Биотрон 2 страница

- Давайте знакомиться: меня зовут Матвей Горизонтов. А вас?

- Евгений Брусов.

- Приятно.

Маленькая рука была у него холодная и мокрая, как у лягушки. Ладонь узкая, а пальцы слишком нежными и мягкими на ощупь, хотя цепко и с усилием несколько раз встряхнули мне ладонь, будто пыль выбивая. Из чего можно было сделать вывод, что Горизонтов был человеком суетливым и неровным. В особенности если учитывать странный цвет его халата, как раз подходящий личностям эмоциональным. Но это мне отметилось попутно, поскольку на службе на допросах мне ещё и не такие фрукты попадались… Собственно Горизонтов тут же и подтвердил мою догадку:

- Я хочу вас предупредить кое о чём. Сейчас мы войдём в дом и я сразу прошу вас пригнуться. Потолки низкие и коридорчики у меня маленькие, экономные, для кое каких целей и для сохранения тепла в доме. Дом, знаете ли, требует постоянной температуры. И, самое главное, ни к чему не прикасайтесь на стенах. Удивляться можете, но не прикасайтесь и не бойтесь. Эти твари не сделают вам ничего, а если прикоснётесь, то всё испортите.

- Что вы! Ни-ни!.. Какие твари?!!

- Спасибо за понимание. Прошу! Пригибайтесь сразу!

Горизонтов толкнул дверь, скользнул сам бочком и поднял лампу над головой, обернулся.

- Входите осторожней, не касайтесь улиток.

Пропустив меня Горизонтов быстро захлопнул дверь и провернул на ней тонкий блестящий штурвал, как в барокамере или на подводной лодке, дверь чуть хрустнула от давления.

- Теперь, можем идти.

- А, это… замок у вас такой?

- Не удивляйтесь, экология башни практически замкнутая, это для сохранения текущей атмосферы.

Потом недовольно оглядел мои удочки, ткнул в них пальцем:

- Опустите. Держите удочки горизонтально, а то можете что-нибудь задеть вверху. Ну вот, уже паутину поранили! Осторожней!

- Простите.

- Ничего. Идите прямо за мной.

Выкрутив лампу поярче двинулся вперёд, словно исчезая в какой-то вертикальной щели. Свет стал быстро и куда-то уплывать.

- Вы идёте?

Голос вместе с болтнувшимся остатком света прозвучал уже из щели. Вернее, это вовсе оказалась не щель, а вход в какое-то пространство похожее на гнутый рогалик как бы изнутри и приплюснутый с боков. Пространство было мелкое, тесное и вздёргивалось куда-то вверх под ногами и одновременно же сильно поворачивалось, свет всё время таял и уходил вперёд. Растерявшись и ни о чём не спрашивая, я неуютно и мелко засеменил в спину Горизонтову, больше боясь, что свет так и уплывёт оставив меня в какой-то чёрной западне с блестящим и непонятным штурвалом на двери. Но, собственно, «непонятности» только начинались, потому что в следующую минуту, вместо комнаты из темноты стал медленно возникать… пейзаж! По-другому назвать это просто невозможно, потому что возник душный и цветущий какой-то растительностью низкий коридор, по которому мы медленно продвигались и который я первоначально принял за приплюснутый «рогалик». Коридор продолжал подниматься и поворачиваться под ногами, и при каждом шаге что-то проскальзывало и поскрипывало чем-то гнилым. Растительность была везде, как в каком-то тяжком заброшенном подземелье, где лет сто не было людей: клочья мха на стенах, колонии склизких мелких грибов, белесая плесень, паутина с гирляндами высохших, изъеденных насекомых. Всё было ужасно и тесно. И отовсюду ощущался нездоровый запах тлена. Воздух был влажный и одновременно разил навозом и ещё чем-то прелым и растительным, как пахнет обычно в деревенскую жару. Я даже предполагаю, что, вероятно, так и должно пахнуть на настоящей ферме, хотя я толком не знаю, вот только то, что мне пришлось увидеть дальше, почему-то никак не напоминало ферму. Вернее, я сразу и забыл про ферму, как только утонул… в зарослях папоротника. Папоротник! Он был буквально повсюду. Плотный, высокий, окаймляющий гирляндой просвет, в котором маячила впереди лампа Горизонтова, и совершенно непонятно как он рос в замкнутом пространстве без солнечных лучей, да ещё в таком количестве. Папоротник, как я заметил, был аккуратно расставлен в длинных деревянных ящиках вдоль стен, подвешен в горшках под потолком на верёвках, даже просто пробивался сквозь крупные прогнившие щели, забитые землёй и расползался бело-зелёными побегами длинной ломаной шеренгой. На листьях папоротника слежавшаяся и посеревшая бесконечная паутина, такая плотная и обширная, что напоминала покрывало, наскоро наброшенное по сторонам, на стены, краем цепляя потолок и создавая впечатление рваного полотна над головой. Под паутиной и над ней, по стеблям и листьям папоротника, расползались мириады улиток. Если уж это и была ферма, то какая то улиточная. Хотя об улиточных фермах я никогда не слышал. В общем, мысли у меня спутались, а в это время мы поднялись чуть выше, и я уже убедился, что коридор постоянно поднимался и поворачивался против часовой стрелки. Теперь всё сильно изменилось, и всюду торчал плющ. Торчал из досок, свисал с потолков, провисал космами, и как лианами, переброшенными под потолком от стены до стены, даже в ногах путался. Между плющом проступала знакомая плесень, теперь не сплошная, а небольшими островками, и что то капало с неё, будто истекая потом. Причём запах от этого «пота» исходил ужасающий, будто запах разложения; мне показалось он источался из каких-то мельчайших чёрных трубочек. Тогда я не особо обратил на это внимание, хотя трубочки, как потом откроется, и были самым ужасным изобретением Горизонтова.

- Стойте-стойте! - Горизонтов внезапно остановился, упёрся ладонью мне в грудь. - Теперь идите осторожней, раздавите букашку – будет огорчение в семействе блаттадеа.

- Где?

Горизонтов не ответил, сгорбился немного, поводив лампой отогнул пальцем завитки плюща под ногами.

- Тс-с, вот они.

Приблизив свет лампы осторожно к прогнившему плинтусу чуть убавил свечение. Даже с какой-то нежностью, кажется, убавил.

- Во-о-т они, родненькие, просыпаются….

Наконец и мне удалось разглядеть: под самыми ногами, словно плотно слипшийся на стене чернослив, сидели… тараканы! Огромная и неподвижная колония тараканов! Меня пошатнуло.

- … Осторожней! Ещё один неверный шаг и вы разбудите их раньше положенного, ритм нарушится!

- Какой ритм? Их же травить нужно!

Горизонтов сморщился в ужасе:

- Я бы лучше вас вытравил гражданин «путник»! Да вы что же не знаете, что восемьдесят процентов живых организмов на земле составляют насекомые?…. Неуч! Чистоплюй! Вся основа жизни, это насекомые!

Горизонтов обиделся, почему-то прищёлкнул пальцами, в очках блеснул язычок керосиновой лампы:

- Вся основа жизни, понимаете? Вся!

Маленький пальчик с грязным ногтем поднялся, покачался перед моим лицом:

- Ступайте осторожней, как можно осторожней. Где-то дальше будет вторая колония мадагаскарских тараканов. Они тепло любят, поэтому иногда переползают повыше.

- Повыше?

- Что вас смущает?

- У вас нет лестниц.

- Лестница мешает насекомым передвигаться, поэтому у меня сплошной пандус. Пандус и ведёт в каждый сектор, поднимаясь серпантином вверх.

- А сколько секторов?

- Шесть.

- Понятно.

- Что вам понятно?

- Я подумал, вначале, что это водонапорная башня с мельницей.

- Это не водонапорная башня, а башня-биотрон. И вверху не мельница, а ветряной генератор.

- Простите.

Дальше я сообразил: если пандус шёл серпантином вверх, обтекая башню по кругу коридором вдоль внешней стены, и приходилось всё время поворачивать и поворачивать, значит, в центре создавался как бы стержень, то есть неизвестное полое пространство, причём довольно большое. Но если это не резервуар с водой, тогда что?… Горизонтов двигался уверенно и привычно, к тому же он был гораздо меньше меня, выставив правую руку вперёд с керосиновой лампой, левую он сильно откинул назад, и ладонью принялся регулировать скорость моего движения, то приманивать, заставляя идти быстрее, то осаживать, бешено размахивая указательным пальцем и тыча вниз.

- Следите за моей рукой!

- Слежу.

- И не размахивайте удочкой. Можете сорвать паутину, а у меня все пауки под расчёт.

- Как?

- Пауки, говорю, размножаются очень тяжело. Понятно?

Через некоторое время он стал очень пристально вглядываться в сырые и склизкие половицы, и скорость продвижения по коридору стала буквально черепашьей, теперь приходилось делать один два шага под пристальным взглядом Горизонтова и замирать, балансируя иногда на одной ноге, к тому же он всё время норовил с кем-то там внизу разговаривать:

- А ты чего не спишь, а? Чего ты растянулся?

Потом приподнимал с пола что-то невообразимое, шевелящееся, на вид вроде ящерицы или огромного… таракана! брал то ли за хвост, то ли за лапу, усаживал на какие-то выступы и крючки в стене, потом делал суетливый и быстрый взмах ладонью: «Давайте, давайте, идём»! И опять один-два шага и опять всё повторялось. Запах стал неожиданно меняться, навозом теперь не пахло, но воздух становился спёртым, и не растительным, а больше вонял чем-то разлагающимся. Собственно и стены показывали что-то иное, чем в самом начале. В покачивающемся шарообразном свечении лампы уже не замечалось плюща и плесени. Теперь вдоль стен были устроены какие-то бесконечные полки, шесты, мелкие привинченные верёвками деревянные гнилушки и ветки с высохшей и побелевшей от плесени листвой. На этих же полках были навалены мелкие и крупные камни, и в них что-то шевелилось, шуршало, пощёлкивало. Что это было? Крупные насекомые или рептилии? Было совершенно непонятно, и от этой невнятности становилось дурно и гадко, хотелось съёжиться до размеров горошины, потому что коридор показался непомерно узким, а тело невероятно огромным. Края рукавов то и дело цеплялись за расставленные сучки и, когда они дребезжали на своих гвоздиках и верёвочках, шипение тут же усиливалось. Угрожающе усиливалось. И существа, облепившие в красном полумраке полочки и сучки, казались выпуклыми чёрными кляксами. Полусонно свисали с веток, ползли, медленно изгибались, но разглядеть их всё равно было невозможно, и возникало ощущение аморфного неделимого существования – при проплывающем свете они отпочковывались от камней, веток, ползли, но в темноте снова превращались в камни и ветки. Наконец не выдержав, я остановился на мгновение от любопытства, пошевелил рукой какую-то ветку с болтающейся на ней верёвкой, но верёвка дёрнулась, извернулась, блеснула змеиной слизью. Отскочив, я тут же угодил в паутину, и на голове тут же что-то заелозило волосяными лапками…. Паук! Выхватил, швырнул на пол.

- Что там у вас? – Горизонтов оглянулся, поводил лампой стремительно вверх и вниз. - Осторожней, осторожней!

- С-с-тараюсь. На меня только что паук бросился!

- Надеюсь, вы не раздавили его?!

- Не успел.

- Не вздумайте навредить!

Боже мой! Он говорит, чтобы я не навредил пауку! Да, что здесь происходит?

- Я и не думал вредить! Просто я ещё никогда не был на такой странной ферме. А ещё этот запах!

- Что «запах»?

- Просто невыносимый запах! У вас здесь Ноев Ковчег что ли?!

Горизонтов остановился внезапно и, потянувшись, подышал шумно, глубоко, то в одну, то в другую сторону, даже к лампе принюхался, потом с тяжёлым и длинным вздохом опустил лампу.

- Да? Не замечаю запаха…. Просто привык, не замечаю. Запах действительно, должно быть, отвратительный. Но вы всё равно не бойтесь. На полках сидят ящерицы и змеи. Они хладнокровны, а температура не позволяет им сейчас быстро двигаться. Так что будьте спокойны.

- Зачем они?

- Они питаются тараканами и пауками.

Я просто опешил:

- Сколько же у вас пауков?!

- Немного, килограммов пятьдесят на всю башню и они отслеживают популяцию мух. Но ядовитых пауков у меня нет, успокойтесь, – инфантильно закруглил, потом повернулся, протянул руку к стене и неожиданно толкнул:

- Собственно пришли.

Ну, наконец-то! Прошли где-то полкруга, если судить по пандусу. Каких-нибудь десятка полтора метров, но ощущение будто шли несколько часов! Вот и разгадка «полости»: стена скрежетнула тихо под напором и провалилась внутрь чёрным квадратом. Дверь! Устроена так, что в общем течении стены с имитацией из полугнилых веток и камней она совершенно незаметна. Но стоит протянуть руку к стене и надавить….

- Входите.

Протиснулись в темноту, и дверь тихо и мягко захлопнулась за спиной. Здесь, видимо, было помещение, поэтому слабая керосиновая лампа не улавливала стен и висела в тонкой руке Горизонтова как в бездне.

- Теперь можете не бояться и ходить свободно.

Горизонтов вывернул фитиль, свет разжался, бросился на стены и потолок тёмной бликующей желтизной.

- Эту комнату во втором секторе я стерилизовал от внешнего биологического мира. Жена моя, покойница, тоже не любила насекомых. Это её комната.

- Да, кто их любит этих насекомых, - видимо от нахлынувшего облегчения, меня тут же прорвало, потом спохватился:

- О, простите…. То есть, я хотел….

- Ничего, говорите, никто не любит насекомых, да и мне самому пришлось долго привыкать.

Лампа, наконец, качнулась и поплыла в сторону от двери, выхватывая из темноты совершенно круглые стены, стол, стулья в беспорядке, кровать почему-то стоящую в центре и сверкнувшую бронзовым ночным горшком внизу, ещё какие-то шкафы, умывальник со старой седой паутиной на соске и большое трюмо. Зеркала на трюмо схватили свет, заискрившись пылью, разделили, отбросили свет вверх, вниз, и потухли. Лампа закончила плавание и замерла на столе, чуть мельтеша и подпрыгивая огнём. Горизонтов потёр занемевшую руку, огляделся, кажется тоскливо, и даже вздохнул по известной причине.

- Да. Здесь, пожалуй, можете и переночевать. Бельё пыльное, но вы можете достать из шкафа.

Замолчал вдруг, опустился на стул и некоторое время барабанил пальцами по краю сиденья.

- Да, кстати, я могу вам принести что-нибудь перекусить. Не желаете?

Я пожал плечами. Просить еды, да ещё заставлять человека готовить ночью, да ещё для незваного гостя, было бы как-то странно. Потом спохватился:

- У меня рыба в мешке, пропадёт всё равно, так может пожарить?

- Невозможно.

- Почему?

- Лишний очаг тепла в доме может повлиять на цикличность.

- А может… этим отдать… блатам?

- Блатта ориенталис, если быть точным. То есть – таракан восточный. Но, всё равно, невозможно. Переедание может вызвать взрыв популяции и тогда всё рухнет, а знаете, сколько лет я потратил на эту башню? Полжизни! А вы говорите «отдать».

- Понимаю, - хотя я совершенно ничего не понимал во всей этой ахинее с тараканами. - А почему у вас электрического света нет?

- Электрический свет антиприроден.

- Что вы говорите!

- То и говорю.

- Удивительно. Никогда ничего подобного не видел. И дома такого не видел с тараканами и пауками.

- Не обращайте внимания. Меня здесь многие за сумасшедшего считают. И вы тоже сочтёте.

Странный фермер.

- Зачем мне вас считать за сумасшедшего?

Горизонтов как-то быстро и не задумываясь ответил:

- Так сложилось. Странные люди у нас, прежде всего, сумасшедшие, и в этом никто не разбирается. К тому же я живу в биотроне. Башня сильно выделяется в деревне.

- Как? В био…. А вы давно здесь живёте?

Возникла неожиданная пауза, потом он спросил:

- Зачем вам?

- Просто хотел узнать…. Со мной только что, прямо перед вами, казус вышел. Не поверите, наверное. Но хотелось установить личности, вы ведь местный... Сначала мне угрожали, а потом какие-то пьяные братья Наковальные с топорами. А вы Наковальных знаете? Один лет пятидесяти — Пётр, а другой помладше — Семён. С ними Анна, вся такая в чёрном….

Горизонтов вздрогнул, повертел медленно головой.

- Нет, Наковальных не знаю. Слышал, конечно, но так не знаю. Может,

показалось?

- Я не сумасшедший! Анна в чёрном сказала, что вы их знаете и они работают у вас.

- А! У меня многие работают, но фамилии у нас спрашивать не принято – по именам да по прозвищам. Меня например Хозяином зовут в деревне, а имя моё никому не интересно и мало кто знает... Вы должны понимать, что в деревне все на виду. Пьяниц здесь много, и за топоры, бывает, хватаются. Вы бы осторожней.

- Да, как же «осторожней»? Я через вашу деревню лет двадцать на рыбалку хожу, но такого ещё не видел. Я меры-то приму!

Горизонтов опять вздрогнул.

- А что вы видели?

Тут я всё в подробностях ему рассказал. Хотя, наверное, не следовало сразу. Но о своей профессии на этот раз я предусмотрительно умолчал. Тем более, что человек действительно, хоть и самую малость, но походил на сумасшедшего. В конце я вздохнул с сомнениями:

- Странно всё это, конечно. Вам не кажется?

Горизонтов медленно приподнял плечи, потом опустил не проронив и слова. Долго смотрел в сторону с таким видом, который не располагает к беседе. Я почувствовал, что раздражаюсь и решил всё немедленно закончить.

- Ладно. Простите, что отвлекаю. Вы, наверное, спали. Считайте, что всё показалось. А я — сумасшедший. Гипертония знаете ли. Телефон значит….

Горизонтов заелозил, встал быстро:

- Хорошо. Так вы есть будете?!

- Нет, спасибо.

- Ну, как хотите. Тогда будем завтракать утром ровно в восемь. И не позже, второй сбор урожая не так приятен на вкус.

- На вкус?

- Да, на вкус. Ну, вы располагайтесь, лампу потом завернёте и она потухнет. Вот вам спички, чтобы зажечь обратно.

- Спасибо, конечно, но телефон….

- Прощайте.

Он поспешно вышел.

Дверь с тем же тихим скрипом закрылась. На двери закачался по инерции штурвальчик. Такой же блестящий штурвальчик по центру с массивным набалдашником-ручкой, как и внизу на входе. Получается, что все двери в доме притягивались штурвальчиками? Мудрено.

Некоторое время я следил за его качением одновременно прислушиваясь к тихим удаляющимся шагам Горизонтова, которые, как мне показалось, прошли по окружности комнаты и исчезли где-то вверху. Потом я поднялся и попытался покрутить рукоять — дверь притянулась не оставив ни одной щели. Хорошо притянулась. И зачем всё это? Задумался, потом походил бесцельно по совершенно круглой комнате, испытывая какое-то странное чувство, будто попал в бочку. Вернувшись к стулу стал раздеваться стягивая с себя мокрую одежду… Что было потом я особо вспомнить не могу в точности, потому что это были общие мысли. Мысли и сплошные мысли! Голова просто гудела от всех этих событий, и я принялся что-то искать, вычислять в голове, и то, что вычислял помню весьма отрывочно, потому что вычислял машинально. Я, кажется, по старой следовательской привычке стал сопоставлять, разравнивать в голове события вечера. Потом скомкал события мысленно и снова развернул мысленно стараясь прочитать заново, но ничего связного не выходило кроме того, что мне чудом удалось избежать смерти. И чудом же найти потерянные таблетки. В общем, сплошные чудеса, а теперь я сижу в какой-то бочке! О чём тут же и сделал жалобную пометку размокшим карандашом в записнушке:

ГИПЕРТОНИЧЕСКАЯ ЖАЛОБА

Я сижу, как пень

У меня давлень...

Потом я стал зевать и писать бросил.... Но сон не приходил и даже зевание не помогало. Беспокоили все эти волнения с бегством, да ещё беспокоили все эти немыслимые тараканы с пауками, и сам факт, что я сейчас находился именно в этом доме, и именно с этими тараканами за стеной, которые никак не располагали ко сну, потому что чудились везде. Потом я почувствовал, что давление разгулялось и принял сразу пару таблеток... Вот завтра доберусь до дому и сразу в поликлинику. Врач у нас в управлении хороший, старенький, Василий Филатович Коршунь. Уж он-то точно разберётся с тараканами в голове.

Потом я повертелся на стуле, потом решительно сунул ноги в отсыревшие кеды и потом прошлёпал к умывальнику, наивно пытаясь помыться — воды в умывальнике не оказалось. Но это уже было не удивительно (что может быть удивительнее того, что я уже видел?). Скомкав промокшую штормовку, отжал, вылив в раковину грязные потоки. Потом выжал штаны, носки, бейсболку и рубашку предварительно вынув размоченное удостоверение из нагрудного кармана. Затем стал развешивать на просушку где придётся: на спинке кровати, на стуле, на створках шкафа; удостоверение прилепил к стеклу керосиновой лампы и подождал, пока оно от температуры не скукожится и не отпадёт. Сложил удостоверение пополам и сунул под подушку. Закончив, наконец, побродил по кругу комнаты вдоль стены в поисках ещё какой-нибудь двери, например в уборную, но потом вспомнил про ночной горшок и помочился в него. Потом уселся на кровать, позевал, похлопал пыльную подушку и решил спать во что бы то ни стало. Бог с ними с тараканами и топорами.

Но, раз уж я обещал рассказать всё как было, то заострю внимание и на самом сне. Правда я несколько в сомнениях: будет ли это удобно в моём случае? Прямо не знаю…. Вот второй сон, который мне приснился буквально на следующий день, (а его я обязательно в подробностях передам), был действительно настоящим и странным сном. Их ещё называют пророческими. Но я бы назвал его «вселенским», и он точно был бы вам клинически интересен. Там…. Но нет, я кажется, забегаю вперёд…. А в этот раз сон и сном не назовёшь. Более того, он был таким смешным и беспорядочным, что мне и самому он толком не понравился: будто еду я на большом мотоцикле, хотя сам ни разу не водил ни мотоцикла, ни автомобиля, но отчего то еду же и знаю как ехать и знаю как управлять. Но не это было самым изумительным в том сне и в ту первую ночь проведённую в башне. Изумительным был сам мотоцикл: так он ничем не отличался особенным и даже издавал мотоциклетный гул, но вот руль был совершенно смешным! Руль был сделан из…лосиных рогов! Представляете?! Я еду на мотоцикле и держусь за рога. Смешно и странно, и ещё очень неудобно, руки всё время соскальзывают, и я еле удерживаю руль на острых поворотах. Потом падаю на одном из поворотов, и рога вонзаются мне в лицо. Странно, правда? Помнится с месяц назад, Андрей Львович, вы просили меня частенько рассказывать о своих снах и я вам рассказывал почти каждый день, если не считать субботы и воскресенья, когда вас не было в клинике. И, что самое обидное, именно с субботы на воскресенье сны были самые яркие и загадочные. Но с утра я их тут же забывал, потому что со своей загадочностью они были ужасно не логичны и невесомы, как эфир — ф-ф-у и нет сна! Но именно тот сон, сон в первую ночь в башне, запомнился мне яснее ясного, со всеми подробностями и ощущениями, физическими ощущениями и такими же ясными звуками. Ах, да! Ещё мотоцикл! Мотоцикл, правда, местами как-то уж больно странно и ужасно ревел, особенно на поворотах. Он лязгал цепью и принимался верещать по животному, потом опять слышалось размеренное гудение и опять на повороте, когда я с трудом и лихорадочно удерживал лосиные рога, мотоцикл принимался визжать и громыхать цепью, как ведро в колодце. В общем, сон был странный и смешной до самого конца.

Вернее до того конца, когда… таракан вполз на моё одеяло.

Огромный и чёрный таракан тронулся с края одеяла и достиг моей щеки чуть раньше, чем я окончательно упал на повороте и рога вонзились в моё лицо. Могу предположить, что как раз, когда я проходил этот поворот, таракан, видимо, поболтался на отгибе одеяла вправо, влево, решая куда лучше рвануть: напролом через губы и нос, или всё-таки по щеке забирая всё время влево по ушной раковине. Но и тот и другой манёвр выглядели всё равно осязаемыми и рискованными, поэтому таракан выбрал нечто среднее – через глаз, так быстрее…. Я подскочил в ужасе. Помню, запрыгал возле кровати выдирая из лица призрачные осколки рогов, причём они были настолько осязаемы, что я слышал глухой стук от их падения на пол. Я видел, как рядом валялся заглохший мотоцикл, а позади и впереди меня – длинная узкая дорога покрытая старым асфальтом в трещинах. Потом я проснулся окончательно, сон испарился, но один осколок никак не вынимался из лица, более того – он ожил и всё время метался то на шею, то на висок. Наконец поймал его и швырнул на пол… Теперь уже я могу предположить, что таракан забрался именно в тот момент, пока дверь не была притянута штурвалом во время разговора с Горизонтовым. Другого хода ему просто не было. Но тогда, подскочив с кровати от ужаса впившихся лосиных рогов и обнаружив на лице впившиеся лапки таракана, я был просто уверен, что в комнате существуют щели, откуда тараканы и просачиваются, потому что пока я спал в комнате действительно начались какие-то противные, подозрительные движения. Я называю их «противными» потому что для меня нет ничего противней звука насекомых; человек, возможно, устроен так, что при малейшем шуршании жука или трепыхании крыльев мухи, он инстинктивно уничтожает их. Уничтожает! Но только не в этом случае с башней! И вы меня наверняка прекрасно поймёте, Андрей Львович, ведь башня их размножала, она была буквально влюблена во всю эту мерзость, которую человек ненавидит…. Всюду слышались шуршания, тихое пощёлкивание, передвижение. В испуге я ещё повертелся в темноте на месте, но ничего не обнаружил. Нащупал лампу, приподнял ещё не остывшее стекло и запалил фитиль. В комнате никого не было. Значит это там, за стеной? Натянув влажные штаны, стал почему-то тихо пробираться вдоль стены прислушиваясь и будто опасаясь кого-то вспугнуть. Шорохи и передвижения были повсюду, они буквально опоясывали круглую комнату и когда я прижимался к стене ухом, то слышал, как за стеной всё бродило и кипело звуками, словно поток дождя барабанил по груде старых бумаг. Но дождя за стеной быть не могло, там сплошной пандус поднимающийся серпантином вверх, и тогда остаётся лишь живо представить себе, что там могло происходить на самом деле, что какие-то маленькие, совсем крошечные существа возятся и возятся, перебирают что-то или грызут по какой-то надобности, совсем крошечной надобности. Но этих надобностей очень много и они все сливаются воедино в какофонию звуков. То есть этих маленьких и непонятных существ было много, может сотни, тысячи, и что это за существа я, кажется, уже знал. Тихо отшатнувшись от стены я сразу съёжился и даже присел от отвращения… Значит, эти сотни и тысячи «блаттадеа» окончательно проснулись, и теперь будут до самого утра пожирать всё, что попадётся. Как на грязной кухне, как в помойном ведре. Шум за стеной становился всё сильнее. Но самое удивительное, что через некоторое время он стал периодически перебиваться резкими хлопками и попискиванием. Тараканы не могли издавать такие звуки, значит, там кто-то ещё есть? Мне пришла в голову мысль, что теперь и на тараканов кто-то ещё охотится. Чёрт знает что! Вот это действительно сумасшедший дом!… Змеи? Ящерицы? Кто там ещё есть? Других я пока не знал.

Около часа, наверное, я бродил как заводной вдоль круглой стены, вздрагивая и не доверяя словам Горизонтова о «стерилизации»; проверил щёлочки, отверстия, потом прополз вдоль плинтуса, передвигая перед собой лампу, потом встал на стол и осмотрел потолок. По потолку разъезжались в разные стороны бронзовые трубы похожие на отопительную систему. Но почему на потолке? Шли вдоль потолка почти вплотную в разные стороны по какой-то задуманной необходимости и исчезали, загибаясь патрубками то вверх потолка, то уходили в стены. По некоторым из них лениво скользили капли. Значит трубы старые и сочатся… Я просветил лампой все зигзаги и развороты труб, но тараканов и здесь не было. Потом осмотрел странный огромный канделябр, висевший в центре потолка видно по той же причине презрения к электрическому свету. В канделябре торчали свечные огарки, и я их тут же запалил. Стало светлее, шире, свет прожектором рухнул в глубину круглой комнаты, отразился от серых оштукатуренных стен, оголив к моему ужасу множество трещин, и будто застрял снова в потолке, мягко оставив на полу тени из шкафа, стула, кровати и горшка. Потом я стал продвигаться вдоль стены, ковыряя штукатурку и проверяя щели на глубину – щели оказались поверхностными и не сквозными. Потом вспомнил про дверь. Дверь! Вот где точно должны быть щели!… Но дверь неожиданно оказалась железной и даже с резиновыми герметизирующими прокладками в проёмах. Я ещё подёргал штурвал, чтобы удостовериться и снова сел на кровать в непонятной, напряжённой усталости, потому что такого бессмысленного занятия в моей жизни ещё не случалось. Закрыл глаза и стал размышлять: тараканы не смогут пролезть в мелкие трещины, тараканы у Горизонтова слишком большие, откормленные, но у него есть пауки, мелкие тараканы и ещё какая-то гадость. Что делать с ними?

Трещин было много, как и на любой старой штукатурке. Заткнуть бумагой? Но где взять бумагу? Вдруг вспомнил про письменный стол, вскочил, подошёл к нему почему-то на цыпочках, вожделея и преклоняясь перед ним, как перед спасителем. Заглянул на полки, потом царапнул ящик, но обнаружил только обломок болта вместо ручки. Тогда порылся в рюкзаке, нашёл перочинный нож и стал ковырять. Ящик сдвинулся на сантиметр, я подцепил его ногтями и стал выдвигать…. В ящике оказались карандаши, использованные стержни, циркуль, транспортир, записная книжка с какими-то адресами и памятками и тетрадь в коричневой дерматиновой обложке дико и приятно пахнущая лежалой старой бумагой. Тетрадь почему-то показалась мне очень важной вещью, и именно её я решил не трогать (из-за ветхости, что ли – кощунственно разрывать пожелтевшие страницы, если до тебя их никто не разрывал), а вот записную книжку (кому теперь нужны эти адреса!) решил разорвать на клочки. Тут же и разорвал, скрутил в жгутики и стал ползать вдоль круглой стены, пропихивая жгутики в трещинки. Утрамбовал ножичком, выгладил. Потом спохватился и стал крутить жгутики в несколько раз тоньше, чуть ли не с волосок. Потом закрыл ножичек и положил его в карман штанов; ножичек я решил носить при себе, на всякий случай. Теперь, пожалуй, можно было и успокоиться, в каком-то плане комната действительно оказалась герметичной, как и обещал Горизонтов, но теперь мне показалось, что к шуму тараканов стал примешиваться ещё более странный звук уже совершенно ничем не объяснимый: звук скрежета, звук металлического дребезжания. Этого уже совсем не могло быть. Никаких механизмов я пока не замечал. Странно. Но более подробно об этом я так и не успел подумать. Комната мелко вздрогнула, и металлический гул стал нарастать. Внезапно всё разрезалось, вспыхнуло, повеяло гарью и какой-то барабанной дробью и ещё непонятно чем. Схватив дребезжащую лампу, я стремительно огляделся. На полу на клочьях рваной бумаги дотлевал выпавший свечной огарок – бумага дымилась. Пол вздрагивал. И где-то вверху, как показалось, что-то жутко заскрипело, закричало отчаянно нечеловеческим голосом, временами ужасно, словно перед смертью так, что у меня зашевелились волосы. И всё опять сильно вздрогнуло и загудело. Потом что-то закрутилось медленно внутри, наращиваясь как гул самолёта на старте и, когда рёв стал ровным и мощным, вдруг что-то включилось и загромыхало кузнечным молотом. И, сквозь этот молот, послышался слабый, но визгливый собачий лай. Собака не то лаяла, не то визжала от ужаса. Потом вдруг утихла, и вслед за ней стал затихать молот. За молотом стал затихать рёв ужасающей машины, но затихал он так же медленно, как и набирал обороты. За затихающим рёвом машины неожиданно проявился ещё один звук, совсем близко, будто теперь он точно был где-то за спиной, но звук не был механическим — в комнате стали раздаваться щелчки, и не совсем даже щелчки, а как будто… причмокивание. Только округлённей и слышнее во много раз, неестественней. Будто кто-то огромным пустым ртом воздух мусолил. Но в комнате никого. В канделябре осталось две догорающие свечи, а в руках не потушенная лампа. Я осторожно вернул лампу на стол, с трудом разжав занемевшие от страха пальцы. Свет продолжал дрожать, дёргаться нервно по стенам и расползаться лучами по трубам в потолке бурлящими чем-то внутри. Да, действительно, внутри труб что-то забурлило! Из одной трубы что-то капало и капало часто и громко. Каждая капля отзывалась этим самым «причмокиванием». Я быстро пересёк комнату, приблизился к трубе и подставил ладонь под капли. Потом понюхал ладонь на своё горе. Меня затошнило. Да это же яд, миазмы! Один запах яда, уже не говоря о самой жидкости. Пахнет омерзительно…. Нет, я точно сойду с ума за ночь…. Пошёл к умывальнику, неся руку впереди, как сдохшую крысу. Потом вспомнил, что нет воды, и просто потряс рукой, как бы сбрасывая. Внизу вдруг опять что-то разжалось, как разжимается слюнявый рот. Что это? Под трубой что-то зашевелилось. Тараканы! Схватил резиновый, сапог бросился давить и… замер от ужаса. Что это? Я стал отступать, ничего, абсолютно ничего не понимая. Из пола, выгибая каким-то образом половицы будто пластилиновые, будто вылепившись из них, топорщилась вверх огромная голова и открытым ртом хватала падающие с потолка капли и будто причмокивала от удовольствия... Нет, это нужно было назвать мордой! Морда была удлинённая, неопределённого цвета, может быть буро-чёрного, во многих местах проступали синие узловатые жилы вздрагивающие при каждом глотке, как бы сплетённые комком — сверху, где должны быть глаза и лоб и снизу, под нижней челюстью, там, где горло. Морда появившаяся словно из ада чем-то напоминала собачью, но всё-таки не была собачьей, хотя бы потому, что на ней совершенно отсутствовали глаза! Что это?! Галлюцинация? Чтобы убедиться в этом, можно было протянуть руку или сделать что-то ещё и рука бы точно провалилась в световой фантом, ничего не ощутив. Но руку, к счастью, я всё же не протянул (хотя в тот момент был совершенно уверен, что это галлюцинация), швырнул сапог с размаху и тут же отскочил, потому что «галлюцинация» раскрыла пасть и, клацнув длинными острыми зубами, с хрустом стала разгрызать сапог. Потом проглотила шумно и, густо отрыгнув невероятной вонью, выдохнула как в трубу и провалилась в «ад». Половицы сошлись, подрожали и замерли. Будто и не было ничего.

Дата добавления: 2015-07-21