Исчезновение. 2 страница

- Что я должен слышать? Ваши стоны?

- Я не слышу гудения пчёл. Они будто исчезли.

- Я думаю они просто затихли — вечер.

- Они не выживут без меня, - простонал биолог. - Поймите!

- Мне всё равно: выживут они или не выживут.

- Вы жестоки по отношению к моим трудам. Вы к ним даже руку не приложили и цветочка не посадили, но...

- Демагогия!

Мы пересекли в сумерках цирк, минуя зеркальное невидимое озерцо в зарослях из которых больше не доносился воробьиный гул, а заросли выглядели сплошным чёрным массивом. Слегка коснувшись щекой листьев мне даже показалось, что они стали сухими и ломкими. Потом прошли травами, откуда таинственно испарились бабочки и кузнечики и где не было даже плодовых мушек витавших целый день мириадами вокруг нас. По периметру грядок безжизненно висели железные захваты и клешни и ни одна из них ни двинулась с места. Всё замерло. Наконец мы стали подниматься по железной лестнице на площадку с которой мы и начали свой путь когда-то среди роз, гиацинтов, хризантем и гвоздик. Но в этот раз они не поворачивали свои бутоны нам в след. Они были просто цветами, как и все цветы в мире, самые обычные цветы. На площадке у стеклянной двери я оглянулся в глубину цирка простирающегося внизу и мне стало чуточку не по себе: огромная, уродливая яблоня расплывалась крючьями в стороны, словно увеличиваясь в темнеющем пространстве.

- Всё изменилось, - тихо и сдавленно произнёс мне в спину Горизонтов.

- Что изменилось?

- Вы всё изменили.

- Я?! - я вдруг взорвался и прокричал так в полной тишине, что эхо кругообразно и звонко отчеканило моё «я» раз сто, и что-то затем осыпалось в глубину цирка твёрдой крошкой из чёрного купола.

- Я?!

Мне показалось что некто повторил это слово и оторопел в глохнувшем пространстве оранжереи.

Мне стало не по себе. Я быстро оглянулся на Горизонтова судорожно хватающегося руками за леску чтобы она его не задушила, и в сумерках в своём кровавом халате он казался коротким вздрагивающим мешком из которого торчала большая голова. Он словно превратился во что-то иное, в какую-то сущность, нечеловеческую сущность.

- Дальше, - подстегнул я себя храбрым словечком и протянул руку к двери.

Но я не успел к ней притронуться, она разразилась скрипом и хлопнула. Несколько секунд я смотрел на матовое стекло двери соображая, потом дёрнул ручку вниз, пытаясь повернуть. Потом рванул ещё и ещё, но рукоять словно окаменела.

- У вас дверь захлопнулась.

- Эта дверь не запирается, - произнёс у меня за спиной биолог ужасным голосом.

Я всё понял. Там кто-то был! И не теряя времени тут же наддал в дверь всем плечом и со всем своим упрямством и прямотой. Потом ещё раз и рукоять выгнулась, выдавила защёлку и сорвалась вперёд. Вслед за сумасшедшим дребезжанием стёкол по всей окружности коридора, чуть ли не в лицо из распахнутой двери пронеслись несколько нетопырей взбивая воздух противными дробными хлопками. В самом коридоре раздались чьи-то босые и быстрые ускользающие шаги.

Биолог промолчал. Ему нечего было сказать и я потащил его за собой дальше. Дальше, как помнил, в потухшем коридоре, который уже не искрился жёлтым светом, а тянулся пустым, тёмным горлом, плавно поворачивая и будто пожирая нас и почти на ощупь я нашёл шлюз.

- Открывайте!

Я дёрнул за леску и почувствовал, как биолог упал на колени:

- Вы так сломаете мне шею.

- Не посмею — ваша шея дорогого стоит. Будьте у меня на виду!

Горизонтов лихорадочно пошарил руками, поёрзал на коленях в темноте и охнул, будто укололся.

- Что вы там делаете?

- Ничего. Просто я чуть не упал вниз. Шлюз открыт, товарищ следователь... Он кем-то открыт. Вы понимаете?

- Прекрасно! Спускайтесь медленно вперёд, а я за вами... Нет! Сначала я!

Оттолкнув биолога, я стал нащупывать ногой скобы как в пропасти, одновременно притягивая Горизонтова за леску, чтобы не потерять.

- Послушайте, внизу нет света.

- Меня это мало волнует. Спускайтесь, - я протянул руку, пытаясь его нащупать и схватить за ногу.

- Поймите, если внизу нет света, то нижний люк шлюза заперт.

- Спускайтесь, я говорю! Иначе я вам точно сломаю шею!

Я ухватил его за штанину и не отпускал до тех пор, пока он не поставил ногу на скобу.

- Быстрее!

Меня абсолютно не волновали в тот момент ни башня, ни её создатель, а вот дыхание Часовщика я ощутил тогда и меня охватил страх. Мне просто хотелось бежать! Бежать из башни, как вы того и хотели, Андрей Львович, но теперь это оказалось не так просто.

Стремительно «скатившись» по тоннелю вниз и толкнув ногой крышку я услышал, как внизу лязгнула задвижка. Я прыгнул несколько раз на крышке, намереваясь немедленно выломать её, как выломал дверь в оранжерею, но крышка только прочно и глухо отзывалась под ногами сдвигаясь на несколько миллиметров вверх и вниз. Всё!

- Назад!

Так же стремглав мы стали подниматься вверх, уже ощущая, что совершили ужасную ошибку и вот-вот окажемся в ловушке, но... всё равно не успели! Крышка вверху вдруг грохнула и мы услышали, как кто-то (или что-то) заворачивает штурвал.

- Зря вы меня не послушали, - рванулся ножом из темноты голос Горизонтова. - Зря.

- Заткнитесь.

На мгновение меня охватило отчаяние и я истерично рванул леску. Горизонтов вскрикнул и, видимо пытаясь перехватить удавку, отпустил скобы и обрушился вниз. Через секунду его тело затрепыхалось у меня на плечах. Он старался за что-то схватиться но уже не успевал — захрипел, ослаб от удушья и повис. Я наверное целую минуту удерживал его на себе, пытаясь одной рукой дотянуться до горла биолога и привести его в чувства, но не справился. Удерживать я больше не мог и стал сползать на трясущихся ногах. Потом у меня мелькнула мысль сбросить его с себя, перевалил через плечо и толкнул. Господи, я позабыл что конец лески намотан на ладонь! Леска рванулась и мы рухнули на крышку шлюза уже вместе. Удар был страшный, крышка рванулась и мы вывалились на серпантин.

Разбились мы довольно сильно, как потом окажется. Я задохнулся от боли и одновременно онемевшей рукой пытаясь столкнуть с себя Горизонтова. Потом, когда ещё боль не прошла, я понял, что нужно разорвать леску у него на шее и я её разорвал. Пару минут, наверное, я лежал с закрытыми глазами, но когда открыл, мне показалось, что над нами кто-то стоял склонившись. Я дёрнулся и «кто-то» исчез как тень. Часовщик? Погоди же! Я попытался двинуться превозмогая боль, вскочить, но тут же опустился на колени от боли в боку и спине. Горизонтов к этому моменту тоже очнулся и захрипел набирая воздух грудью.

- Вы видели? Вы видели его?! – я стал отчаянно хватать его за воротник халата и кричать ему в лицо.

Видно от моего крика он вздрогнул и пришёл в себя:

- Где мы?

- В вашем собственном дерьме.

- А-а!

Он схватил меня за запястье, попытался отделаться от меня.

- Не смейте так говорить о моём биотроне.

Он вдруг впервые проявил характер, оттолкнул меня и схватившись за горло стал подниматься... Мне показалось, что у него сильно вывихнута рука, но он совершенно не чувствовал боли. Он был в трансе, и встал и побрёл в темноту серпантина. Я не стал его ни преследовать, ни останавливать и мне вдруг в первый раз стало стыдно:

- Извините, профэ-э-ссор!

- Ничего, - пробубнил он из темноты, - а я действительно профессор.

- Постойте, там Часовщик!

- Ничего... Это мой ребёнок.

Я почувствовал, как он остановился в темноте и видимо прислушивался. Но, что самое удивительное, он больше не отрицал существование Часовщика! И это был прорыв, хотя и довольно поздний и... совершенно бесполезный прорыв. Может, он был и прав, что отрицал его существование. По большому счёту это бы ничего не изменило.

Мы решили ночевать в лаборатории.

В других комнатах это было не безопасно, а в лаборатории был хотя бы хронометр, который создавал иллюзию какого-то контроля над взбунтовавшимся Часовщиком. Хронометр по-прежнему вращался, а лампы не горели, но это почему-то не удивляло. Хотя аккумуляторы должны быть полные, но этот мерзавец отключил нас, потому что начал охоту. Это уже стало понятным.

Зажгли керосиновую лампу, я осмотрел руку Горизонтова. Сквозь рукав красного халата было похоже на вывих в локте, но чуть пошевелив руку я почувствовал совершенно мокрый от крови низ рукава и тут же разорвал его. Кисть была неестественно вывернута не из-за вывиха, а из-за перелома. Лопнула лучевая кость и обломок разорвал кожу и мышцу и торчал наружу. Я пошевелил кость, потом надавил на неё и она вошла легко и чуть хрустнув крошечным осколком, который пришлось выбросить. От этого хруста шок у Горизонтова прошёл и он заорал, дёрнулся и потерял сознание. Потом я нашёл длинные лабораторные щипцы, разорвал их надвое и сделал шину перемотав руку очень плотно скатертью со стола, над которым ещё свисала безжизненная клешня Часовщика (искоса я всё-таки следил за ней). Клешня вызывала беспокойство, поэтому уложив Горизонтова на кровать, я стянул её хищный металлический рычаг остатками разорванной скатерти так, чтобы рычаг не мог выпрямиться, если ему что-то вздумается.

Потом подсчитал и свои потери: нащупал пальцами и убедился что сломал пару рёбер на левом боку и вытянул сухожилие в плече. Ещё осколки разбитых наручных часов впились в запястье, пришлось выковыривать складным ножом. Неплохо для начала охоты. Что делать дальше — не понятно.

Я опустился прямо на пол и вытянулся на каменном полу чувствуя себя вдребезги разбитым и растерянным. Стал думать о том, как я здесь оказался и почему мне не удалось покинуть башню. Ведь есть двери и их можно открыть, но... С утра вряд ли что-то изменится в расстановке, и на серпантине будет по-прежнему караулить Часовщик… Не понимаю: как ему удалось одновременно закрыть и верхнюю и нижнюю крышки шлюза? Словно он одновременно был и там и там. А если ему кто-то ещё помогает? Кто-то второй? Не понимаю ничего, но зато теперь хорошо понимаю то, что ни миновать его, ни обмануть — не удастся. Он теперь управляет хронометром и пройти мимо Карающей Руки тоже будет невозможно. Выпрыгнуть в окно тоже не удастся — толстые линзовые иллюминаторы если и можно разбить, то с трудом голова пролезет. Остаётся один путь — наверх. Откуда и спуститься-то можно только с помощью вертолёта... Правда, если не брать во внимание пути отступления, то можно и самому объявить войну Часовщику. То есть, из жертвы превратиться в охотника, а это уже война, как ни крути. Но для войны нужно оружие, голыми руками ничего не сделаешь... Я пощипал крошечное лезвие ножа. Маловато, но для внутреннего покоя пока достаточно... Потом я долго смотрел в мельтешащий хронометр на потолке, следил за таинственной беготнёй стрелок и вглядывался в надписи на латыни и цифры. Чудовищно! Мне показалось всё это чудовищно, потому что кто-то придумывает то, чего быть не может.

И вот наконец этот сон! Тот самый сон, Андрей Львович, который так потряс меня и который до конца разгадать мне так и не удалось. И первое, что со мной произошло во сне, когда я заснул от усталости, внутреннего жара и отчаяния, это то, что я ощутил себя бестелесным призраком в вечерних сумерках кружащимся вокруг башни…

Сквозь меня пролетает всякая мошкара и мелкие птицы и не замечают меня. И чем глубже я проваливался в сон, тем острее казалось, что это волшебное состояние вот-вот исчезнет, и я снова стану живым и тяжёлым человеком. Я тороплюсь найти Часовщика. Где он?

В сгущающихся сумерках я стремлюсь разглядеть как можно всего больше. Я скольжу вокруг башни, вижу кирпичные дорожки, какие-то пристройки и даже маленький автомобиль под навесом. Территория круглая и обнесена круглым железным забором. По двору лёгкий ветерок мотает какие-то обрывки бумаги, нет — листы! Они исписаны и на их белизну попадает отблеск позднего заката и они как тонкие существа кружат по круглой камье забора и не могут сбежать. Ушами я слышу ветер и чувствую кожей прохладу... За забором высохшая серая дорога с деревенскими домиками вдоль, в некоторых огоньки и дымы, по дороге кто-то идёт. Их двое, но лиц уже не разглядеть и я опускаюсь к ним вплотную. Я слышу тяжёлое дыхание и вижу белки глаз из-под склонённых лбов. Они останавливаются против забора с башней и стоят молча. Потом один, скособочившись на костыль, говорит не поднимая головы: «Скоро.» Второй мотает головой и вторит ему: «Знаю. Мне тоже предчувствие было, что всё это кончится.» Первый, на костыле, вынимает что-то из кармана, чиркает зажигалкой и закуривает. Закуривает и второй. Так они молча и не поднимая голов стоят обернувшись к башне и почти не двигаются. Потом уходят, и один поддерживает того, что с костылём, и они угрюмы, сгорблены и молчаливы...Но я вспоминаю — я их где-то встречал. Я кружусь в воздухе и делаю взмахи руками как пловец. Я догоняю их и ещё раз заглядываю в лица. Да. Это они — братья Наковальные. Но теперь они сразу неузнаваемы — они стали другими как будто. Они трезвы, идут быстро, и даже старший подскакивает на своём костыле и стонет от напряжения. У них какая-то цель и они отчаянно боятся куда-то не успеть... Так я их провожаю какое-то время и они поворачивают в какой-то проулок швырнув сквозь меня окурки и плюнув, но потом я вспоминаю о башне и что я могу вот-вот проснуться так ничего и не увидев и снова взмываю вверх и кружусь по небу, и некоторое время меня ещё отвлекает медленный и внушительный парад неспелых облаков на фоне горящей Луны, и я заворожёно рассматриваю ночные облака похожие на чёрный и неподвижный дым.

За полночь лунный свет разразился, разорвал черноту вокруг выбеленного, чистого цилиндра башни. И здесь я увидел башню, как будто птичьим зрением, будто мне её кто-то показывал: длинный, высокий, круглый корпус со спиральным рядом окон-иллюминаторов, в коих отражалась Луна, как в линзе подзорной трубы. Иллюминаторы будто стекали один за одним по спирали сверху вниз. Башня не была абсолютно прямой — вверху, вздёрнутый на тонкой ноге башни, покоился диск оранжереи и под ним были полукруглые раскосы, очень плотно слоями прилегающие друг к другу по окружности и копировали нижнюю часть грибной шляпки. Я думаю и Горизонтов задумывал её именно такой, напоминающей гриб...

Небо развеялось, и вспененные Луной облака, остановились в напряжении на самом краю горизонта, словно отброшенный полог палатки, где-то в степи. В тот же миг затих прохладный ночной бриз. В невероятной тишине воздуха запрыгала мошкара, замельтешила веснушками на жёлтых мордах двух фонарей болтающихся под козырьком крыльца. Крылья генератора осиротели, голодные и безветренные остановились, стали покачиваться на шуршащих подшипниках и тогда фонари медленно превратились из жёлтых в малиновые, а потом и вовсе тихо иссякли и умерли. Кажется, всё остановилось, заснуло окончательно до утра в чистом цилиндре башни. Но едва ли! Я различаю шумы! Только свернулись во сне мыши и крысы, похолодели и впали в анабиоз рептилии, как на первом этаже серпантина загрохотали мириады жуков и тараканов, выплеснулись из материнского чрева нимфы, вцепились во влажный мох, истекающий со стен и перекрытий. И я всё это слышу сквозь стены. Потому что я, теперь, сплошной слух, я вездесущ как воздух и темнота, я могу быть везде, где захочу. И, значит, я взмываю над самой вершиной башни. Я скольжу меж ветвей Хлебного Дерева и оно поскрипывает металлом от дуновения ветра и пшеничные грядки на ветвях вздрагивая волнами разбрызгивают созревшие зёрна сквозь меня бестелесного и невидимого. Потом я опускаюсь вниз и сквозь темноту хорошо вижу белые гробы веером стоящие вокруг дерева и зеркальные трапеции домиков на круглом белом фоне крыши. Но, вдруг, мелькает свет. Красный свет! Будто разгорается лампочка, вздрагивает несколько раз и потом усиливается. Белые и зеркальные нагромождения преломляют свет и я растерянно скольжу меж ними пытаясь найти источник. И несколько раз я просачиваюсь сквозь гробы и мириады червей создают в моей голове странный шум... Я слышу этот оглушающий шум — это движение жизни разъединяющей плоть!.. Но я, наконец, нахожу свет. Свет оказывается бьёт из какого-то колодца на котором на шарнире развернулась крышка открывающая какой-то отвесный вход вниз освещённый красным светом. Из колодца доносится металлический грохот, будто бьют в огромные и лязгающие железные барабаны, и этот звук мне тоже знаком. И вслед за ним происходит странное и невероятное: собаки- мутанты чёрными тенями начинают выходить из своих домиков и приближаться к колодцу. Они идут отовсюду, как сомнамбулы, по сторонам и сквозь меня. Они идут уродливо и страшно подбрасывая тела вверх из-за длинных задних лап и всё это напоминает шествие каких-то безголосых ночных чудовищ. Они скапливаются, толпятся вокруг освещённого колодца и мелко-мелко дрожат... Я бы мог, наверное, скользнуть в колодец, сквозь свет и толщу и выяснить что там, но я медлю и не отваживаюсь... Бестелесный и оторопевший, в ожидании какого-то зла, я замираю вместе с мутантами и вместе с ними чего-то жду. Но вдруг раздался сильный крик, переходящий в вой и плач (это ещё не был человеческий голос, но это был голос полуживотного). Мутанты съёжились и отступили выгораживая кому-то дорогу. Меж ними что-то протискивалось и сильно и отчаянно билось. Когда всё оказалось в красном огне колодца я увидел двух мутантов держащих какое-то тщедушное существо — тоже мутанта, но невероятно тощего и дрожащего. Они остановились на краю колодца и отпустили его. Он вдруг присел, совсем по-собачьи, и попытался броситься назад, но его куснули в шею и он сник истекая кровью и обессиленный. Потом пошатался и лёг на краю колодца шумно и быстро вдыхая воздух. Железный шум из колодца вдруг превратился в грохот механизмов и быстро усилился, будто вверх по колодцу поднималась какая-то машина. Потом свет на мгновение перекрылся чем-то и я услышал визг и вой отскочивших мутантов — из колодца вдруг быстро поднялось какое-то длинное шевелящееся тело, похожее на вытянутую в струну кобру. Тело быстро перегнулось, вдруг лязгнуло раздвинутыми железными клещами и схватило окровавленного мутанта. Звук железных барабанов стал сильнее и мне показалось, что это действо (по сути ритуальное убийство, или жертвоприношение) барабаны пытались заглушить, потому что тощий мутант бился в конвульсиях и дико визжал... Клещи, однако, сдавили его как пушинку и стремительно опустились вниз. Звук барабана стал немного тише, а когда погас свет и крышка колодца стремительно захлопнулась, звук стал утробным и вздрагивающим.

Часовщик! Это и есть проклятый Часовщик! Значит, он вовсе не выбирает больных животных, как думал Горизонтов, — их выбирают сами мутанты и скармливают ему как жертву, как дань! Жертвоприношение. Поверить не могу: я это вижу как необходимость, как отступные... Но если они откажутся от жертвы, то что будет? Неужели Часовщик придёт к ним сам? Покарает? Восстановит порядок? Возможно... Да, где этот проклятый Часовщик?! Где?!... И я вспоминаю, что я абсолютно бестелесный и призрачный и что мне ничего не угрожает. В общем: я отправляюсь на поиски Часовщика дальше.

Умозрительно я направляю своё тело в толщу башни и слышу как свистит воздух. Я оказываюсь над серпантином, над спящими кошками, над шныряющими в лунном свете тараканами. Потом проплываю прислушиваясь мимо искрящейся паутины, и даже дую в глаза спящей ящерице; трогаю пальцем гирлянду вьюна, и из неё взмывают несколько толстых мух — мухи пропели в сумраке и растаяли внизу, в чёрном глотке серпантина. Ящерица чуть шевельнула кожаными, чешуйчатыми веками, сонливо отползла в тень, укрылась от ядовитого лунного луча. Вперёд! Вверх по серпантину! Я расхрабрился, ощущая прилив каких-то радостных сил от собственной невесомости и бестелесности. Где же он?! Я толкнулся в воздухе и поплыл ещё быстрее. Проплыл мимо лаборатории и... дверь внезапно скрипнула. Я развернулся в воздухе привычно, легко, чуть кувыркнувшись. Дверь широко распахнулась вздрагивающим кумачовым светом. Чёрным силуэтом с длинной керосиновой лампой в руке переступил порог Горизонтов. Он вдруг увидел меня, и он единственный, кто мог меня видеть! «Вы в оранжерею?» – спросил быстро приближаясь ко мне. Высоко поднял лампу, чтобы разглядеть меня, покачал пальцем: «Вы забыли меня, что вы будете делать без меня? Идёмте!» «Хорошо!» – говорю я и снова переваливаюсь в воздухе через плечо, плыву медленнее над серпантином. Теперь Горизонтов мне не важен и мне плевать на то, что он живодёр-преступник. Пусть идёт со мной. И я говорю ему: «Я ищу Часовщика. Вы со мной?» «Да. Я с вами.» И он пошёл. Разбуженные кошки зашипели у стены, заметались в кумачовом керосиновом свете и исчезли куда-то. Сильно колыхнулась чёрная лиана под потолком, почти у самого моего лба, и уж изогнулся вопросительным знаком и быстро заскользил вниз по стеблю. В зубах он сжимал толстую зелёную муху, потому что охотился на них в лиане. Кумачовый шар керосиновой лампы катился всё выше и выше, подпрыгивал к потолку, когда Горизонтов подпрыгивал над чем-то нежным и спящим, прижимался к полу, когда на тонкой ниточке паук переползал от стенки к стенке, а Горизонтов осторожно на корточках – под ним. Нетопыри просвистели прямо сквозь меня и канули куда-то. Потом стихло. «Как странно», - говорю я, - «я вижу всех, но не вижу Часовщика. Но он где-то здесь.» «Конечно! Но я не знаю – где. Может быть там, там, или там», – говорит Горизонтов тыча пальцем в разные стороны и сильно улыбаясь. И мы уже усердней принимаемся искать Часовщика, не предполагая даже, что мы будем с ним делать, когда найдём. «Но найти нужно», - говорю я. - «Вы согласны?» И Горизонтов кивает. В коем-то веке он со мной заодно! Мы разворачиваемся и спешим наверх. Проходим сквозь шлюз и ищем уже в оранжерее. В оранжерее солнце и планеты сверкают как прежде и даже сильнее и невероятней. И здесь я мгновенно забываю о Часовщике, потому что в восторге от собственного тела и потому что могу летать среди планет. Это точно! И я полетел к ним. Я приближаюсь и Солнце завораживает своим медлительным свечением. Лучи дождём, искрящимся горящим дождём, отделяются, вытягиваются в пространство и исчезают. С поверхности Солнца отделяются протуберанцы, поднимаются и опускаются изогнувшись. И я начинаю понимать и приходить в восторг. Как ребёнок протягиваю руку, и, чуть не обжигаясь, отпрыгиваю, отлетаю в сторону. «Не делайте так больше», - говорит Горизонтов. - «Мало того, что обожжётесь, так ещё и на Земле вызовите цунами, тайфун и ураган от резкого переохлаждения.» «Цунами?» – я его спрашиваю удивляясь. «Конечно. Вы заслонили ладонью солнечную часть Земли, когда тянулись к Солнцу. Теперь там холодно и идёт снег», - он указывает пальцем в земной экватор. «Этого не может быть! Я только на одну секунду!» «Это для вас секунда, а на Земле целые города ветрами сносит.» «И сейчас снесло?» «Нет, слава богу, не успели, только снег в Эквадоре и Австралии. Умрут от переохлаждения человек, скажем, пятьсот. Но не обращайте внимания, они там сами разберутся.»

Я оглядываюсь. Мне прощено! Они там сами разберутся. Теперь и я преступник. Вот смех! Я отпрянул, отплыл немного в сторону зажимая рот от смеха и не замечая, как розы наверху вздрогнули, пригнулись и зашумели, стало всё сгущаться вокруг в темноту и только маленькие планеты-фонарики по окружности Солнца теперь разноцветно и красочно смешиваясь с протуберанцами простирали ореолом радужный медлительный свет в оранжерее. О, этот свет! Это было самое изумительное! И я так подробно рассказываю, чтобы вы, Андрей Львович, прониклись этим сном, потому что дальше будет ещё удивительней и красочней. Такие красочные сны наверное смотрят только в детстве?

«Послушайте, Горизонтов, мы отвлекаемся», – кричу я оглядываясь и не находя его рядом. Но ничего вообще не нахожу: ни стеклянных стен, ни террас, ни потолка. «Где я?!» – спрашиваю себя громко, ощущая мгновенно темноту вокруг и пустоту. «Да, разве, вы не видите?» Я оглядываюсь и вижу Горизонтова в двух шагах среди роз и тюльпанов словно на острове висящем в пустоте. «Оглянитесь, посмотрите», – требует Горизонтов, взмахивая руками, - «может он там, там, или там!» И он снова улыбается. Я оглядываюсь, вращаюсь в пространстве через плечо, через локоть, через голову. Да это же звёзды! Звёзды вокруг! Звёзды и вверху, и внизу, и во всех уголках исчезнувшей оранжереи в которых теперь нет ни стен, ни потолков. «Что это?» «Это и есть Вселенная», – отвечает Горизонтов запросто. «Вселенная?» – трепещет моё сердце, - «Я хочу проплыть по Вселенной. Когда ещё такой случай представится.» «Плывите. Ищите его внимательней. Он может прятаться где угодно, а я подожду вас». Я отталкиваюсь от чего-то невидимого и начинаю стремительно нестись. Сердце волнуется, надрывается, кричит от такой редкостной удачи увидеть внеземные миры и другой разум. И я прилетаю к звезде через минуту, плавно останавливаюсь, начинаю вращаться, вглядываюсь в планеты. Планет – семь. Не то, не то, не то. Эта – огромна и мертва, эта – в панцире льда, а на этой носятся смерчи, здесь нет жизни. Потом догадываюсь: нужно искать Луну. Как на Земле. И вот, почти сразу и нахожу. Да, вот же она! Простреленная метеоритами и прыщавая восходит над зеленоватой планетой. Поверхность планеты вздыбливается облаками и континентами. И я перестаю дышать, чтобы не вызвать на планете ни шума, ни ветра, ни дождя. Я протягиваю к ней руку, но тут же вспоминаю о катастрофе и отбрасываю. Нет, нельзя, погибнут! Приближаю лицо и в нескольких сантиметрах от моря проношусь взглядом в глубину и вижу тонкий еле заметный косяк рыб. Значит, здесь жизнь и я скольжу дальше…. Какая странная планета, всё в ней не так. Континенты словно лопнувшая шкура на непомерно разросшемся апельсине гигантскими островами покрывает шар. Между континентами в разломах искрится вода. Как в длинных зеркалах в них лежат отражения незнакомого солнца. Глаз уже скользит слишком низко и, наверное, его уже видят люди-лилипуты. Видят и пишут трактаты о видении, которое ляжет в основу какого-нибудь учения или религии. И не иначе! Ведь это глобальное событие в истории — глаз в небе! А вот и города, дороги, корабли с длинными дымами. Что это мчится так быстро? Самолёт?.. Что-то больно кольнуло в висок. О, это был спутник! Вот он сорвался вниз и вспыхнул в атмосфере спичкой, сгорел. Хорошо, если там не было людей, а был всего лишь спутник. Скажем, спутник связи или военный разведчик. Опасно! Можно всё спутать, перепутать в жизни планеты. Я тихонько отхожу, отплываю стараясь оглядываться почаще, чтобы не задеть соседних планет. Но…где я? Страшная жуткая темнота вокруг без края и предела с холодными звёздами, сверкающими только смертью. Я в ужасе, я завертелся уже ни на что не обращая внимания. Где? Куда? Как я мог не запомнить дороги? В бешенстве бью рукой какую-то планету. Планета взрывается малиновыми брызгами магмы, рушится, уносится во Вселенную, сразу растекаясь во все стороны. «Эй!» Я слышу голос и разворачиваюсь к нему, вытягиваю шею, вытягиваюсь стреловидно всем телом в последней надежде отыскаться во Вселенной. «Сюда же, сюда! Смотрите внимательно», – уточняет и повторяет голос. Я вглядываюсь в какую-то очень уж далёкую и старую звезду. Блеклую с редкими лучами, словно остатками волос. «Сюда!» Я лечу на крик и ещё не верю, что лечу правильно, что я спасся, и звезда увеличивается, желтеет до коленкора Солнца и становится очень тепло. Я вернулся. «Ну, как?» – спрашивает Горизонтов снимая очки и протирая пальчиком уголки глаз. Он по-прежнему стоит среди роз и бутоны нежатся и льнут к нему. «Ничего, хорошо, удивительно живут, похоже», - отвечаю я. «Никогда не был у других звёзд», - улыбается Горизонтов. «И я больше не хочу», – почему-то искренно говорю ему. - «Мне стало страшно и я разбил планету.» Горизонтов задумывается о планете, а потом снова улыбается: «Это ничего, простительно пока.» «Почему? Ведь там разум и люди. Я видел.» «Это ничего», - опять повторяет Горизонтов и внезапно сильно раскрывает огромный рот и начинает горько плакать. Плакать очень горько, словно о чём-то безвозвратном.

- Значит, во сне вы разбили планету?

- Да, - Брусов отчаянно взмахнул рукой, - будто ударил мяч.

- Редкое свинство, - Вавилонский усмехнулся, - а Часовщик? Часовщика-то вы так и не нашли?

- Нашёл. Но только не во сне, а наяву.

Вавилонский замер на мгновение, потом, как бы осторожно спросил:

- Это отдельная часть вашей истории?

- Нет. Это конец моей истории. Он бы и не показался, если бы не пожар и разрушение башни. Я столкнулся с ним нос к носу, как сейчас с вами.

- И кто же поджёг башню?

- Горизонтов.

- Вот это новость! Он так легко поджёг собственный мир за которым ухаживал вечность? Который создавал?

- Но он и раньше так поступал. В этот раз он думал поймать Часовщика в клещи пожара и не дать ему уйти. Он хотел убить его.

- И что же?

- Часовщик вырвался. Он вырвался из огня самым фантастическим образом и ушёл. Сейчас я вам расскажу. Когда я…

- Не сомневаюсь. Но погодите, погодите. Значит он ушёл, - задумчиво повторил Вавилонский. - Но ведь ушёл не только он? Мне, например, известно, что животные из башни разбежались, но скоро погибли, как и предсказывал Горизонтов.

- Что вы говорите?! - Брусов подался от неожиданности вперёд и вытянулся лицом. - Значит это правда, что они без него пропадут?

- Да. От заболевания крови. Видимо обычное питание не пошло им на пользу.

- А Лора и Лавр?! Я ведь видел их собственными глазами, я держал на руках их ребёнка. Как же?! - Брусов вскочил. - Или вы мне снова не верите?!

- Что вы? Успокойтесь и присядьте, - Вавилонский взмахнул рукой от запястья и сильно сжал губы раздумывая.

Потом спросил с натугой:

- Вы не знаете, зачем Часовщику понадобились Лора и Лавр?

Дата добавления: 2015-07-21