Сумасшедший Брусов. 4 страница

Кларочка на своих маленьких ножках, распухших к старости, в огромных плюшевых тапочках, прошлёпала к столу, сильно раскачиваясь в стороны. Совершенно не к месту. Потрогала пухлыми морщинистыми ручками бумаги:

- Что у тебя здесь? Договор? Зачем тебе договор и что ты считал?

- Деньги, - буркнул Вавилонский не отрываясь от подушки.

- Деньги счёт любят, я знаю. Только что у нас с деньгами? Не юли?

- У нас с деньгами – каюк.

- Хм.

Кларочка вернулась к дивану, забралась в китайском халатике так, что ножки свисли, потому что была небольшого роста. Посидела, задумчиво разглядывая белую, высохшую ладонь мужа вывернутую наружу и снова сказала:

- Хм. У нас не хватает денег на очередной взнос?

- Хватает, но через месяц денег не будет.

- Это ещё что за новости?

- Мне не подняли зарплату. Это, оказывается, министерство выплачивает мне премию в размере трёх окладов.

- За что?

- За одного важного пациента. Не знаю – чем он им так важен, но отчёты меня заставляют писать на «водяной» бумаге без копий, а вручать лично в руки людям со специальными удостоверениями.

- Кто он такой твой пациент?

- Кларочка если б мне знать, если б знать. Три месяца назад он казался мне обычным параноиком, теперь – загнанным зверем. Но никак не больным.

- Так бывает?

- Нет. Я думал, что знаю всё и всех, но я, кажется, прокололся. Не могу понять, чего мне не хватает – квалификации, практики, теории, или удачи. Но я не смог его раскусить.

- Я так не думаю, Андрей, ты просто чего-то не знаешь. А если узнаешь, то по закону логики всё должно выстроиться в прочную цепочку. Значит у тебя просто не хватает звена в цепочке поэтому ты не можешь собрать её воедино и замкнуть. Человеку с сорокалетней практикой нельзя говорить «я прокололся». Так только говорят мои ученики, но они выражаются более скверно….

- Галоперидол.

- Что?

- Мне нужно было сказать им, чтобы они вкололи ему галоперидол. Нужно попробовать дисфункцию.

- Кому?

- Брусову. Сегодня у Брусова проявился фобический невроз. Он нашёл на небе Рождественскую Звезду. Понимаешь? Потом повалил на пол Раскова, тот расшиб себе нос. Потом стал требовать от меня совсем невероятного. Кажется, он возомнил себя волхвом и собрался идти за звездой. Долго кричал, умолял, чтобы я его отпустил.

- Что же особенного? Говорят каждый год кто-то сходит с ума и объявляет себя миссией.

- Он не объявлял.

- Не вижу особой разницы.

- Я испугался, Кларочка, я в первый раз в жизни испугался явной чепухи, которую несёт мой больной. Казалось бы чистейший параноидный бред, но… Я даже не скажу, что это был испуг. Это был… ужас. Кстати, ты не знаешь, что у нас там на небе?

- Комета. Комета Уиллса. В газетах третий день пишут.

- Жаль, что я не прочитал раньше, жаль.

Вавилонский зашевелился и стал долго и мучительно подниматься с дивана. Сначала запутался в длинном махровом халате, потом просунул сквозь складки ноги длинные и тощие и почерневшие в некоторых местах от варикоза. На полу, когда он вставал и направлялся к окну, выросла тень наискось от лампы. Когда он двигался к окну, она стрелой пронеслась по комнате, вонзилась в стену и стала качаться в стыке стены и потолка.

- Как красиво Кларочка, сколько света в небе.

Комета висела над соседней высоткой, как замершая в небе на излёте гигантская сигнальная ракета. Лоб «падающей» кометы извергал кварцевый свет, сильно притушенный непогодой и моросящим снегом. Вокруг замерли разлетающиеся искры. Должно быть, на самом деле эти искры величиной с автобус, и ревут сейчас термоядерными голосами, в бешенстве испепеляя ледяную оболочку, а сгоревшая вода формирует вокруг кометы небывалый цветной ореол. В космосе его нет, но, преломляясь в атмосфере, свет разливался кругами, будто комета коснулась стоячей воды и раскачала разноцветные волны.

- Этот Уиллс – гений. Назвал комету своим именем. А почему?

- Он её первый открыл два года назад.

- А почему он два года назад об этом не сообщил?

- Учёные так не делают. Комета могла пройти далеко от земли и незаметно.

- Значит он назвал её своим именем два года тому назад?

- Что тебя расстраивает не пойму?

- Ты у меня, Кларочка, умница, всё понимаешь и всё знаешь, а вот знаешь ли ты, почему две тысячи лет назад никто не догадался назвать летящую звезду своим именем?

- Не знаю. Были другие условия, все увидели её одновременно. Люди могли только мечтать и созерцать. А теперь фиксируют движение объектов в космосе при помощи радиотелескопов. Жаль конечно. Потеряна неожиданность, интрига, страх….

- Да. Как-то всё это божественное слабеет со временем. Я никогда не верил в бога, а ты?

- Возможно поверила бы, но я не знаю как это делается.

- И я не знаю….

Вавилонский отделился от окна, тень стала стремительно укорачиваться, будто набрасываясь ему на плечи и стекать слизью длинного волочащегося следом халата. Стал бродить по комнате.

- … Не верю. А ведь по сути, за сорок лет я узнал столько больных миров. Сотни. И все эти миры в мозгах шизофреников появлялись неожиданно как-то странно и ниоткуда. Фантазии неожиданно возникающие в разболтанном неуправляемом сознании человека. Или управляемым кем-то? В старину боялись юродивых, просто боялись и всё.

- Бог это и есть фантазия, одержимость.

- Знаешь, Кларочка, согласился бы с тобой. Прямо на все сто! Но помнишь, лет двадцать назад у меня был Бархатов, который ночью отгрыз себе палец, ради того чтобы доказать, что он бог. Потому что у бога, видите ли, может вырасти новый палец… за три дня! Потому что бог неразрушим. И он, видимо, проводил какую-то сумасбродную параллель с воскрешением Христа через три дня… Но Бархатов был примитивен и не мог понять что бог не существует для того чтобы доказывать своё существование. И это понимание легко отделяет бога от тех кто отгрызает себе пальцы…. Лично же я всю жизнь думал, что бог – это случайность. Бог – это случай, который управлял и мучил человека на протяжении тысячелетий. Как землетрясение сейчас, когда мы ещё не в состоянии его предсказать, раньше случай мучил людей повсеместно, ежедневно, ежечасно, ежесекундно.

- Разве случай может мучить?

- А как же? Представь себе что ты живёшь безмятежно, ни о чём не подозревая, но, а потом землетрясение. И тебе на голову камни и штукатурка. Обвалившийся потолок тебя убивает окончательно. Казалось бы всё случайно и что в этом особенного? Но «особенность» – это смерть! Борьба со смертью! А вот тебе мой анализ происходящего, может он тебе будет интересен…. Борьба с голодом! Представь себе: где-то сто тысяч лет назад человек всё время боролся с голодом. Голод!… Когда человек голоден, то он думает о пище каждую секунду. Ведь ты согласна с этим? С этим ничего не поделаешь…. И вот представь себе: племя древних людей сидящее в сырой холодной пещере, совершенно голодное племя. И каждый из мужчин уже ходил на охоту, но никто ничего не добыл, И уже много дней! И стали умирать самые слабые – дети. Скоро начнут умирать все. Но никто не знает отчего животные в округе исчезли? Никто из древних людей и не предполагает, что животные мигрировали в этом сезоне на более сочные луга. Они этого не знают, как и не знают, где находятся эти луга. Они думают, что чем-то провинились…

- Перед кем?

- Вот здесь-то, Кларочка, и начинается самое невероятное. Этот Бархатов, сам того не ожидая, указал мне на огромное количество способов узнавания бога. Сам Бархатов прошёл непостижимый мне путь от неверия в бога, от сомнений в нём, от предположений его существования, – до веры в него, до невозможности его увидеть, и до сложнейшей теоремы, которую он решил довольно парадоксально: если он не может увидеть бога, но ощущение его существует, то, скорее всего, что бог – это он сам. Маниакальное упрямство в поиске бога приводит человека к пустоте, и, в конце концов к тому, что он видит себя в его образе, чтобы хоть как-то заполнить удушающую, смертельную пустоту. То есть, в один прекрасный день наступает окончательное перерождение сознания и, стоя перед зеркалом, он хватает себя за волосы и понимает: да ведь бог-то это же я сам! И Бархатов не одинок в своём решении, а значит и типичности. Таких много прошло через мою клинику, но никто из них, как Бархатов, не отгрызал себе палец, претерпевая боль.

- Никто? А по-моему многие, кто выдают себя за бога бравируют болью. Даже Иисус встретился в Гефсиманском саду с учениками не просто так – он отлично знал о заговоре и о своих мучениях.

- Вот-вот. В этом есть что-то глубокое.

- Отгрызание пальца?.. Хм, по-моему мелковато. Иисус принёс в жертву себя, а не свой палец. Палец вряд ли заслуживает воскрешения через три дня даже если его отгрызть в Гефсиманском...

- А-а?!!! Ты забыла об отрубленном ухе стражника!.. Но не важно - не важно. Я согласен что выглядит это смешно, но есть здесь мысль о терпении боли что ли?.. Бархатов был уникален. Живи он сто тысяч лет назад в пещерном веке, среди пещерных людей, то он непременно бы прослыл сверхчеловеком, почти богом, но не богом. Это ты верно заметила.

- Почему? О пещерных людях я не говорила.

- Потому что пещерные люди даже в древности не были глупыми, они были умными, и им важнее было возвращение диких животных в лес и удачная охота, чем членовредительство. А значит, они бы объявили богом любого, кто бы это устроил. Но человек не может этого устроить. Но тех, кто может умышленно причинить себе вред, всегда выделяли. И именно эту бессмысленную мелочность ты и заметила в поступке Бархатова… Такие как он могли внушить только страх, как сейчас внушает страх шаман, пронзающий себя ножом и впадающий в каталепсию, для разговора с духами. Таких людей использовали как проводников…. И вот, ради такого возвращения диких животных, голодное, вымирающее племя из последних сил поднимается на ноги и устраивает пляски в пещере вокруг костра, впадая в экстаз и ублажая духа, потом кто-то вырезает из дерева идола и, поклоняясь ему, просит удачной охоты. Они примитивны эти древние люди и всякий раз им предстоит преодолевать какой-то случай, который может увести животных из леса, а позже побить градом урожай, устроить наводнение, засуху, украсть воду из колодца. Они не знают, что и засуха и наводнения это естественный процесс, им кажется, что они просто неправильно поклонялись идолу, не слишком долго плясали у костра, немного давали жертв. И вот уже несут человеческие жертвы, воздвигают святилища, придумывают новых идолов. И так продолжается бесконечно до тех пор, пока не придумывают ирригационные системы, скотоводство, колесо. Здесь происходит самое удивительное – случай ослабляет свою мёртвую хватку. Человек начинает дышать свободней. Он уже не боится голодной смерти, потому что орошает землю даже в засуху. Он не боится исхода животных, потому что держит их взаперти и откармливает на тех же полях, которые орошает. А значит, ему не нужны идолы и пляски охотников у костра перед охотой. Идолы случая рушатся и воздвигаются новые.

- Новые? Зачем?

- Потому, Кларочка, что прогресс! Поздоровевшие от хорошего питания люди со здоровой отрыжкой становятся невероятно воинственны. Им нужно ещё больше, чем есть, чтобы прокормить детей, которые перестали умирать, а значит кормить разрастающееся племя. И в античности они затевают войны, грабят, берут рабов, захватывают сочные луга для своих коров и лошадей, они бесчинствуют, они сходят с ума от невозможности понять всё, что влечёт их на убийство. И вот уже появляются новые идолы: боги войны, боги торговли, боги изобилия. Случай опять усиливает свою удушающую хватку, едва ли слабее, чем раньше. Не было ещё такого в истории человечества, чтобы горели города, чтобы солдаты вырезали жителей тысячами, чтобы целые цивилизации прекращали своё существование. Случай опять бесчинствует, опять наносит удар нежданно, негаданно, когда спит стража, женщины рожают, коровы жуют солому в хлеву, а мужчины отдыхают после трудов дневных.

- Случай у тебя как троянский конь везде и всюду. Что ты к нему пристал? Ты же сам сказал вначале, что он от незнания. Ну, помнишь, когда ты говорил, что умирающие пещерные люди не знают, что животные спустились на другие луга…. Значит, если б знали, то выжили?

- Случай, Кларочка, это и есть бог.

- Ну, это уж слишком.

- Тогда отчего же мы не верим в бога раз мы такие умные?

- От сырости, - Кларочка вздрогнула пухлым телом и засмеялась тихонько. - Когда на улице снег и слякоть, отчего-то не хочется верить в него. Какой нормальный бог допустит подобное безобразие на улице.

- Вот именно, Кларочка! Ты и сама, не ведая того, устанавливаешь границы между богом вымышленным и богом- случаем. Ты не веришь в бога вымышленного, но охотно принимаешь случай.

- Опять случай?

- Конечно! Природа до сих пор остаётся для нас случаем. И хотя мы построили тёплые дома, чтобы не умирать от холода. Засеяли поля, чтобы не умирать от голода. Хотя мы создали границы государств и научились их охранять, чтобы не умирать от войн… Хотя мы придумали тысячи лекарств, чтобы не умирать от болезней… Хотя мы придумали машины, поезда, самолёты и корабли, чтобы не умирать от дорог; чтобы обезопасить себя от случая; наш парус больше не ищет случайного попутного ветра; мы можем сами включать и выключать моторы, когда нам захочется, и нам не нужен случай …. То есть получается сам бог?… И чем больше мы себя ограждаем от опасностей, тем меньше мы нуждаемся в боге. Но!… Мы так и не придумали лекарства от смерти. И лишь одна природа неукротима и смерть наша неукротима. Мы смертны, Кларочка, к сожалению. И значит нами всеми и особенно каждым в отдельности по-прежнему управляет случай.

- Но смерть закономерна и она не похожа на случай. Она не приходит случайно, старость предсказуема. И ты сам этим себе и противоречишь.

- Ты не веришь в случай?

- Это же всё равно, что поверить в бога. Ты сам это вывел. К тому же мне не очень верится что человек, как личность существует отдельно. Скорее человек – это всё тело человечества, единая шевелящаяся клеточная масса на Земле; говорящая, созидающая и разрушающая. Масса существует всегда, она бессмертна, но старые клетки этой массы отмирают, но на их место приходят новые клетки – люди. Так что вряд ли мы – человечество – умираем. Мы бессмертны. Хотя в отдельности каждый из нас смертен. Может этот твой Бархатов и хотел сказать тебе это, когда отгрызал себе палец? Что нет ни ценной, ни бесценной жизни. Что все жизни и смерти одинаково ровные и нужные. Тоже самое хотел сказать и Иисус две тысячи лет назад спокойно и без страха принимая смерть. Кажется так?

- Интересная теория Кларочка, но мне не верится, что без страха….

- Кстати, а что твой Бархатов?

- Бархатов?

- Ну да. Мне кажется, что ты его до конца не понял, и он до сих пор тревожит тебя.

- Он идол, он внушает страх.

- Ты его боишься?

- Нет, Кларочка, я просто боюсь… встретить Бога.

- М-м, - Кларочка дёрнула густой седой бровью, - а мне, кажется, всё-таки боишься.

- Да нет же Кларочка. К тому же по слухам он уже давно умер от эпилепсии.

- Как жаль.

Вавилонский промолчал, потому что подумал, что в этом случае совершенно непонятно о чём жалеть.

Оставшуюся часть ночи он собирался в дорогу.

Вернее какую то её часть он сомневался нужно ли ему это делать: вылезать из длинного махрового халата, снимать тёплые вязаные носки так туго и уютно сидящие в плюшевых домашних тапочках; нахлобучивать два свитера, плащ-палатку, сапоги, шапку. Но потом попытался представить себе, что он этого не сделал и никуда так и не поехал, и понял, что скорее всего пожалеет. И тогда уж стал собираться по-настоящему. Погода стояла обыкновенно отвратительная, неделю по ночам сыпал снег. Точно так же как было и в эту ночь. Так будет скорее всего и завтра, но отложить было невозможно, потому что обещал Брусову что придёт и будет его слушать. В конце концов всё это время он вёл с ним странный диалог о том, чего никогда не видел сам. Теперь должно всё измениться… Часов в шесть утра, перед самым выходом, решил всё же позвонить Раскову. Безмолвие с его стороны волновало сильнее. Следовало бы объяснить ему ситуацию, извиниться, хотя в сущности мало вероятно, но попробовать объяснить случайность…. Звонил долго упрямо перенабирая номер, пока длинные гудки резко не прервались короткими. Значит, кто то взял и тут же положил трубку. Набрал снова, но сразу раздались короткие гудки. Значит, телефон отключили. Значит, Расков не хочет с ним разговаривать. Значит – всё?… Ладно. Пошёл к дверям и остановился от боли на подкошенной ноге раскорячившись по-лягушачьи, вцепившись в дверь руками и лязгнув зубами от боли. Вернулся, достал шприц из серванта, обломил ампулу с морфином и с какой то злостью вколол в руку прямо сквозь плащ. Ещё ампулу взял с собой.

На улице пришлось долго топтаться. Взмахивал рукой всякой проезжающей свободной машине уворачиваясь от ветра, от хлопков снега, брызг, но никто не останавливался; притормаживали, но тут же прибавляли газ увидев рюкзак в ногах и нелепую выцветшую плащ-палатку с огромным капюшоном висевшим хоботом и из которого не было видно лица. Когда снег уже налип шапкой на голове и плечах из-за поворота медленно выкатился огонёк такси. Огонёк казался усталым, сильно прижимался к обочине и видимо раздумывал; чуть проехав вперёд мимо Вавилонского, всё же остановился и сдал назад. Вавилонский со скрежетом расстегнул молнию на капюшоне и снег с головы рухнул горным ледником; сунулся к приоткрытому щёлочкой стеклу:

- Вы свободны?

- Конечно.

- У вас очень усталый голос, а насколько вы свободны?

В темноте кабины возникла пауза, замешательство, но водитель оказался сообразительным:

- Я не спал всю ночь, устал…. Насколько далеко вам нужно?

- Деревня Тальцы – вы знаете?

Таксист присвистнул и снова взял паузу, видимо соображая хватит ли сил и желания ехать в Тальцы. Потом сразу перешёл к делу:

- До Тальцов семьдесят километров и половина дороги мёрзлая – сплошной гололёд – можем перевернуться, но вам известна дорога?

- Нет.

- Ваше дело, но поездка туда влетит вам в копеечку.

- И обратно, - тут же уточнил Вавилонский.

- Ого!

- Я не тороплю вас – подумайте. Вы же устали.

Вавилонский корректно отошёл от машины, снова накинул капюшон, заодно осмотрел колёса – резина была ещё зимней и на шипах – если сильно не гнать то ничего не случится….

- Ладно, садитесь! Только рюкзак бросьте в багажник!

Дверь щелкнула освобождая чёрное и тёплое нутро салона.

- Значит так: за эту поездку я прошу десять тысяч рублей. Аванс вы даёте сразу – пять тысяч.

Вавилонский покорно порылся в кармане, выдвинул на свет диодного фонарика в кабине пачку купюр и отсчитал. Водитель, немолодой лысоватый мужик с ввалившимися глазами, вздохнул тяжко:

- Вижу за ценой вы не постоите. За такую пачку я полмесяца кручу баранку, а вы чем занимаетесь?

- Я думаю, что это не ваше дело. Трогайте лучше.

- Спасибо и на этом, - машина заурчала, стала набирать ход расплёскивая светом фар сверкающие струи мокрого снега, - но у меня к вам просьба: если вы надолго в Тальцы, то дадите мне поспать?

- Хорошо – будете спать.

Некоторое время Вавилонский думал: почему он так ответил? Ведь в сущности и сам не знает зачем едет в Тальцы и что там собирается искать. Потом подумал, что едет он вовсе не «зачем», а как раз наоборот, чтобы отчего-то избавиться.

На окраине дома быстро измельчали. Этажи стали опускаться всё ниже и ниже, как бы проваливаясь и оставляя впереди и позади себя огромные пустыри. Улицы стали расширяться, саднить редкими нависающими фонарями как выстрелами в лобовое стекло. Машина туго взревела увеличивая ход и… всё внезапно кончилось — в темноте салона чёрная рука переключила рычаг на максимальные обороты и ревущий свет фар помчался в открытое пространство шоссе как в космос, и даже нарастающие вдали огни встречных машин стали казаться пролетающими шумными кометами. Потом поле закончилось и шоссе стремительно влетело в лес. Колеблющемся чёрным дымом стали проноситься деревья, будто выворачивая из себя дорогу. Деревья поднимались всё выше и выше, в одном месте они плотно приступили к дороге, и стало жутко: среди огромных древесных стен скорость ощущалась сильно и свет машины прокалывал чёрную и блестящую дорогу впереди себя словно тонкой иголочкой – ничтожной и ничего не значащей в космосе. Иголочка будто выскакивала из генератора, колола впереди себя мутную пустоту и исчезала. У Вавилонского резко возникло ощущение, будто бы всё изменилось; неожиданно изменилось и сильно, будто схлопнулись какие-то огромные и мощные сферы; они попали в западню, а машина влетела в трубу, из которой нет выхода. Совершенно нет, и никогда не было и попали они сюда случайно в какой то странный потусторонний мир, возможно во сне. Ощущение было настолько явным, а завывание мотора ровным и беспрерывным, что Вавилонский не вынес:

- Вы бы не могли не гнать так сильно?

- У меня хорошие шины.

- Я это уже ощутил, а теперь сбавьте скорость.

- Как скажете.

Обороты быстро упали, и машина как бы увязла в пространстве, чуть встряхнувшись. Потом возник длинный и плавный поворот и за ним деревья, неожиданно расступившись редким тёмно-синим веером, оголили участок шоссе через поле. Кажется, небо прояснивалось и снег неожиданно прекратился как раз в тот момент, когда они прорвались сквозь «трубу». Вавилонский даже оглянулся растерянно пока машина отдалялась от леса успевая увидеть всклокоченную чёрную тучу на обрезе светлеющего неба.

- Странно вы как-то себя ведёте, - водитель с усталым интересом оглядел Вавилонского. - Вы раньше не ездили в Тальцы?

- Нет, а вы?

- Давно. Вообще, если бы вы хорошо не заплатили, то я бы и в этот раз не поехал. Да ещё ночью.

- Боитесь?

- А вы разве ничего не слышали?

- Нет. А что может случиться ночью?

- Ну… Была история… На местном кладбище стали появляться раскрытые могилы. Только похоронят покойника, как он на следующий день сбегал с кладбища.

Вавилонский усмехнулся:

- Шутите?

- Шучу, конечно! Но об этом в газетах даже писали... Кто-то воровал покойников с кладбища. Но до сих пор никого не нашли. Вот этого я и боюсь... А вы, кстати, в Тальцы зачем едете?

- По делу.

- Надеюсь вам хоть не на кладбище?

- «Не на кладбище», - заледенело подтвердил Вавилонский и задумался.

Впрочем, мимо кладбища они всё-таки проехали – Вавилонский настоял. От Тальцов оно оказалось в стороне на три километра. Пришлось свернуть с асфальта и по просёлочной дороге через березняк раскачиваясь в сырой колее медленно приблизиться, вползти на кладбищенскую дорогу и проехать насквозь не останавливаясь. Таксист занервничал:

- Долго ещё ковыряться? Не нравится мне всё это…. И вы тоже не нравитесь, - и взглянул на Вавилонского так, будто он и был гробокопателем.

Вавилонский промолчал. Возражать не стал. Всматривался в крашеные зелёные и синие столбики могил, в гранитные надгробья, в деревянные кресты. Потом достал фотоаппарат из рюкзака и прямо из машины сделал с десяток фотографий. Зачем? И сам не знал. В сумерках на фотографиях вряд ли что получится. Пока снова укладывал фотоаппарат услышал близкое постукивание проходящего поезда, успел увидеть сквозь голые стволы берёз мелькающие пунктиром жёлтые окна вагонов, чуть выше, видимо по насыпи которую не заметил, потому что была завалена палыми листьями с осени и полусгоревшим снегом. До насыпи было метров сто и не больше. Снова вздёрнул фотоаппарат, защёлкал, заволновался:

- Постойте, здесь разве электричка?

- Я не буду останавливаться!

- Нет, я не об этом…. Здесь есть платформа поблизости?

- Есть. Платформа «Тальцы» кажется.

- Всё верно, а к платформе идти через лес?

- Через лес. Может вас высадить, или мы, наконец, в Тальцы поедем? Мне нужно поспать, я же вас предупреждал фотограф.

- Да едем, едем, чёрт бы вас побрал!

Только на асфальте, когда машина с рёвом стремительно и ровно набрала скорость, водитель немного успокоился. У Вавилонского даже возникла мысль, что он знает больше слухов о кладбищенских кражах. Но спросить так и не решился – возникло некое отторжение, что возможно водитель знал то, чего Вавилонскому не хотелось бы знать самому….

- Зачем вы всё это фотографируете?

- Да так.

- Может, вы скажете, зачем вы здесь?

- А вы не поймёте. Да я и сам слабо что понимаю в этом деле.

- Понятно. Вы фотограф?

Вавилонский рассмеялся глухо, развеселила навязчивая идея таксиста.

- Я, думаю, вы угадали.

- Значит фотограф?

- Фотограф.

- А я вам не верю!

- Ваше право.

Проскочив несколько первых домов, машина резко сбросила скорость.

- Всё, приехали. Куда вам?

- Если бы знать «куда»…. Давайте-ка на середину деревни и там будете меня ждать, или спать – как вам угодно.

Через минуту машина встала, как показалось водителю, где то в центре. Справа и слева от дороги из-за небольшого тумана дома казались погружёнными в мутную серую воду, впереди и сзади словно вообще ничего не было – ни людей, ни огней, ни собачьего лая, ни движения. Сплошная почерневшая и словно выеденная серыми струпьями снега улица с нагромождением старых осевших домов, немного вздёрнутая вверх к редколесью, и асфальт белесый от наледи и в некоторых местах отражающий утреннее свинцовое небо. Вавилонский немного ошеломлённый вытянулся из машины, набросил рюкзак на плечо. Хлопнув дверью и не прощаясь, двинулся по обочине, раздавливая сапогами снеговую жижу елозившую масляной грязью.

- Слушайте, фотограф, а вы надолго?!

Вавилонский оглянулся улавливая раздражение; подумал, что всё равно уедет и ждать не станет:

- Да ладно вам…. Если через час не вернусь, то можете уезжать.

- Договорились!

Небо ещё немного прояснилось. Деревня теперь не была окутана сумраком, но и живее не стала. Если вдуматься в тишину, всмотреться внимательней, то можно понять, что половина домов заброшена: стёкла кое-где выбиты, разобран шифер, печные трубы; материал волоком стащили в штабеля к тем домам в которых видимо ещё кто то жил, но жители словно попрятались. Но больше всего Вавилонского удивляло отсутствие собак. Такого совсем не могло быть в деревне. Обычно по улицам пройти невозможно без лая, а тут просто тишина как после чумы. Практически в полной тишине и добрался до края деревни.

Собственно Вавилонский ещё по рассказам Брусова помнил что он шёл к окраине, но вот как среди снесённых заборов и полуразваленных домов и пустырей разобраться – не ясно. Пустыри теперь повсюду после странного и непонятного исхода и Вавилонский топтался в недоумении то на одном пустыре, то на другом. Наверное так бы и протоптался весь битый час, пока не вспомнил главного: после пожара развалины башни стаскивали бульдозером…. Бульдозером! А значит следы бульдозера ясные и чёткие, продавливающие траками грунт на несколько сантиметров. Их просто невозможно не заметить и нужно найти эти следы. Прошёл влево от дороги, потом вправо, вверх к заброшенным огородам – опять неудачно. Пошёл вниз от дороги, где уже практически и заканчивалась деревня и асфальт, а дальше только колея в редколесье к длинному узкому полю с гниющей картофельной ботвой. Взял наискось чуть левее, где в грязи расплющенной ржавой змеёй валялся поваленный железный забор, а на пустыре, как декорации к Стоунхенджу громоздились огромные почерневшие валуны. Здесь и нашёл: споткнулся в гусеничной вмятине, шлёпнулся почти носом успевая вдохнуть почти выветрившийся запах солярки. Здесь!

Валуны оказались обгоревшими бетонными блоками. С ними видимо бульдозер не справился, а вот остальное вычистил на совесть. Жаль конечно…. По остаткам бетонных конструкций трудно о чём то судить, да и не за этим Вавилонский сюда приехал. Некоторое время он кружил, как зачарованный по пустырю всматриваясь – куда бы бульдозер мог толкать мусор. Потом нашёл, поковырял ножом, но земля оказалась мёрзлой и вязкой и перочинный нож обломился со свистом неприятно рванув палец…. Так не пойдёт, нужен лом или лопата; у таксиста может быть только монтировка, а может быть и то и другое если запасливый…. Пошёл к машине вернее почти побежал по своим же следам на обочине. В азарте с шумом распахнул не запертую дверь и почти проорал в лицо разоспавшемуся, обмякшему на сиденье водителю:

- Я дико извиняюсь, но я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи!

- Что?!

- Мне нужна монтировка.

- О, господи! Вы же обещали…

- Не поминайте господа всуе, - улыбнулся криво Вавилонский, - всякое может случиться.

- Случиться?… Да что вам нужно?!

- У вас ведь должна быть монтировка? А если есть лопата, то давайте лучше лопату.

- Я вас не понимаю…. Возьмите в багажнике и не мешайте спать.

Вавилонский громыхая перебрал инструмент в багажнике, обнаружил замасленную монтировку и сапёрную лопату в чехле. Хлопнул багажником, постоял секунду и постучал в стекло черенком лопаты:

- Это опять я! Мне нужен помощник. Я пожилой человек и с мёрзлой землёй мне не справиться.

- А не пошли бы вы!…

- Я понимаю, я бы и сам пальцем не пошевелил, но к вашему гонорару я приплюсую ещё пару тысяч. Идёт?

Водитель зашевелился. Видимо сон был не так важен, если его можно было променять на деньги.

Вернулись уже вместе.

Дата добавления: 2015-07-21