Гармония Божественного творения 7 страница

Мы уже писали о реконструкции птолемеевской астрономии под водительством Виссариона Никейского, в результате чего появились замечательные звездные таблицы, с которыми отважные штурманы и капитаны дерзнули отвернуть корабли от берега и поплыть в открытое море, опираясь только на неверно мерцающие в высоте звезды. Расчет, однако, оказался успешен, и таким образом удалось и достичь Америки, и совершить кругосветные путешествия. Высокая романтика таких путешествий подрывается лишь тем, что их главнейшей целью являлась добыча пряностей из Индии и Индокитая, украшавших столы богачей и, в частности, надоевшую солонину.

Последствия открытия новых земель бывали разными, некоторые — весьма неприятными. Открытие больших залежей драгоценных металлов в Америке произвели сдвиги в финансовой системе Европы, что заставило английских землевладельцев сгонять крестьян с земли, а это привело к Английской революции, открывшей серию революций в Европе. Были приятные последствия — Конрад Геснер издал первую, достаточно полную сводку о животном и растительном мире.

Деятели Возрождения создали и свою историографию. В основном она касалась истории итальянских городов и старалась выказать права своего города против других. Вредоносность этих изысканий проявилась в создании светской историографии, которая при каждом удобном случае пытается спорить с библейской историей и, хотя терпит неудачи, не перестает смущать умы. И потом, можно ли ждать каких-нибудь серьезных исторических оценок от людей, которые не видят перводвигателя истории — Бога, движущую ее силу — Божий Промысел. К концу XVI века движение Возрождения начало гаснуть. Мир поразился волчьим ликом безнравственности и вседозволенности, к которым тянут его столь, казалось бы, возвышенные идеалы Возрождения. На примере отдельных людей такие перемены наблюдались даже на самых ранних стадиях эпохи Возрождения. Франческо Петрарка (1304—1374) к концу жизни впал в глубокое покаяние, стремился отрешиться от всего мирского и провел последние годы в отшельничестве. Джованни Боккаччо (1313—1375), автор знаменитого «Декамерона», в последние годы своей жизни под влиянием монаха-проповедника Чиани отрекся от «Декамерона» и ряда своих фривольных произведений и лишь по настойчивым уговорам друзей не отказался вообще от литературной деятельности, посвятив ее благочестивому толкованию поэмы Данте.

В конце XV века возмущенная безнравственностью гуманистов Венеция восстала против них и их покровителей — правителей города Медичи под руководством ревностного монаха Савонаролы. Папство, однако, приняло сторону гуманистов, и Савонарола был отлучен от Церкви и казнен. Вообще, сочувствие высших членов Римской курии гуманизму явилось еще одной причиной беспрепятственного развития гуманизма в Италии. Муха хорошо чувствовала себя на мухобойке, тем более если мухобойке предлагалось не душу свою полагать за овцы, а изучать изящные примеры античных искусств и наук и не мучить себя проблемами самоограничения и аскетизма, которые вовсе не нужны для нравственного совершенства.

А ведь на периферии грубые инквизиторы, не вникающие в тонкости античных мыслей, могли и наказать.

Но к концу XV — началу XVI века уже и «просвещенные» папы и кардиналы не могли спасти гуманистов, да и сами гуманисты потеряли уверенность в возможности достижения золотого века. В искусстве гуманистов вместо восхваления «обоженного» человека появляется трагический реализм страстей и противоречий, сопровождающий человеческую жизнь от рождения до смерти.

Приведем несколько стихов величайшего скульптора и знаменитого поэта Позднего Возрождения Микеланджело Буонарроти:

Годами сыт, отягощен грехами,

Укоренен в злодействе бытия,

К своей двойной уж близок смерти я,

Но сердце яд пьет полными струями.

Иссякшие не могут силы сами

Сломить судьбу, любовь, соблазны дня,—

И светлая нужна им длань Твоя,

Чтоб удержать пред ложными стезями.

Но мало мне, Господь мой, что готов

Ты душу взять, утратившую чистый,

Небытием пожалованный клад;

Пока не снят земной с нее покров,

Молю сровнять подъем крутой и мглистый,

Чтоб прост и светел был ее возврат.

А вот характеристика всей эпохи:

Мне любо спать, а пуще быть скалой,

Когда царят позор и преступленье,

Не чувствовать, не видеть — облегченье.

Умолкни ж, друг, не трогай мой покой.

А вот вопль души, который было бы полезно услышать учителям, воспевавшим величество и независимость человека, — Валла, Фичино, Миракдола и другим:

Ни гаже, ни достойнее презренья,

Чем я, Тебя забывший, в мире нет;

И все ж прости нарушенный обет

Усталой плоти, впавшей в искушенья...

В некоторых странах церковный народ, стремясь противостать Возрождению, а также растущим злоупотреблениям католической Церкви, кощунственно смешанным с ее претензиями на непогрешимость, повел движение протеста против католической Церкви и создал свои протестантские церкви с простой, не запутанной схоластическими трудностями евангельской верой и твердой нравственностью в обыденной жизни.

Заплатить пришлось очень дорогой ценой: из Церкви исчезла истинная, вдохновленная Святым Духом святоотеческая мудрость, закрыты были высшие пути духовного делания в виде монашества, прервана одна из сильнейших связей, привязывающих сердце человека к Богу, — иконопочитание, а главное — утеряны большинство церковных Таинств, составляющих необходимые ступени на пути души в Царство Небесное.

Видя крушение своих позиций, католическая Церковь предприняла ответное движение — Контрреформацию: инквизиции были приданы силы затыкать рот активно проповедующим безбожникам, пантеистам, оккультистам и прочим еретикам. Был создан индекс запрещенных книг, которые не должны были издаваться, а изданные экземпляры сжигались. Был созван Триденский собор, на котором Церковь консолидировала свои силы для борьбы с беззакониями и для прекращения такой явно ошибочной практики, как продажа индульгенций и др.

Создается орден иезуитов, занимающий особое место в борьбе с вольнодумством. В первую очередь, этот орган создал по всей Европе систему школ и высших учебных заведений отменного качества, где на очень высоком уровне преподавались и светские дисциплины, и церковное учение.

Зарождение новой науки

Вот в это время на фоне уже быстро угасающего Возрождения и возникает стремительно набирающая силу новая европейская наука. Создается она уже не вольнодумцами эпохи Возрождения, а глубоко верующими учеными, принадлежащими католической и протестантской Церквям.

Следует, однако, отметить, что эта наука, пройдя через эпоху Возрождения, обрела два корня. Один — это святоотеческое учение о взаимоотношении Творца и твари, о высшем Божием творении — человеке, призванном быть царем остальной твари и награжденном богоподобным умом, о Книге природы, читая которую человек прославляет Творца. Второй —это магия, которая втолкнула в науку идеи покорения природы и переделки мира своими руками с помощью науки и вообще создания научными методами рая на земле.

Здесь есть и более частные идейки. Например, представленная оккультистом-антихристианином и слабым даже для своего времени ученым Джордано Бруно идея о существовании во Вселенной множества населенных миров считается до сих пор великим прозрением, хотя ничто, кроме научной фантастики, эту идею не подтверждает. Хитроумные научные разработки сигналов, которые должны распознать другие цивилизации, и посылка этих сигналов в космос давно прекратились из-за того, что средства уже вложены огромные, а «Германа все нет...». Попытки найти пригодные для обитания планеты среди ближайших звезд не увенчались успехом. Теоретически вероятность образования таких планет при случайном, как полагают материалисты, образовании космоса неизмеримо мала. А слухи об НЛО относятся к явлениям современной магии, а не к природным явлениям.

Другая идея — это человечек в колбе, которого якобы мог создать Парацельс. Эта идея явно является подспудным двигателем желания ученых клонировать человека (мы можем то же, что и Бог). Вообще, долго длившийся спор о том, может ли, как думали античные ученые и ятрохимики Возрождения, живое зарождаться из неживого, очень поучителен. Конечно, быстро стало понятно, что человечка в колбе не вырастишь, а мыши в кувшине с зерном, заткнутом грязной рубашкой, не появятся, если их там не было раньше. А как же быть с более мелкими животными, типа мух? Тщательные эксперименты флорентийского медика Ф. Реди показали, что, если не дать с помощью сеточек отложить мухам яйца на тухлое мясо, то ни яйца, ни личинки, ни сами мухи в ране не явятся. Тогда же (середина XVII века) великий ученый Гарвей показал, что «все из яйца», и, следовательно, живое образуется только из яйца своего предка. Вскоре наука дожила до животных, у которых нет яиц. Микроскоп Левенгука в начале XVIII века открыл невидимый простым глазом мир одноклеточных простейших и бактерий. Могут ли самозарождаться эти козявки? Здесь в острейшем научном споре схлестнулись два священника. Работавший в Бельгии (и организовавший Бельгийскую академию наук) ирландский аббат Нидхэм — один из лучших микроскопистов своего времени — не раз видел самозарождение бактерий и простейших под микроскопом. Автор этих строк может подтвердить, что по внешнему виду образующиеся под микроскопом, а затем движущиеся, «питающиеся» и размножающиеся пузырьки похожи на живые клетки. Однако это лишь артефакты, возникающие за счет подсоса воздуха с краев покровного стекла. Нидхэм же думал, что это — истинное образование живых клеток из неживой среды за счет разлитой в среде жизненной силы. Его оппонент — итальянский аббат Ладзаро Спалланцани — не стал верить или не верить глазам своим, а просто прокипятил банки питательной средой и запаял концы. В таких банках микробов не появлялось. Зато банки не кипяченые или кипяченые, но не запаянные оказывались заполненными микробами. Повар Наполеона изучил эти работы и разработал консервирование. (О, если бы это было сделано до экспедиции Колумба и люди взамен солонины получили бы прекрасные консервы, никто не дал бы генуэзцу денег на его дальнюю экспедицию.)

В 50-х годах XIX века этот вопрос всплыл снова. Сторонники самозарождения говорили, что Спалланцани кипячением убивает жизненную силу среды, а запаиванием не дает собраться новой. Французская академия, одно из самых авторитетных научных сообществ мира, объявило конкурс на окончательное решение проблемы. Этот конкурс выиграл знаменитый ученый Луи Пастер в 1862 году. Настер кипятил среду в стеклянной колбе, горлышко которой было вытянуто в тонкую s-образную трубку. Проход наружного воздуха был открыт, но микробы из этого воздуха, как довольно тяжелые частицы, оседали в s-образном перегибе, и в таких колбах бактерий не было. При горлышке, вытянутом в узкую, но прямую трубку, в колбе зарождались микробы. Жюри — Французская академия — сочло невероятным, что «жизненная сила» не может пройти через s-образную трубочку, и вопрос о самозарождении был закрыт. Пастер, как глубоко верующий человек, не преминул заметить, что отсутствие самозарождения заставляет нас по-прежнему преклоняться перед тайной первобытного творения живого Богом-Создателем (далее живое к самозарождению не способно, но лишь к размножению, как сказано в Библии, «по роду своему»).

Какой же вопль поднялся в ответ на это в стане «сеятелей разума и научного света и разгонителей религиозного и мистического дурмана»! Послушаем глубоко научную полемику великого борца с «дурманом» — русского критика-демократа Дм. Писарева: «...Мы видим, что... величайшие авторитеты умственного мира впадают иногда в самые грубые ошибки; когда мы видим, кроме того, что очень.многие из этих авторитетов смотрят на свои знания, идеи и исследования, как на стадо дойных коров, которые доставляют им молоко и масло, то есть деньги, чины и ордена, и к которым вследствие этого не следует ни под каким видом подпускать посторонних людей, когда мы видим, наконец, что академии, зараженные кумовством, непотизмом и предрассудками, превращаются в замкнутые касты жрецов, тогда мы начинаем понимать, до какой степени нелепо и непозволительно было бы с нашей стороны ссылаться на авторитеты в тех делах, в которых заинтересовано наше собственное, личное или общественное благосостояние». Что мы видим в этой длинной и бессмысленной ругани? — Смертельную обиду оккультиста, которому зарубили его старую любимую идею.

Итак, выходящий на поле новой европейской науки ученый — это, с одной стороны, христианин, желающий прославить Бога в его творении, а с другой — маг, стремящийся, не спрашиваясь у Бога, перекроить мир в угоду человеку и посадить его на престол царства, которого он лишился за грех.

Можно сказать, что идейно наука Нового времени началась с трех вещей. Первое — это выдвижение на первый план практики, как критерия истины. Тут же появляется «искусственная практика» — эксперимент, совершенно неизвестный в Античности. Эксперимент, по образному выражению Галилея, загоняет природу в «испанские сапоги», то есть в условия, вынуждающие ее дать ответ на вопрос, поставленный экспериментатором.

Дедуктивный метод уступает свои позиции, занимая положенное ему место, как метода математического доказательства. А применимость его в области других наук зависит от того, насколько эмпирическим методом, то есть методом практики и опыта, удается построить твердые посылки для дедукции и в насколько логически строгих терминах удастся представить научные проблемы.

Внедрению эмпирического метода посвятил свои философские труды английский философ Фрэнсис Бэкон. В свободное от философии время он занимался государственной деятельностью, дослужился до чина лорд-канцлера, однако уже спустя три года был за взяточничество лишен всех титулов и должностей и отправился в тюрьму. По мнению некоторых, Бэкон писал пьесы для театра Шекспира и под именем актера Шекспира скрывал свое авторство. Мысли Фрэнсиса Бэкона во многом сходны с мыслями уже упоминавшегося нами и жившего за 300 лет до него францисканского монаха Роджера Бэкона. Остается лишь гадать о том, случайна ли или закономерна эта связь.

Идеи Бэкона получили широкое распространение, и в 1633 году в Англии возникает сообщество ученых, вскоре преобразованное в официальное Королевское научное общество, с девизом: «Ничто со слов», то есть общество ставило своей целью пересмотреть все те античные достижения, которые были основаны не на опыте, а на философских и схоластических рассуждениях. В то же время страсть вводить в научные рассуждения свои, кажущиеся очевидными, но не проверенные философские рассуждения сохранялась еще долго у самых крупных ученых.

Следует отметить, что в философии Бэкона прослеживаются оба корня новой науки: христианский и магический. С одной стороны, Бэкон взывает к просвещению и занятию науками для приближения к Богу: «Большие знания приближают нас к Богу, а малые удаляют от Него». С другой стороны, ему принадлежат слова: «Знание — сила» — сила для перестройки мира и для преображения человеческой жизни, то есть типичные магические идеи.

Второе — это коренная перемена общего взгляда новых ученых на природу по сравнению с античными учеными во главе с Аристотелем. Античные полагали, что мир наполнен сложными вещами, с присущими им разнообразными качествами, тайно скрытыми в их структуре. Эти скрытые качества и проявляются, и организуют тот великолепный гармоничный порядок в мире, который мы наблюдаем. Математика, по справедливому мнению античных ученых, действует там, где имеется много однородных предметов с малоизменчивыми основными свойствами. В силу этого математика применима лишь к миру надлунному, приближенному к Небу, где предметы подчиняются математически описываемому Божественному порядку.

Новые ученые исповедовали совсем другую картину мира. Мир состоит из большого количества достаточно однородных и неизменных в своих качествах атомов (большинство этих ученых были атомистами) или подобных частиц. Частицы эти вступают между собой в простые и наглядные взаимодействия, из которых с помощью математики, может быть достаточно изощренной и сложной, можно вывести всю сложность поведения вещей в мире. Можно только гадать, как эта счастливая идея внедрилась в умы ученых. Тем более что идейная связь с выходящими на эту идею средневековыми учеными — Гроссетестом, Р.Бэконом, Альбертом Саксонским, Робертом Буриданом, Никола Оремом и другими — не прослеживается.

Третье является, в сущности, выводом из второго. Нет разницы между миром надлунным и миром подлунным: оба являются конгломератами атомов. Также нет разницы между природным явлением и построенным человеком механизмом, так как механика ничем не отличается от физики в силу того, что и там, и там действуют одни и те же природные материалы и одни и те же законы.

Таким образом, природные явления можно моделировать механизмами и даже раскрывать их суть с помощью таких моделей. Более того, можно представлять мир в виде большой машины, сконструированной и построенной не ограниченным умом человека, но бескрайним и всемогущим Разумом Творца.

В первом же своем сильном выступлении новая наука столкнулась с католической Церковью, что вылилось в знаменитый процесс Галилея, на котором атеисты и сеятели плевел и раздоров между наукой и верой до сих пор строят свою мышиную возню. Давайте же рассмотрим этот эпизод в деталях.

Мы уже писали, как Коперник пришел к идее о гелиоцентрической системе мира (все вращается вокруг Солнца, а не Земли). Гениальной прозорливостью научного революционера он понял, что настало время «менять коней» — научную парадигму, хотя старая была еще о как бодра на вид.

Коперник, не будучи таким сильным математиком, как Птолемей, не сумел достичь птолемеевой точности в предсказании движения светил, но значительно упростил систему вычислений.

В год своей смерти он издал и посвятил папе римскому книгу с результатами своих исследований. Верный ученик Коперника, протестант Иоахим Ретик стал издавать книгу в протестантском Нюрнберге, где ее пришлось показать протестантским вождям. Упорный, но невежественный Лютер высказался так: «Дурак! Хочет перевернуть вверх дном все искусство астрономии. Но, как указывает Священное Писание, Иисус Навин велел остановиться Солнцу, а не Земле...» Это рассуждение являет собой пример самой дурацкой схоластики. Очевидно, что Иисус Навин высказывал свою молитву о продлении дня в обыденных словах, и так же, как любой из нас, не желая прослыть сумасшедшим, скажет: «Солнце зашло», так и он попросил Бога остановить Солнце, а не прекратить движение планеты вокруг него.

Более хитро подошел к делу духовный руководитель Нюрнберга Оси Осиандер. Он написал, что Коперник излагает лишь способ более легкого астрономического расчета, для которого нужно представить себе, что Солнце стоит, а Земля движется вокруг него, а на самом деле Земля, конечно, неподвижна, а Солнце вокруг нее вращается.

Осиандер высказал в принципе верную мысль, что одно и то же явление может правильно описываться разными моделями. Впоследствии Декарт много писал об этом, рассуждая о Машине мира. Но в данном случае модели предсказывают разное поведение светил на практике, которое можно было бы проверить экспериментально.

Книга не вызвала никакого отзыва в Папской курии, как и следовало ожидать: пусть вопрос решают астрономы. И лишь когда еретик, маг и христоборец Джордано Бруно вставил ни в чем не повинную теорию Коперника как краеугольный камень в свои измышления, Церковь забеспокоилась об истинности или ложности учения Коперника.

Королем астрономов в это время был датчанин Тихо Браге. Во время учебы в Германии его друг откромсал ему на дуэли шпагой кончик носа. С тех пор Тихо носил серебряный протез и предпочитал глядеть на звезды, а не на людей. Тихо работал еще до изобретения телескопа, только с горизонтальными и вертикальными угловыми приборами. Он во много раз увеличил точность наблюдения, существовавшую до него в астрономии. С этой своей высокой точностью он провел прямую проверку системы Коперника. Эта система предсказывает, что звезды в течение годового движения Земли вокруг Солнца будут менять угол своего наклона над земным горизонтом. Особенно сильно этот эффект будет выражен на близлежащих звездах (он называется годичный параллакс). При всей высокой точности своих измерений Тихо Браге не смог обнаружить параллакса. Он писал астроному Ротману: «Считаешь ли ты возможным, чтобы расстояние между Солнцем и Сатурном не составило бы даже семисотой части расстояния до сферы неподвижных звезд?» (На самом деле расстояние между Солнцем и Сатурном составляет менее одной двадцатитысячной расстояния от Солнца до ближайшей звезды, то есть эта звезда так далеко, что параллакс гораздо меньше, чем точность приборов Тихо Браге.)

Другим выводом из теории Коперника было то, что тела будут уклоняться на запад при падении. Это осталось незамеченным, потому что тела бросались с низких предметов, а на самом деле этот эффект существует и демонстрируется всем желающим с помощью маятника Фуко в Исаакиевском соборе Санкт-Петербурга. Вообще, Копернику пришлось долго ждать прямых доказательств правоты своей теории. Они появятся лишь во второй половине XIX века. С другой стороны, обойти по точности предсказаний систему Птолемея оказалось возможным только в XVII веке, благодаря замене Иоганном Кеплером круговых орбит эллиптическими. Но даже этот рывок вперед не выглядел убедительным, так как, с одной стороны, можно было ждать, что птолемеанцы предложат какой-нибудь ответный математический ход и вновь выйдут вперед, а также потому, что главный защитник системы Коперника Галилей в упор не признавал эллиптических орбит. Уклонение орбиты от круговой свидетельствовало, по его мнению, о каком-то взаимодействии между далеко друг от друга расположенными Солнцем и планетами.

Галилей недоумевал, как такой умный человек, как Кеплер, может в данном вопросе разделять заблуждения «старых отцов», все еще верящих в «скрытые качества» Аристотеля (пример неверного схоластически-философского утверждения Галилея).

Потребность в доказательствах исчезла, когда Ньютон создал всемирную теорию тяготения, из которой блестяще вытекали и эмпирически найденные Кеплером законы движения планет, и все другие законы, наблюдаемые как в движении небесных тел, так и в движении тел земных.

Что же делала Церковь?

В начале XVII века ревностным сторонником и исповедником теории Коперника явился Галилео Галилей. Как только в 1609 году в Голландии появились телескопы, Галилей сконструировал себе такой же инструмент и добился высокого качества и большого увеличения. Систематическое обследование неба в телескоп явило миру новую картину с объемной Луной, с многочисленными планетами, у которых есть свои спутники, как Луна у Земли, множество звезд в Млечном Пути и т.д. Популярность Галилея не только среди ученых, но и среди просвещенных властителей возросла неимоверно. В 1611 году Галилей поехал в Рим, чтобы убедить Римскую курию в правоте Коперника. Казалось бы, доклады Галилея и демонстрация в телескоп убеждают кардиналов, однако тут на него поступил донос, в котором приводятся следующие строки из его письма своему ученику аббату Кастелли: «Поскольку речь идет о явлениях природы, которые непосредственно воспринимаются нашими чувствами или о которых мы умозаключаем при помощи неопровержимых доказательств, нас нисколько не должны повергать в сомнение тексты Писания, слова которых имеют видимость нового смысла, ибо ни одно изречение Писания не имеет такой принудительной силы, какое имеет любое явление природы». В письме к герцогине Кристине, также включенном в донос, Галилей отстаивал концепцию двух Книг, говорил, что ученые и богословы добывают истину своими путями, которые не нужно смешивать: что, поскольку обе Книги написаны одним Автором, то истины одной из них не могут противоречить истинам другой. Однако этот образ древних святых Отцов был уже крепко забыт католиками-схоластами. А отрывок из письма Кастелли является явным перехлестом, в котором ученый полагает, что сам он владеет непогрешимыми суждениями, тогда как Писание, по его мнению, «что дышло — куда повернул, туда и вышло». Чтобы показать смехотворность этого перехлеста, достаточно вспомнить, как Галилей, подобно осмеиваемым им схоластам, «неопровержимо доказывал» невозможность эллиптических орбит планет, однозначно обнаруженных Кеплером.

В результате кардинал Беллармино объяснил Галилею, что учение Коперника можно понимать только в смысле предисловия Осиандера, то есть как удобную для вычислений, но не соответствующую действительности математическую модель. Книга Коперника, спустя более 50 лет после своего издания, была включена в индекс запрещенных книг, а священная коллегия Римской инквизиции заключила, что учение о движении Земли: «Ложно и нелепо, формально еретично и противно Священному Писанию».

В 1623 году Папский престол занял покровитель гуманистов Маффео Барберини (Урбан VIII). Друзья и покровители Галилея заняли высокие посты в Римской курии. Галилей решил сделать еще одну попытку. Несмотря на запрещение рассуждать о подвижности или неподвижности Земли, он издает книгу «Диалог о двух главнейших системах мира: Птолемеевой и Коперниковой». Однако в годы Контрреформации папа, каким бы он ни был гуманистом в душе, не мог не считаться с мнением ревнителей клерикализма. Галилей был осужден, вынужден был против своей совести отречься от учения Коперника и до конца своих дней пробыл под домашним арестом, хотя и в комфортных условиях.

За эти годы, оставив Коперника и Птолемея, он написал свой самый значительный труд, систематизировав свои открытия в механике,— закон инерции, закон свободного падения и различные задачи о маятнике, теле, брошенном под углом к горизонту, прочность механизмов, вычисление площадей и объемов тели т.д. Бывший студент Галилея французский посол в Риме граф Де Ноэль отпечатал эту книгу в Голландии в обход римской цензуры.

В опровержение воззрений Галилея орден иезуитов издал книгу, написанную двумя замечательными учеными: Франческо Гримальди — открывателем дифракции света и глубоким математиком, и Джованни Риччоли — первым составителем карт лунной поверхности.

Итак, мы видим, что в не разрешенном наукой вопросе о том, какая из двух систем мира истинна, католическая Церковь выступила на стороне геоцентрической системы, и хотя она, как ее обвиняют, не запрещала видеть очевидное и не требовала называть черное белым, все же произнесла свое слово, которое должно быть вечным и непоколебимым, в научной дискуссии, где все переменчиво вместе с шатким человеческим умом. В результате в XVIII веке, когда ошибочность научной картины, поддержанной Церковью, стала очевидной, в далекой России два виднейших ученых — швейцарец Эйлер и француз Делиль — сделали публичный доклад о системе Коперника и теории Ньютона. К изумлению всех, в конце лекции католик Делиль вдруг заявил, что все это есть лишь удобная математическая модель, а на самом деле Солнце вращается вокруг Земли. Чтобы не мутить народ и не позорить католическую Церковь, царская цензура повелела вычеркнуть этот пассаж Делила из его речи.

Другим камнем преткновения явился атомизм. Ученые-протестанты и укрывавшийся в протестантских странах француз Декарт свободно рассуждали об атомизме. Английское Королевское общество во главе с благочестивейшим Робертом Бойлем доказывало, что атомизм, как чистая физическая теория, не имеет вообще никакого отношения к богословию. Все было тщетно. Какая-то схоластическая муть, принятая на Триденском соборе, делала атомизм опасной ересью, а положение атомистов-католиков небезопасным. Во время рассмотрения дела Галилея на него был донос, что он еще и атомист. Говорят, что друзья Галилея в Римской курии сильно нажали на проблему Коперник — Птолемей, чтобы под шумок забыть об обвинении в атомизме, от которого Галилей бы так просто не отделался.

За несколько лет до этого трое французских химиков — Этьен де Клав, Жан Бито и Антуан Вийон пытались объявить в Париже диспут об атомизме. Власти, однако, запретили митинг, а организаторов арестовали и выслали из столицы. В 1663 году, узнав, что осужден Галилей, Рене Декарт снял готовый к печати трактат, в котором содержались атомистские идеи.

Во время всех этих споров атомизм являлся лишь гипотезой. Окончательно этот вопрос был решен в конце XIX века, но католическая Церковь уже, увы, сделала свой выбор и, увы, снова неправильный.

И хотя сегодня ослабевшая католическая Церковь трепещет и раболепствует перед набравшей силу наукой, логически она никак не может выйти из тупика, который сама себе создала, и ей остается только не вспоминать о своих поспешных и неразумных решениях.

Вообще же, XVII век прославился глубоко верующими учеными, славящими Творца. Это и Кеплер, которому волей обстоятельств не удалось закончить Тюбингенскую Духовную академию и который свою работу ученого почитал хотя бы за малое восполнение священнической деятельности. Вот какими словами заканчивает он последний том своей «Космической гармонии»: «Благодарю Тебя, Господи, Создатель наш, за то, что Ты дал мне зреть красоту Твоего создания и ликовать при виде дел рук Твоих. Все, что ограниченные силы моего ума позволили мне понять в величии дел Твоих, я возвестил людям, которые прочтут мои доказательства и рассуждения».

Это и Блез Паскаль, с одной стороны, блестящий ученый, с другой — глубокий религиозный мыслитель. Это и Декарт, возводивший все устройство мира к Божественному Разуму, а в своей личной жизни проходивший искушения, типа Антониевых, заканчивавшиеся паломничеством к чудотворным иконам.

В этом списке мы не можем обойти крупнейшего математика и философа Лейбница, задумавшего - труд «Система природы свидетельствует против атеистов».

Дата добавления: 2015-07-20