближних планетах.

Дан рассказывал о нештатной посадке, когда космолёт, после сверхмощного разряда молнии лишившись половины своей электроники, почти падал в бурлящую венерианскую атмосферу, об археологических раскопках погибшей инопланетной цивилизации, которые он посетил, о том, какими хрупкими и трогательными кажутся хрустальные купола земных колоний, хранящие разум и жизнь посреди бурых раскалённых песков…

Андрей слушал его, как дети слушают сказки на ночь. Сказки, которые ему никто никогда не рассказывал.

Постепенно разговор иссяк, и их обволокло молчание, мягкое и тёплое, как летний вечер. Мир балансировал на грани ночи, и вся природа замерла в томлении.

Андрей подошёл к парапету широкой террасы и теперь не мог видеть Дана, сидевшего с бокалом вина за его спиной.

Андрей вздохнул глубоко и прерывисто. Он чувствовал себя, как человек, долго страдавший от привычной хронической боли, которая наконец ушла, утекла, испарилась, оставив блаженное, размягчающее душу облегчение. Только сбросив с плеч эту тяжесть, он осознал, как она давила его все последние недели, а скорей - весь последний год после отъезда из Зимы: напряжение, ярость, страх, одиночество… Своим странным талантом и загадочной судьбой он был вброшен в водоворот большого спорта – один, без друзей и поддержки – и тот стремительно нёс его в неизвестное пугающее будущее.

И вдруг мир замер, растёкся томительным закатным покоем. Он стоял у парапета, глубоко вдыхая благоухающий воздух и ощущая спиной молчаливое дружеское присутствие человека, который непонятно как, непонятно зачем сотворил с ним это чудо. Наверное, он всё-таки не совсем уж конченный недоумок, если смог заслужить внимание и дружбу этого мужчины. Такого доброго, такого сильного, такого…

Благодарность спазмом сжала сердце. Андрей резко повернулся. Дан смотрел прямо на него. Его лицо было скрыто сумраком, но последние отблески заката зажгли рубиновый перстень опасным кровавым огнём.

- Здесь такой необычный аромат, - неловко сказал Андрей, не находя слов для своих чувств. – Пахнет цветами и морем. Сладость и соль – правда, странно?

Ничего не ответив, Данкевич поставил бокал на стол. Очень медленно и осторожно, словно это был хрупкий цветок.

Андрей увидел, как Дан встаёт и стремительно надвигается на него. Он почувствовал, как до хруста сжали его поясницу, а горячая жёсткая рука обхватила скулы, запрокидывая голову, не позволяя ни вырваться, ни отвернуться.

А затем Дан поцеловал его.

Поцелуй был нежным и мягким, будто до боли стиснувшие его тело руки и ласковые губы – принадлежали двум разным людям.

Великий космос! Что происходит?! Что он делает?! Андрей попытался оттолкнуть Данкевича, но с таким же успехом можно было пытаться сдвинуть каменную стену. Он смог лишь немного отвернуть лицо, невольно соприкоснувшись с щекой Дана, и невидимые щетинки льдистым морозцем обожгли гладкую юношескую кожу. За шиворот пролился мириад сладких мурашек. Губы мужчины продолжали мягко ласкать его, чуть покусывая и отпуская.

На миг Андрей замер, потрясённый. От Дана исходил странный непарфюмный запах смолы, горького миндаля и кофе. Словно от корсара южных морей.

Он снова забился. Руки Андрея были свободны, но он не решался ни бить Данкевича кулаками, ни пинаться, и только беспомощно трепыхался. Вспомнив о даре речи, попытался что-то сказать, но из горла вырвался какой-то полувсхлип.

Дан отпустил его столь же внезапно, как и набросился. Отпустил и отошёл на несколько шагов, наблюдая.

- Что… Зачем вы это сделали?! – внезапно осипшим голосом выкрикнул Андрей.

- Просто небольшой мастер-класс, Андрюша. В общении с девушками тебе это пригодится, - бархатисто ответил Данкевич.

- Какой ещё к чёрту мастер-класс?!

Андрей резко отвернулся к парапету, вцепившись в него руками. Руки слегка подрагивали. Дан посмеялся над ним, над его наивностью и неопытностью с девушками.

- Вам не следовало этого делать. Вы меня очень обидели, Мстислав Александрович, - выдавил он, немного овладев собой.

Данкевич подошёл к нему, встал рядом. Серьёзно и просто сказал:

- Андрей, я тебя и в мыслях никогда не обижу. Мне жаль, что ты это так воспринял.

Он вдруг провёл рукой по его волосам.

- Не терзай себя, мой милый. У тебя впереди огромная жизнь, и всё ещё сбудется.

Слова Дана прозвучали немного непонятно и, казалось, не к месту, но странным образом успокоили Андрея. Гнев и обида прошли. Он не мог по-настоящему рассердиться на Данкевича. Только не на него.

Они стояли в почти полной темноте, видя лишь смутные силуэты друг друга. Наконец сработали фотосенсоры, и опоясывающее террасу ожерелье светильников медленно налилось тёплым золотистым свечением.

- Уже поздно. Мне пора возвращаться на базу…

- Андрюша, мне будет тяжело расстаться с тобой в ссоре.

- Мы вовсе не в ссоре. Я… Всё в порядке… правда.

Данкевич внимательно посмотрел на него и молча кивнул. Затем с сожалением констатировал:

- Пожалуй, тебе действительно пора возвращаться. Не хочу, чтобы у тебя были какие-то проблемы по моей вине. Но ты ведь навестишь меня в следующие выходные? Мы могли бы покататься на яхте, увидеть дельфинов…

Увидеть дельфинов – это, конечно, здорово. Но ещё лучше – просто снова оказаться в обществе Дана. Однако Андрей грустно покачал головой:

- Я не знаю, Мстислав Александрович. Я бы очень хотел снова приехать к вам в гости, правда. Но скоро сентябрь - начинается национальный чемпионат. У нас будет предсезонный сбор, потом первая игра… Школа опять же, - с отвращением добавил он.

- Школа?

- Ну да, выпускной класс. Я учусь экстерном, но всё равно придётся пару раз в неделю ходить в школу, сдавать выполненные задания. Если только к середине сентября всё утрясётся, - подумав, добавил он.

Данкевич помолчал.

- Давай договоримся, что, если ничего не изменится, я буду ждать тебя через две недели. Пришлю за тобой авиетку, как сегодня.

- Хорошо, - улыбнулся Андрей.

- Ну тогда пойдём. Я тебя провожу.

Они вернулись с террасы в дом и через анфиладу залов пошли к выходу. Свет в комнатах вспыхивал по мере их приближения, словно сама вилла «Саграда» приветствовала их.

Дан помог Андрею устроиться в авиетке, заглянул внутрь, проверяя всё ли в порядке. Авиетка осторожной ночной птицей бесшумно поднялась в воздух. Данкевич не махал рукой. Но пока серебристая искорка не растворилась в бархатном южном небе, стоял неподвижно, не отрывая от неё взгляда.

И не зная, что скрытый тёмными окнами, Андрей тоже до последнего смотрел на него. Сердце почему-то глухо колотилось. Скулы и горло, так безжалостно стиснутые Даном, немного побаливали, а губы… Губы, кажется, слегка опухли.

Андрею внезапно пришло в голову, что за весь этот долгий счастливый день он не видел на вилле других людей, кроме Дана: ни его родных, ни даже прислуги. Если ли у Данкевича семья? Дети? Если есть – вот уж им повезло с таким отцом…

Андрей понял, что ещё много дней будет вспоминать визит на виллу «Саграда» и думать о Мстиславе Александровиче.

Но он ошибался. Стоило ему вернуться на базу, как все мысли о Дане вылетели у него из головы.

Потому что письмо наконец пришло.

Дата добавления: 2015-08-10