Сумасшедший Брусов. 5 страница

- Где копать?

- Здесь и здесь.

Разворошили довольно быстро несколько подозрительных куч. Вавилонский сделал с полсотни снимков всякой мелочи начиная от гвоздей и заканчивая какой-то оплавленной шестерней. Потом сфотографировал пустырь с нескольких точек и на этом, в общем, решил остановиться. И что самое обидное и бестолковое, что подобный исход этого приключения Вавилонский мог предвидеть и с самого начала не выходя из длинного халата и своих шерстяных носков. А вот зачем поехал – вот это уже вопрос. Даже водитель не удержался:

- Я просто удивляюсь вам – столько времени и денег потратить на разрывание мусора!… Вы же настоящий псих!

- Может вы и правы.

Упаковав фотоаппарат и штатив Вавилонский ещё походил по свежим рытвинам на прощание, пнул несколько разноцветных стёкол и торчащих полукруглых камней. Камни неожиданно отозвались пустотой. Снова взял лопату, толкнул без всякого интереса и… замер! – из земли показались глазницы черепа. Таксист присел от удивления, выдохнул паром окутывая череп:

- Ничего себе «бедный Йорик»… А вы не из полиции случайно?

- Нет. Я из психбольницы, - с каким-то внутренним облегчением признался Вавилонский.

Часов в одиннадцать утра Вавилонский уже был в боксе у Брусова и вынимал из пакета череп. Череп сильно пах сыростью и костью, был немного обуглен с одной стороны и в общем выглядел противно и зловеще. Выставив череп и повертев его на столе и так и сяк развернул его, наконец, лицом к кровати чтобы Брусову было лучше видно. Брусов на череп не отреагировал никак, был сильно перекручен смирительной рубашкой и лежал уставившись в потолок. Запах кости, сладковатый и могильный, стал распространяться безжалостно в духоте бокса и Вавилонский немного размыслив снова накрыл череп пакетом. Потом прокашлялся дабы привлечь внимание, потом приблизился к Брусову и пощёлкал пальцами перед лицом:

- Вы меня слышите?

Брусов подрожал веками на совершенно сером небритом лице с огромным кровоподтёком под глазом и, сдвинув прыгающие зрачки, один из которых был совершенно красным, просипел что-то сдавленно непонятно и жутко:

- Ахрррррволочь…

- Угу, значит слышите… Савельев!

Савельев образовался мгновенно скрипнув металлической дверью, потому что на всякий случай уже держался за ручку.

- Слушаю.

- Инъекции делали?

- Реланиум пару часов назад.

- Как давление?

- В норме, температура тоже.

- М-м вот что, - Вавилонский по привычке скрипнув тапочками прошёлся из угла в угол бокса, - приведите-ка вы мне его в чувства Савельев.

- Опасно, Андрей Львович, потребуются сутки, ещё имеются симптомы реактивного…

- Не обсуждается. Антидот!

Вавилонский перебил, отрезал тут же и бесповоротно, потому что уже всё решил и потому что ждать ещё сутки он бы не смог. Савельев ушёл, потом вернулся с двумя шприцами на подносе и грубо развернув Брусова сделал ему инъекции флумазенила в ягодицу и руку.

Выждали полчаса…

- Вы меня слышите, Брусов?!

Вместо ответа изо рта выкатился комок пены, но взгляд уже осмысленный, не прыгающий, пытающийся на чём-то остановиться. Савельев вздёрнул его за шиворот теперь уже совсем грубо, раздражённо, и усадил:

- У-у, гнида! Знаете, как он вчера меня укусил, Андрей Львович?

- Укусил?

- А вот смотрите!

Савельев с удовольствием задрав рукав халата покачал толстым, опухшим запястьем, почерневшим в месте серповидного шва в аккурат рядом с веной.

- Видали какие у него зубищи? Во зубищи!

Савельев бесцеремонно оттянул верхнюю губу Брусову, лиловую и распухшую жирной пиявкой от побоев, ткнул пальцем в рот.

- Во зубищи! Зашивать пришлось!

- Понятно. И сколько раз вы его били?

Савельев чуть подкосился в ногах от неожиданности, заморгал, жирная морда как-то сползла на одно плечо, задёргалась:

- Андрей Львович… Да как можно… Со вчерашнего мы его и не трогали… Да и зачем? Связали ведь.

- Ладно. Проваливай!

Савельев задком, задком попятился к двери, прихлопнул за собой что-то бормоча. Брусов неожиданно сплюнул, покашлял протяжно глухо, будто боялся, что внутри лопнет что-то:

- С… сволочь.

- Что-что?

Вавилонский встрепенулся, схватив стул сел напротив, опять защёлкал пальцами перед лицом:

- Так. Вы меня слышите? Что вы сказали?

Брусов опять кашлянул, выпустив струйку слюны на подбородок, усмехнулся кровавым глазом:

- Сволочь, говорю, этот в… ваш Савельев и палец у него с… солёный… Тьфу! Они меня за ночь два раза лупили, а я его и цапнул за руку, н… не сдержался.

- Так-так. Вы можете говорить, вы заикаетесь?

- Мо… могу, только трясёт всего, холодно, чайку бы горячего.

- Ничего-ничего — это пройдёт. Что ещё здесь было без меня?

- О! - Брусов поёжился связанными плечами, разулыбался тоскливо кровяным опухшим ртом; во рту щербина, двух передних зубов нет. - Песня! Песня здесь была без вас Андрей Львович. А особенно отличился ваш дружок п… профессор.

- Дружок? Как он мог отличиться?

- А вот так: вы ушли, а он подскочил и давай орать: «Бейте его ребята! Бейте гада»! Злой, из носа кровь хлещет, ногами топает, а Савельев с Пироговым и рады стараться.

- Леонид? - Вавилонский побледнел. - Да что вы, Брусов, вы в своём уме?

- С умом у меня всё в порядке, Андрей Львович. Он всё рядом стоял и орал, пока они меня били.

- Да что орал то?

- Всякое. Матерился, говорил что лейкотомию мне сделает и буду я у него на даче как зомби дрова рубить, задницу ему подтирать и кукарекать каждое утро.

- Подонок.

- Ещё какой п… подонок дружок этот ваш! И где вы его нашли?

- Учились вместе.

- А эта… л… лейкотомия… что это такое?

- Была такая лет тридцать назад. Высверливали отверстие в лобной части и делали разрезы в передних долях мозга… Бессмысленное зверство. Не беспокойтесь, вам этого никто и никогда делать не будет.

- Легко вам рассуждать, а у меня всё на лице… Чайку бы мне, Андрей Львович, г… горяченького.

- Хорошо, будет вам чай. Савельев!

Тишина.

- Савельев!

Вавилонский дёрнул прикрытую дверь за которой обычно караулил Савельев, но его не оказалось. Не было его и в коридоре. «Понятно», - подумал Вавилонский и резким шагом прошёл в конец коридора к дежурному.

- Где Савельев?

Дежурный молча втянул голову в плечи, будто решаясь на что то выпучив глаза ткнул пальцем пронзительно и горизонтально в сторону пролёта:

- Только что! Только что пробежал вниз вместе с Пироговым. Бросили халаты и бежать.

«Сбежали, значит», - подумал Вавилонский отчего то и чем то мгновенно удовлетворённый и успокоившийся. Потёр сухие ладони:

- Вот что, дежурный, приготовьте-ка нам чай и принесите в стосемнадцатый бокс. Погорячее.

Пошёл обратно, но вдруг остановился, повернулся скрипнув своими скрипучими тапочками:

- А, вот что ещё: позвоните моей секретарше, пусть она принесёт водки. Добавьте в кружку с чаем примерно одну треть. Одну треть! Смотрите не переборщите…

Развязанный Брусов затрясся ещё больше. Затекшие до неузнаваемости руки долго болтались безжизненными плетьми и сколько он не силился взять кружку с чаем ему это не удавалось. Ладони, запястья, пальцы — всё было абсолютно белым и бескровным и только через несколько минут кровь снова хлынула и стала восстанавливаться в руках. Возникло покалывание, потом резкая боль, а потом Брусов взвыл. Потом боль прошла и ещё заиндевелыми руками он взял, наконец, стакан с чаем, глотнул постукивая зубами о стакан, закашлялся, потом закрыв глаза и с удовольствием вытягивая губы и швыркая долго и мелкими глотками пил до половины. Потом отставил и, уже заметно поправившись и розовея, подмигнул весело:

- А чай то у вас забористый!

- Он с водкой. Я распорядился добавить, чтобы вам согреться.

Вавилонский не поднимаясь со стула протянул руку к середине стола и сорвал пакет с черепа. Получилось так, что глазницы мертвеца и жёлтый оскал уставились прямо на Брусова, склонившегося над столом и оказавшегося чуть ли не вплотную к черепу и Брусов буквально вмёрз в стул. Неожиданная розовость с щёк моментально исчезла и щёки и пальцы и ладони и запястья приняли свой обычный жёлтый оттенок. Потом он осторожно выпрямился, чтобы хоть как-то отдалиться от черепа пока тот не лязгнул зубами и не вцепился ему в нос.

- Что это?

- А я бы у вас хотел спросить тоже самое, - парировал Вавилонский довольно потирая ладони. - Что скажете?

- Че… череп.

- Это я и без вас вижу! - протянув снова руку Вавилонский с хрустом провернул череп на столе, в нижней части что то откололось, осыпалось золой и высохшей костью. - Обратите внимание: череп женский, судя по гладкой лобной кости и узкой челюсти. Судя по сохранности зубов и десяти пломбам можно сказать, что черепу на момент смерти было лет пятьдесят, или поменьше (в этот момент Вавилонский приподняв череп, смело отделил нижнюю челюсть и уложил со стуком прямо перед Брусовым), но кроме этого вы ещё можете мне что-то добавить?

- Откуда он?

- Ах, пардон! Я думал вы сразу всё поймёте… Череп из Тальцов, где с вами всё и приключилось. Признаться, я искал собачий череп, а нашёл вот что.

Брусов наконец пришёл в себя, осторожно отодвинул челюсть пальчиком в сторону и даже улыбнулся непонятно.

- А-а-а… Значит, вы были в Тальцах.

- Был! Раз уж мы с вами решили продолжать разговор, то…

- Надя!

Жёлтые глаза Брусова неожиданно сверкнули и расширились.

- Что?!

Склонившись к черепу, будто к чему-то примеряясь, Брусов даже поводил пальцем по вискам и зубам.

- Да. Это может быть только Надя. Правда я видел её в контейнере и на черепе ещё были остатки кожи, но это она. Остальные были мужчинами.

- В каком контейнере? Вы опять что-то выдумываете?!

- Как знаете.

Брусов дёрнулся, встал из-за стола и с каким-то странным облегчением и шумом пересел на лязгающую пружинами кровать. Вздохнул с тем же странным чувством свежести во всей позе и в глазах, и даже развёл руки с широченными жёлтыми ладонями:

- «В каком, в каком»… Это уже, Андрей Львович, другая часть моего рассказа.

- Вы опять будете что-нибудь врать, или говорить правду?

- А я могу вообще ничего не рассказывать! Как пожелаете!… Вы бы мне с этими черепами такого бы накрутили в истории болезни, что мама не горюй. Ведь так?

- Возможно.

- Значит теперь вы мне поверите, что ли?

- Не вижу причин.

- Ага! Мне придётся рассказать о черепах, а верить вы мне не собираетесь.

Вавилонский вдруг не ответил и стал привычно расхаживать по боксу из угла в угол. Ему вдруг подумалось, что если это такой приём Брусова, сочинять прямо на ходу, то разговор может быть бесполезным. Но с другой стороны он не может быть ни лучше и ни хуже того что было.

- Знаете что, давайте-ка берите свой чай и рассказывайте. Я буду вам верить, клянусь. - Вавилонский взял кружку, протянул Брусову. - Рассказывайте.

- Всё рассказывать? С подробностями?

- Всё буквально по часам.

Брусов замер и потом очень медленно улыбнулся избитыми губами, словно поражённый чем-то, потом вытянул губы в трубочку:

- Часам… Вы сказали «по часам»?

- Что вас смутило?

- Да, так…. Вспомнил…. А ведь об этом и пойдёт речь – о Часовщике.

С шумом отхлебнув остывшего чаю, Брусов заговорил.

Дата добавления: 2015-07-21