Нижние чины 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка 4 страница

В станицах появились административные, общественные и ритуальные здания. Так, к 1891 г. в станице Поярковской на­ходились станичное правление, хлебозапасный магазин, деревянная, крытая железом церковь, три лавки с годовым оборотом в сто тысяч рублей, соляная стойка, оружейный склад, водяная мельница, школа с 2 учителями и 60 уче­никами11.

У якутских казаков имелось два вида оседлых жилищ: дом русского типа из горизонтально положенных бревен и якутская юрта из вертикально поставленных плах и снаружи обмазанная.

В 40-х гг. ХIХ в. нижние чины якутских казаков в зна­чительном количестве, особенно на севере Якутии и на Анадыре, жили в казармах, плохо приспособленных для жизни.

К началу ХХ в. у якутского казачества доминирует индивидуальное жилье. В 1907 г. Якутский казачий полк, состоявший из 315 казаков, имел в своей собственности 773 здания, в т.ч. 265 домов и 106 юрт. Владельцами же домов было всего 185 человек, а 41% казаков не имели собственного жилья. Са­мыми обеспеченными были колымские казаки, 90,9% из них имели свои дома. Вилюйская команда была обеспечена жильем на 80,7%, Якутская — на 55%, Верхоянская — на 54,2, Олекминская — на 31,1%. В среднем на одного домовладельца при­ходилось по 1,4 дома и 0,6 юрты. Большинство казаков-домовладельцев в городе имели по одному дому, и кроме того были дома на заимках, которые служили в летнее время да­чами12. Отсутствие жилья у значительного количества якут­ских казаков, видимо, было связано с длительными разъез­дами по перевозке грузов, сопровождению ссыльных, командированием казачьих команд в отдаленные районы. Психологически у ка­заков притуплялось чувство оседлости, утрачивалось стремление иметь семьи и свое постоянное место жительства.

Качество жилья было очень плохое. Так, в начале ХХ в. в Нижне-Колымске из 40 лачуг ни у одной не было утепленной крыши. В зимнее время вставлялись ледяные окна, а летом оконные проемы затягивались налимьей шкурой. Печи об­мазывались глиной13.

Жилье офицерского состава в Якутске сильно отличалось от домов рядового состава. Такой вывод можно сделать, ознако­мившись с описью имения умершего урядника Федота Бубякина. Его имение состояло из двух домов. Новый дом состоял из семи комнат, закрывающихся двухстворчатыми дверями. Отапливался дом двумя печками. Девять окон частично остек­лены и все закрыты двойными ставнями с железными крючь­ями и петлями. Дома меблированы. Распространенной ме­белью являлись столы, стулья местного производства, кровати, диван, софа, шкафы и комоды. Во дворе располагались хозяйственные постройки и орудия труда: амбар, хлев для скота, сделанный из крупного леса, телега, карабин, кошевка и сани кованные14.

В Приленье казаки часто использовали под жилье юрту. Русские и якутские юрты отличались используемым материалом. Якуты делали свои юрты из войлока, закрепляя его на довольно тонких распорках. Такая юрта представляла собой большой войлочный колпак с прорезанной дверью, завешанной бычьей шкурой. Посередине юрты устраивался чувал. В при­стенок, сделанный полукругом и почти достигавший купола юрты, закреплялся глиняный шесток с огнем, дым от которого уходил в отверстие в усеченной крыше. Зимой в чувале день и ночь горел огонь. В некоторых юртах были сделаны пере­городки и лавки для сидения, но чаще якуты сидели на коврах, которые назывались телляхами, или на войлоках. Встречались юрты с ок­нами, в которые зимой вставлялись маленькие льдины. Русские, в том числе и казаки, строили юрты из вертикально поставленных бревен, соединенных около трубы. От якутской юрты русская отличалась также наличием довольно больших окон, летом закрытых слюдой или кишками животных, а зимой — огромными льдинами толщиной до полуаршина каждая. В конце ХIХ в. постройка юрты обходилась в 25 рублей15.

Под влиянием русского казачества происходило совершенствование якутской юрты. В постройках якутов увеличивались высота крыши, отвесность стен и размер окон. Меньший наклон стен делал юрту светлее и уютнее. Появление новых элементов в культуре национального жилья можно проследить по развитию языка, в котором появились слова русского зву­чания для обозначения частей юрты и других построек. Например, нары, устроенные наподобие ящика с крышкой для хранения вещей, по созвучию называются ороны; пол зовут — муоста, от русского помост, забор кругом завалинки — собрание. Такие строения, как кладовые, амбары, и называются, и строятся по-русски. Наконец, якутский комелек происхож­дения также, несомненно, русского, его якутское название, осок, — несомненно испорченное русское очаг. Для названия его фундамента удержано русское сесток (шесток); трубу якуты называют турба или ура, что значит вообще выход для дыма16.

Лучше других ассимилировали среди коренного населения камчатские казаки. Степень взаимопроникновения русских и инородческих элементов бытовой культуры дает основание говорить о синтезе культур в целом. «Русские дали туземцам религию, язык, жилище, сами утратили земледельческие виды деятельности, забыли, как делать сохи, бороны, горшки, ковать железо. Научились звериным промыслам, заменив хлеб и пеньку на рыбу и крапиву. Окамчадалились, не служат храни­телями родовых обычаев, чистоты своего языка», — писал в конце ХIХ в. В.П. Маргаритов17. Объективно гижигинские казаки говорили про себя — «Мы не русские, а гижигинцы», видимо, считая себя русскими только потому, что их предки вышли из России.

Если в XVII в. селения представляли из себя крепости, за которыми землепроходцы держали оборону от чукчей и юкагиров, то в ХIХ в. населенные пункты стали центрами хозяйственной деятельности. Они объединяли в себе 10-20 домов, разбросанных вдоль коммуникаций (дорог, рек), построенных в русской традиции. Дома далеко отстояли друг от друга, территория между ними застраивалась балаганами и амбарами, ве­шалами для рыбы. Дома были в основном деревянные, рубленные под топор, нож и тесло. По традиции окна выделы­вались кишками животных, крыши покрывались корой и листвой. Размер избы не превышал 6-9 саженей18. Внутри помещение разделялось капитальной стеной на две части. Меньшая, без печи и потолка, служила прихожей и складом для домашнего скарба, а б о льшая, с потолком и печью, разделялась дощатой перегородкой на чистую половину и кухню. Под печь делался деревянный остов, который обкладывался сырцом и глиной. На 1/3 печь замещала перегородку, топкой выходила в кухню, а стенками — в чистую половину. Подворья были не огорожены, изгородь ставилась только вокруг огородов. Коренные камчадалы переняли у казаков архитектуру и план застройки селений. Отличительной чертой строений инородца было б о льшее количество приспособлений для просушки рыбы, чем у казаков.

К концу ХIХ в. на Камчатке сложился тип застройки с учетом особенностей местного климата: зимних снегопадов, сильных заносов и летних дождей и туманов. В связи с этим по­стройки возводились на высоких проветриваемых подклетях и цоколях, чтобы не гнила нижняя часть деревянных срубов и не заваливало снегом входы в дома. Крыши делали с большими уклонами кровель, свесы крыш и карнизы устраивались таким образом, чтобы могли защитить от дождя19.

Являясь важным компонентом материальной культуры, жилище казаков было подвержено воздействию окружающей природно-географической среды, отражало социально-экономические условия жизни людей.

Одним из элементов материальной культуры казаков яв­ляется их одежда. Казаки называют свою одежду второй кожей. В это понятие вкладывается прежде всего духовный смысл. Казаки не носят одежду с чужого плеча. Даже во время войны, в исключительных случаях, когда казак вынужден пользоваться трофейной одеждой, она должна быть тщательно вычищена. В одежде не должен оставаться дух прежнего хозяина, ко­торый может принести осложнения в боевой жизни.

Форменную одежду казаки носили исключительно во время военной службы. Некоторое время, возвратившись в родную станицу, служилые казаки щеголяли по полной форме: военные синие диагоналевые, с лампасами, брюки, защитного цвета гимнастерки с желтыми погонами. Изредка мелькали с красными погонами батарейцы, представлявшие цвет казачества.

Но в станичном быту забайкальские казаки, равно как амурские и уссурийские, предпочитали гражданский наряд с некоторыми элементами военной формы. Именно по одежде судит современник об их общей культуре: «Но все-таки должно сказать, что казак забайкальский, а стало быть, и амурский, вышел дурно обтесанный… Хотя и при солдатской фуражке без козырька с красным околышем, а солдатскую шинель свою и амурский, и забайкальский казак все-таки подпоясывает кушаком, не утратил и крестьянской любви к полушубкам, теплой шапке и рукавицам»20.

Поверх формы установленного образца забайкальцы летом носили шинель, зимой — полушубок из дымленых овчин с опушкой из мерлушки: две полосы на груди и на карманах. Папаха из мерлушки с желтым или красным верхом, в соответствие с родом войск. Дома казаки носили сарпиновые или ситцевые рубахи с ременным кушаком или шнурком, дабовые (даба — ткань китайского происхождения) или ти­ковые панталоны, картуз, халат или чуги (зипун из сукна собст­венного изделия).

Обувались в ичиги — самодельные мягкие сапоги из дымленой кожи, без каблуков, на мягкой подошве. Ходили в них легко и неслышно. Рас­про­страненной обувью были олочи, кожаная обувь домашнего изготовления, напоминавшая лапти; они тоже шились из дубленой кожи или сыромяти. Аналогом сапог являлись унты, сшитые шерстью внутрь (амурских и за­байкальских казаков иронично называли «унтовым войском»), чулки, валенки.

Зимой носили барашковые шапки с ушами. Зажиточные казаки шили шапки из лисьих лап, а щеголи покупали бобровые шапки. Излюбленной верхней одеждой были бараньи дуб­леные шубы. Во время зимних работ или извоза поверх шубы на­девали доху из шкуры домашней или дикой козы, на руки — бараньи рукавицы или связанные из шерсти варежки.

Близкие отношения с бурятами придавали костюму русских казаков национальный стиль. Больше всего элементы бурят­ской одежды были распространены в зимних вещах. Так, ононские, аргунские, а часто и нерчинские казаки шили шубы бурятского покроя с низким воротником, плисовой оторочкой во­круг подола, груди и обшлагов. Элементы национального покроя присутствовали и при изготовлении праздничной шубы-тырлыка. Она шилась из овчин осеннего забоя, похожих на мерлушку, сверху покрывалась плисом. Грудь у тырлыка расшивалась яркой шерстью. К тырлыку полагались лисья шапка и кушак из дрели или сатина длиной в два — два с половиной метра, а также пуховый шарф21.

Одежда казаков-забайкальцев в конце ХIХ в. подчеркивала социальный статус различных групп населения. Холостые парни зачастую надевали «холодай» — рубашку из ярких цветных материалов или из кашемира. Праздничной одеждой молодых мужчин в селениях служили «куртики» длиной до колен. Шили их из покупного или самодельного сукна. Летние куртики были без подкладки, а осенние — с подстежкой из ветоши или на подкладе из овечьей или верблюжьей шерсти, простеганной ситцем или сатином. Куртики застегивались на пуговицы по борту22.

Старики носили по праздникам широкие шаровары из серого сукна, с лам­пасами, пиджак с двумя рядами пуговиц с орлом и с желтыми петлицами на отворотах. На этот же пиджак прикреплялись кресты и медали как символы отваги и заслуг хозяина. Дома же старики в будни зимой и летом носили длинный, на подкладке, стеганый халат, подпоясанный кушаком. При быстрой ходьбе полы халата подтыкались под кушак.

Женщины носили внизу ситцевую рубашку с подшитой к ней дабовой или холщовой станушкой (юбкой). Сверху надевали ситцевое платье или сарафан. Казачки любили носить кофты и широкие юбки. Голова замужней женщины покрывалась повойником (шапочкой со шнурками). Поверх повойника повязывали под подбородок расписные платки. На плечах носили шали, а впереди поверх юбки — запон. Девушки одевались так же, как и женщины за исключением того, что не надевали повойник. Из верхней одежды казачки предпочитали курмушки, пальто из хлопчатобумажной ткани, а зимой — шубу-ергач, рас­шитую на груди цветным шелком. Для праздничного наряда к шубе пришивали большой лисий или беличий воротник23.

Одежда бурятских казаков, несших службу вдоль границы, состояла из коротких, с косым воротником, рубах и шаровар, чаще всего из синей дабы. Современники отмечали также ряд других деталей. Рубахи украшались тремя круг­лыми мед­ными застежками. Поверх рубахи набрасывался широкий халат до колен. На голове казака — войлочная круглая шляпа с уш­ками, на ногах — короткие мягкие сапоги-унты. Зимой халаты и сапоги подбивались овчиной. Самой теплой одеждой были дохи из шкур имана — дикого козла. Обязательным дополнением к одеж­де являлись маньчжурский нож с воткнутыми в него двумя тонкими палочками для еды, железное огниво с мешочком для кремня, гонгды (длинная деревянная трубка) и мундштук, который изготавливался из особого камня и являлся гор­до­стью хозяина24.

У амурского казака, как и у забайкальца, костюм был основан на северорусской традиции. Не беря во внимание форму на­ходившихся на службе казаков, элементы одежды, отличавшие служилых людей, присутствовали в летней мужской одежде. Казаки южно-амурских станиц носили защитного цвета фуражки, такого же цвета кителя и рубахи, синие с лампасами или черные миткалавые брюки и высокие сапоги или олочи. Зимнюю одежду казака составляли меховая шапка с ушами, короткое меховое или ватное пальто до середины бедра, большие валенки или унты из оленьего меха, ватные или суконные брюки, суконная рубаха. Казаки-извозчики в дальнюю дорогу зимой надевали «барнаулку» — большой бараний тулуп или доху из меха косули. Казаки-охотники брали с собой «тулун», спальный мешок из меха косули, куда залезали на ночь, укрываясь сверху дохой; так они могли спать при 40-градусном морозе. Верхней зимней одеждой женщин служили так называемые «курмушки» — стеганные из шерсти короткие тужурки, а также бараньи шубы и козьи дохи.

К одежде якутских казаков при реформировании городовых казачьих полков М.М. Сперанским не предъявлялось единых требований. С учетом суровых климатических условий, до­пускалось ношение любой теплой одежды. Летом казаки хо­дили в сюртуках, а зимой — в оленьих и лисьих шубах. При вы­ходе на службу прицепляли саблю, брали ружье, пику и стрелы. Периодически городничий делал смотры команд.

В костюме якутского казака присутствовали элементы якутской национальной одежды. В дальние поездки надевали штаны из мягко выделанной оленьей кожи, зимой — с шерстью, мехом вниз. Для лучшей терморегуляции шубы нередко на­девались на голое тело. В архивных документах встречается описание одежды якутских казаков. Например, казак, исполняю­щий сторожевые функции, выглядел так: «Природный русский человек, мужчина средних лет, а без бороды, как и все без бороды туземцы. Он среднего роста, сухощав, держится прямо, имеет хорошее зрение, легок в ходьбе. Зимою и летом носит меховую шапку, не потому, что этого требовала бы форма, а так случилось. На плечах камлея, а холодно — он парку надевает, накольные сутуры, кухлянку (от туземного туалета). Рубашки на нем нет»25.

Камчатские казаки в середине ХVIII в. носили парки, кухлянки, комлеи, торбоза, заимствованные у камчадалов. К концу ХIХ в. эти предметы в одежде сохранились, но привозные русские и иностранные товары стали использоваться чаще. Контакты с далеким внешним миром проявились в одежде. «В церк­ви женщины щеголяют в башмаках варшавской работы, на голове шелковые платки, платья чистенькие, большинство шерс­тяные»26.

Важной частью культуры жизнеобоспечения является система питания. Определяющую роль в ней играл весь жизненный уклад казачества: род занятий, структура хозяйства, ге­нетические корни, традиции, религия. Сравнительный анализ кухни в различных казачьих регионах позволяет сделать вывод о простоте казачьей кухни. Видимо, определяющее зна­чение в этом имели принадлежность казачества к служилому сословию, традиционное пользование походной кухней, скромность и архаичность питания пахаря, рыболова, охотника.

Пища казаков была достаточно проста и однообразна, в ней много общих элементов, в основе ее лежала русская крестьянская кухня. Содержание питания было детерминировано хозяйственной деятельностью казаков, поэтому стол у казаков отдельных станиц отличался в зависимости от того, какой продукт преобладал в результате труда.

Пища забайкальских казаков хотя и однообразна, но сытна. Повседневные обеды состояли из щей с гречневой или ячменной крупой, капустой и мясом, из гречневой или ячменной каши с салом или молоком, в зажиточных семьях — с маслом. Ино­гда каша заменялась поджаренным картофелем. В постные дни вместо мяса в щи клали рыбу и порсу — разновидность от­варенной и высушенной рыбы

Праздничные обеды были более разнообразны: похлебки из брюшины или кишок с картофелем, жареное мясо, студень с гречневой крупой. В такие большие православные празд­ники, как Пасха, столы казаков были особенно обильны. На столы ставили вареное мясо, рулеты, окорока, холодец, рыбу в ма­ринаде, творог со сметаной, соленую капусту, огурцы, грузди, бруснику27.

Некоторые изменения в рацион питания вносились в связи с се­зонностью года. Весной перед отправкой на полевые работы питание усиливали заварухой (пшеничная или ячменная мука, замешанная в кипятке) с салом или молоком. В летнее время в ра­ционе питания появлялись кисломолочные продукты — просто­кваша, варенец без сахара. Зимой ели мясо, в том числе дичь. У хозяек появлялось больше свободного времени, по­этому готовили лакомства — пареную, запеченную в печи брюкву, корсуны из битой на каменной плите черемухи. Корсуны по своей форме и величине напоминали пряники, которые сушились на солнце и нанизывались связками на шнурки в запас. С мо­лотой черемухой казачки пекли пироги. Поздней осенью делали свое­образное мороженое — спелое яблоко разбивали с молоком и морозили для зимы.

Любимым продуктом забайкальских казаков был чай. Употреб­ляли преимущественно кирпичный зеленый чай (карымский). Чай пили с забелой, приготовленной из молока, масла и яиц, или с од­ним маслом, или со сметаной. Постный чай пили с конопляным семенем или с затураном (ячменной или пшеничной мукой, поджаренной на растительном или сливочном масле).

Существовало искусство приготовления карымского чая. Заварку толкли в чугунной ступке, высыпали в чугунок, за­ливали водой и кипятили в печи, затем выливали в высокую глиняную миску — байдару, солили и в течение четверти часа сливали. Шару (выварку чая) большинство казаков сушило и снова заваривало.

Забайкальская традиция в организации питания была перенесена на Амур. Основу питания амурского и уссурийского казачества составляли блюда из муки, круп, картофеля, рыбы, мяса, дичи, молока, овощей. В рационе питания казаков Ус­сурийского и южных округов Амурского войска было больше рыбы, овощей, в степной полосе — молочных продуктов, в северных станицах по Амуру недостаток молока и овощей несколько компенсировался мясом дичи, рыбой. Казаки при­городных станиц Николаевского и Екатерининского округов употребляли покупные продукты.

На первых порах в силу экономических причин дальне­восточ­ные казаки вынуждены были относиться к питанию как к простому отправлению жизненной потребности без учета его эстетической функции. Но и в более позднее время, из-за отсутствия технологий заготовки и переработки продуктов, их питание оставалось скудным. Ассортимент блюд в обыденные дни ограничивался пустыми или заправленными соленой свининой щами, кашей, картофелем и рыбой. Но в зажиточных старожильческих семьях бывших забайкальских казаков питание было по-крестьянски сытным и вкусным. В пищу использовали то, что вырастили в поле и на огороде, а также плоды дикоросов. Варили щи, гречневую и овсяную каши, молочные кисели, готовили мясные и картофельные блюда, уху и блюда из рыбы. Для детей делали затеруху и заваруху из муки. В летний период в рацион питания часто включали редьку с маслом, мурцовку — похлебку из тертой редьки, окрошку с квасом, лук и другие овощи.

Питание казачьих семей носило сезонный характер. Постные периоды определялись христианским календарем. Мясо, масло и сметана присутствовали в рационе питания только на праздничных трапезах. В будние дни, кроме традиционных продуктов для приготовления блюд, использовались потроха животных. Сезонность пищи также зависела от производственных циклов сельскохозяйственных работ. Мясо, дичь попадали в пищу, в основном, в зимний период, овощи, молоко — только летом, в зимнее время молока не хватало даже детям. Ка­чество питания отражалось на состоянии здоровья казаков.

Соседское проживание казаков русских и бурят в составе Забайкальского войска не могло не отразиться на структуре питания в виде взаимного обогащения кухни национальными блю­дами. Интересные сведения об организации быта, одежде, жилище и питании русских и бурят можно почерпнуть из народных преданий, собранных Л. Е. Элиасовым. Так, по одному из преданий, русский Иван-казак не смог принять угощение бурят из сырой разбитой рыбы и мелко наструганного сырого мяса. Перед употреблением он обжарил их на костре, чем обидел гостеприимных хозяев, считавших, что жечь мясо на огне — большой грех. Но, оказавшись на грани гибели в походе, Иван-казак по-бурятски, сырыми мясом и рыбой, накормил своих товарищей, спас их от голода. Позже русские казаки, как и буряты, узнали вкус строганины и расколотки, приготовленных из сырых мяса и рыбы. Бурятские казаки также употреб­ляли в пищу вареное мясо, кедровые орехи, вяленую на солнце сарану, сушеные ягоды и грибы. Орехи, сарана и ягоды растирались на камне, заворачивались в лист лопуха и зарывались в горячую золу. Это было самым лакомым питанием у бурят­ских казаков, матери подкармливали им грудных детей и угощали самых почетных гостей. Вместо чая они заваривали березовый гриб (чагу) или ароматные травы. Русские, в свою очередь, научили бурят есть картофель, дикий чеснок и по­левой лук28.

Тунгусские казаки также предпочитали мороженное или слегка сваренное мясо. Они разрезали туши зверей на части, замораживали их, а затем сырое мерзлое мясо употребляли как основную пищу. Излюбленной пищей была свежая печень только что убитых зверей. Пойманную рыбу развешивали на деревьях, сушили, и летом она являлась основным продуктом питания. По образцу эвенков русские стали заготавливать сушеную рыбу, которая у них называлась апчаном.

Природно-климатический фактор и система хозяйствования оказались определяющими и в питании якутских казаков. Особенно наглядно это представлено в жизни казачества крайнего севера. «Главным занятием, дающим средства к существованию жителям, являлось рыболовство. Население круглый год питалось рыбой. Мука на Нижней Колыме употреблялась редко, и то не в пищу, а в питье. Жители чувствовали себя очень скверно без кирпичного чаю, во время безчайницы пере­жигали муку на сковороде и заваривали кипятком. Получалась не­вообразимая бурда, которую и пили вместо чаю», — писал В. Бо­гораз29.

Таким образом, к началу ХХ в. в казачьих районах восточных окраин России сложилась традиционная система ма­териально-бытовой культуры сельского военизированного населения, главными элементами которой стали жилище, одежда и пища. Быт казаков и их семей формировался под воздейст­вием окружающей природно-географической среды, социально-экономических условий жизни и хозяйствования. Главными материальными факторами, предопределившими быт и сферу потребления, были земледельческо-скотоводческие хозяйства и воинская служба.

Совместное проживание на одной территории, тесные служебные и производственно-бытовые контакты русских, якутов, бурят, эвенков, коренных народов Приамурья придали культуре казачества особый колорит, выразившийся в заимст­во­вании национальных особенностей в ведении хозяйства, органи­зации быта и элементах материальной культуры.

_______________

1 История казачества Азиатской России / ИИА УО РАН, ред. В.В. Алексеев. Екатеринбург, 1995. Т. 2. С. 206.

2 Там же. С. 176.

3 Логиновский К.Д. О быте казаков Восточного Забайкалья // Живая старина. СПб., 1902. Вып. 2, №12. С. 182.

4 Васильев А.П. Забайкальские казаки. Чита, 1918. Т. 3. С. 12.

5 Государственный архив Читинской области (далее — ГАЧО). Ф. 30. Оп. 1. Д. 475. Л. 98.

6 Грум-Гржимайло Г.Е. Описание Амурской области. СПб., 1894. С. 269.

7 Соболевская Н.А. Жилые и хозяйственные постройки в селах Приамурья начала ХХ в. // Советская этнография. 1981. №4 С.14.

8 Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф.1582. Оп. 2. Д. 598. Л. 69.

9 Материалы статистико-экономического обследования казачьего и крестьянского хозяйства Амурской области. Поселенные таблицы. СПб., 1912. Т. 1. Ч. 1. С. 2, 6, 7, 28, 32, 33, 54, 58, 59, 106, 110, 111, 132, 136, 137, 158, 210, 214, 215.

10 Дорохина А.Н. Албазинская станица. Благовещенск, 2000. С. 88.

11 Лягина Н.П. История Михайловского района. Благовещенск, 2003. С. 19.

12 Российский государственный исторический архив (далее — РГИА). Ф. 391. Оп. 4. Д. 1938. Л. 6об8.

13 Архив Русского Географического общества (далее — АРГО). Раз. 63. Оп. 1. Д. 24. Л. 9об.

14 Национальный архив Республики Саха (Якутия) (далее — НАРС(Я)). Ф. 401. Оп. 1. Д. 135. Л. 10.

15 Московский вестник. М., 1860. №4-5.

16 Серошевский В.А. Якуты. Опыт этнографического исследования. СПб., 1896. С. 132.

17 Маргаритов В.П. Камчатка и ее обитатели // Записки Приамурского отдела ИРГО. Хабаровск, 1899. Т. 5. Вып. 2. С. 115.

18 Аргудяева Ю.В. Межэтнические контакты коренного населения, восточных славян и народов восточной Азии в дальневосточном регионе // Исторический опыт освоения Дальнего Востока. Этнические контакты. Благовещенск, 2001. Вып. 4. С. 7-19.

19 История культуры Дальнего Востока (ХVII-ХIХ вв.) / ИИАЭ ДВО АН СССР. Владивосток, 1984. С. 152.

20 Максимов С.В. На Востоке. Поездка на Амур. (1860-1861). СПб., 1864. С. 127.

21 Курц Ю. Вторая кожа // Забайкальский рабочий. 2001. 27 янв.

22 История казачества Азиатской России / ИИА УО РАН, ред. В.В. Алексеев. Екатеринбург, 1995. Т. 2. С. 113.

23 Васильев, А.П. Забайкальские казаки... С. 50.

24 Осокин, Г.М. На границе Монголии. Очерки и материалы к этнографии юго-западного Забайкалья. СПб., 1906. С. 198.

25 АРГО. Р. 63. Оп. 1. Д. 24. Л. 10.

26 Сильницкий А.П. Поездка в Камчатку и на р. Анадырь // Записки Приамурского отдела ИРГО. Хабаровск, 1897. Т. 2. Вып. 3. С. 13.

27 Зеленская З. Забайкальское казачество. Культура. Быт. Чита, 1993. С. 28.

28 Элиасов Л. Е. Русский фольклор Восточной Сибири / Л. Е. Элиасов. Улан-Удэ, 1960. Ч. 1. С. 142.

29 Богораз-Тан В.Г. Русские на Колыме // Жизнь. СПб., 1899. №6.

Фетисова Л. Е.

Традиционный
песенный фольклор дальневосточного казачества

Движение русских людей «встречь солнца» было начато казаками и промышленниками. Их закрепление сначала в Сибири, а затем на Дальнем Востоке сопровождалось возведением крепостей (острогов), ставших первыми очагами русской культу­ры «далекой окраины». На Северо-Востоке вторая половина XVII — начало XVIII в. ознаменовались постройкой таких
острогов, как Анадырский, Нижнекамчатский, Верхнекамчат­ский, Большерецкий, Пенжинский и др. Оценивая их значимость для землепроходцев, исследователи справедливо замечают, что крепость, возведенная в чуждом пространстве, обеспечивала колонистам не только защиту, но создавала ощущение привычного быта, то есть способствовала их адаптации в новых условиях. Для местных народов эти сооружения представлялись демонстрацией могущества Русского государства1. В Приамурье во второй половине XVII в. было возведено 7 крупных острогов: Комарский (Кумарский), Албазинский, Верхозейский, Селинбинский, Долонский (Зейский). Самым значительным укреплением стал Албазин. С 1682 г. и до оставления При­амурья по Нерчинскому договору (1689 г.) он являлся не только административным и экономическим, но также культурным центром Албазинского воеводства2.

В силу особенностей заселения Дальнего Востока важным компонентом его культуры стал мужской героико-песенный фольклор, носителями которого являлись первопроходцы. Казачья колонизация способствовала распространению на тер­ритории нового заселения эпического творчества. Согласно изысканиям Ю.И. Смирнова на Колыме и Анадыре, зарегистрировано бытование 34 русских эпических сюжетов, в том числе былинных. Исследователем отмечены локальные версии таких эпических песен, как «Теща в плену у зятя», «Угрозы девушки молодцу», «Незнамушка», «Чернецов (Чернышев) в темнице», что свидетельствует об их длительном бытовании на местной почве 3.

Однако жизнь вдали от исторической родины привела
к определенным потерям в содержательной части произведений. В частности, оказались забытыми прежние географи­ческие реалии. В результате топонимы европейской части либо «изымались из обращения», либо искажались (порой до не­узнаваемости). Так, в эпической песне о Соколе-корабле, за­писанной на Колыме, имелся припев «Сдудина ты, сдудина!»; Д. А. Мачинский справедливо полагает, что это искаженное «Дунай ты, Дунай» (на Русском Севере нередко звучавшее как «Здунай»)4. В восприятии жителей Крайнего Северо-Востока это слово уже не ассоциировалось с реальным географи­ческим объектом, а служило десемантизированной попевкой.

В целом материнский фольклор для землепроходцев и их потомков представлял собой художественную форму памяти об исторической родине, связь с которой переселенцы ста­рались сохранить. Наряду с этим складывавшийся фольклорный фонд отразил и региональную специфику, причем не только в тематике отдельных произведений, но и в общем жанровом со­ставе. Ко времени появления здесь русских землепроходцев былина уже утратила продуктивность и сюжетообразующий потен­циал. Ей на смену пришел жанр исторической песни. ХVII-й век дал новые сюжеты, посвященные расширению государственных границ в восточном направлении. Далеко не все они сохранились, хотя выход на территории, прилегающие к Великому океа­ну, явился событием исключительной важности: благо­даря этому Россия получила статус одной из держав Азиатско-Тихоокеан­ского региона.

Дата добавления: 2015-07-25