Управление куры города Амурска с Амурским районом 14 страница

Чтобы не быть номинальным Походным атаманом, Семенову следовало слить в одно соединение все казачьи части региона, что он и сделал, объявив себя (не позже 12 ноября6) командиром отдельного Дальневосточного казачьего корпуса. В этом начинании он, неожиданно для многих, нашел поддержку командующего Сибирской армией и войскового атамана Сибирского казачьего войска генерал-майора П.П. Иванова-Ринова. Последний, отправляясь в октябре на Дальний Восток противником японской военной помощи, Семенова и особенно Калмыкова, за время командировки изменил свою позицию. Иванов-Ринов прояснил для себя обстановку на Дальнем Востоке и реальную роль Японии. Во-вторых, невольно устранившись от борьбы за власть, он потерял ключевые позиции и, встав в оппозицию к Омску, сам начал подыскивать себе союзников. При формировании в Омске Совета министров Директории штаб Сибирской армии при поддержке части казачьей политической элиты настаивал на назначении военным и морским министром Иванова-Ринова. Однако пост этот 4 ноября до­стался вице-адмиралу А.В. Колчаку. Поэтому еще до выступления Семенова против Верховного правителя Иванов-Ринов стал демонстрировать признаки доброжелательства в от­ношении дальневосточных атаманов7.

Семенов имел некоторые моральные основания защищать Волкова, Красильникова, Катанаева. Они действительно были в Сибири одними из первых и наиболее непримиримыми борцами с советской властью. Тем более, в Особом Маньчжур­ском отряде оказалась группа красильниковцев. Сформированный в Омске Партизанский отряд есаула И.Н. Красильникова отличился высокими боевыми качествами и героизмом в походе Средне-Сибирского корпуса А.Н. Пепеляева на восток, в том числе во взятии Иркутска. Когда основная часть отряда ушла на Бодайбо, часть красильниковской конницы во главе с есаулом Жадовским была оставлена на Прибайкальском фронте, где участвовала в окончательном разгроме войск большевистской Центросибири, в занятии Читы, пополнилась добро­вольцами и превратилась в конную сотню (около 150 офицеров). В конечном итоге, сотня Жадовского перешла в Особый Маньчжурский отряд, а к марту 1919 г. была развернута в 1-й Приамурский конный атамана Семенова полк8.

Но в целом, конечно, семеновский демарш имел политический характер. Атаман выдвигал претензии с целью подготовить почву для своего отказа подчиниться Верховному правителю, который последовал 23 ноября 1918 г. (знаменитые телеграммы №№136 и 137 предсовмину Омского правительства П.В. Вологодскому «и всем, всем, всем»).

Выступая в новом для себя статусе Походного атамана Дальне­восточных казачьих войск, Семенов попытался апеллировать ко всему казачеству. Его телеграмма Колчаку от 20 ноября 1918 г. была послана не только П.В. Вологодскому, но и руководителям войсковых самоуправлений Сибирского и Оренбургского казачьих войск. В ответ разыгрывать казачью карту стал и Омск.

Вместо Колчака Семенову 22 ноября ответил телеграммой временно исполняющий должность войскового атамана сибирцев полковник Е.П. Березовский (Иванов-Ринов еще не вернулся с Дальнего Востока): «…полковник Волков, войсковые старшины Катанаев и Красильников исполняли свой долг пред родиной [по] своему крайнему разумению. Если их действия нарушили формальный закон, они готовы нести всю ответственность по закону. В защите против закона они не нуждаются и полагают, что кроме суда никто не может вмешиваться в решение вопроса о их виновности или невиновности. Сибирское войско признало власть Верховного Правителя адмирала Колчака, подчиняется ему и готово защищать новую верховную власть, закон и порядок»9.

Реакция Семенова последовала незамедлительно (23 ноября 1918 г.) и была очень резкой: «Поражен Вашей дерзостью, граничащей с нахальством, делать мне какие бы то ни было нравоучения, и уполномочены ли Вы полковником Волковым и войсковыми старшинами Красильниковым [и] Катанаевым».

Е.П. Березовский ответил 25 ноября, уже зная, что 23-го Семенов отказался признать власть Колчака: «Именующему себя походным атаманом Дальневосточных казачьих войск полковнику Семенову. Ваша телеграмма свидетельствует, что вы потеряли равновесие до невменяемости. Оберегая до­стоинство войска, не считаю возможным продолжать [с] вами дальнейшие сношения».

Семенов не остался в долгу, написав Березовскому (26.11.1918): «Заявляю вам, что я имею [счеты] лично с вами, а не с войском. Сибирское казачье войско в моих глазах стоит очень высоко. Я преклоняюсь перед его доблестной идейной борьбой за спасение родины и считаю его гордостью всего сибирского казачества, давшего родине таких титанов-борцов, как полковник Волков, войсковой старшина Красильников и войс­ковой старшина Катанаев. Дальнейшие сношения лично с вами считаю ниже своего достоинства, но ради выяснения своего [мнения] по отношению к Сибирскому казачьему войску по­сылаю эту последнюю телеграмму. Не именующий себя, а избранный походный атаман Дальневосточных казачьих войск полковник Семенов»10.

25 ноября последовали увещевания генералов Д. Л. Хор­вата и П.П. Иванова-Ринова, по телеграфу призывавших Семенова к благоразумию и подчинению Омску11.

1 декабря с обширным телеграфным посланием обратился к Семенову атаман Оренбургского войска А.И. Дутов. Дутов указывал, что за время борьбы он «много раз получал обидные отказы в своих законных просьбах», тем не менее, оренбуржцы уже второй год «дерутся за родину и казачество», не получая ни от кого ни денег, ни обмундирования, и при этом всегда признают «единую всероссийскую власть без всяких ультиматумов, хотя бы в ущерб благосостоянию войска». К 1 декабря стараниями Д. А. Лебедева уже получила широкое распространение информация о том, что Чита начала задер­живать военные грузы и шифрованные телеграммы Штаба Главковерха. На моменте разрушения сообщения между Ом­ском и Владивостоком, откуда шли боеприпасы на фронт, Дутов в своем «товарищеском обращении» сделал особый акцент: «Теперь я должен добывать патроны только боем, ценой жизни своих станичников, и кровь их будет на вас, брат атаман. Неужели вы допустите, чтобы славное имя атамана Семенова в на­ших степях произносилось с проклятием, не может этого быть. Я верю в вашу казачью душу и надеюсь, что моя телеграмма рассеет ваши сомнения и вы признаете адмирала Колчака Верховным правителем Великой России»12.

Семенов публично стал открещиваться от задержек грузов и нарушений телеграфной линии, заявляя, что о перерыве связи с Омском у него и мыслей не было. Позднее он уверял, что готов уже был прислушаться к призыву «собрата по крови, идее и общей работе атамана Дутова», пойти на уступки и признать власть Колчака принципиально13. Так это или нет, но возможности для переговоров еще сохранялись. Причем в Омске решено было использовать в переговорном процессе тех самых офицеров Сибирского казачьего войска, которых так защищал Семенов в своей первой телеграмме от 20 ноября.

К этому времени Волков, Красильников и Катанаев, уже оправданные по суду и произведенные в следующие чины, собирались ехать в отпуск на Дальний Восток. Перед отъездом Колчак возложил на Волкова, «попутно с отпуском», особую миссию: «при проезде через Читу переговорить с полковником Семеновым, возбудить в нем патриотическое чувство и склонить его подчиниться всем распоряжениям верховной власти». 27 ноября особым поездом Волков с соратниками выехали из Омска, а 1 декабря прибыли в Иркутск, где сделали остановку14.

По сути, под началом генерал-майора В.И. Волкова образовалась представительная делегация в 60 человек (список личного состава миссии см. в приложении). Каждый из трех «переворотчиков» взял с собой на Восток не только наиболее доверенных лиц, но и по воинской команде из «своих» частей. Сведенные воедино, эти команды составили конвойную полусотню при «Особой миссии». В нее входили офицеры, партизаны и казаки трех белых частей: Партизанского отряда полковника И.Н. Красильникова, 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка полковника А.В. Катанаева и Петропавлов­ского отдельного конного дивизиона, кадром для которого послужила тайная военная организация В.И. Волкова. Началь­ником штаба Особой миссии Ставка назначила капитана А.А. Бу­рова, по словам А.В. Шемякина, ставленника министра финансов И.А. Михайлова15.

Вину за отказ от поиска компромисса и за попытку под­чинить Семенова силой многие современники возлагали на началь­ника штаба Колчака полковника Д. А. Лебедева, из-за принципиальной твердости которого конфликт вступил в следующую, более глубокую и затяжную фазу. Лебедев, раздраженный трудно­стями в обмене шифрованными депешами и сбоями в поставках с Дальнего Востока снабжения для армии, не дождался приезда Волкова в Читу, вызвал Семенова к прямому про­воду, в ультимативной форме поставил ему вопрос, признает он Верховного правителя или нет, после отрицательного ответа прервал разговор, явился на заседание Совмина и предложил применить против Читы силу. Большинство министров и сам адми­рал склонились к решительному образу действий: сместить Семенова и поставить вместо него Волкова16.

Тем временем в Иркутске Особая миссия приступила к сбору сведений о самочинных действиях Семенова. Днем 1 декабря между В.И. Волковым и Д. А. Лебедевым состоялся раз­говор по прямому проводу17. Лебедев говорил: «Желаете ли Вы получить полномочия для ликвидации Семенова? Адмирал Вам верит», — и просил Волкова до окончательного решения во­проса задержаться в Иркутске18. Вот фрагмент этого разговора.

Д. А. Лебедев: «Позиция Семенова такова, что непринятие решительных мер роняет престиж власти, кроме того, он задерживает наши шифрованные телеграммы на восток, благодаря чему мы не можем снабдить фронт патронами, оружием, не­смотря на то, что в этом отношении там переживают кризис. Поэтому Верховный Правитель предполагает сегодня отдать приказ о смещении Семенова с должности командира корпуса и принять ряд других решительных мер для приведения в повиновение Семенова. Верховный Правитель предполагает отдать приказ о Вашем вступлении во временное командование 5 Сибирским корпусом, соответствующее распоряжение предположено сделать Хорвату, прошу высказать мнение по этому вопросу».

В.И. Волков: «Решительные меры горячо приветствую, но для проведения их в жизнь необходимо объединить войска и тыловой район, включая Иркутск, Читу, Красноярск, в одних руках, именование «временно» не считаю полезным, как все половинчатое. Необходимо обеспечить тыл востока, т.е. район 4 корпуса, где не все в порядке, под давлением социалистов-революционеров здесь были арестованы командиры, полковник Зелов, до сих пор состоящий под арестом, по странным поводам, например, капитан Рудаков арестован за расстрел по военному суду агитатора, комкор слабый, дружит с левыми группами, желательна замена комкора, его помощника генерала Никитина и инаркора19 полковника Петухова, комиссар Яковлев левый, желательна его замена Якимовым, Иван Адрианович20 его знает и предполагал заменить. Есть временный кандидат генерал Тарнопольский, ныне начальник артиллерии окру­га, помощник комкора не нужен совсем, наштакор21 полковник Тонких на месте, [на пост] инаркора [предлагаю] полковника Лабунцова, который завтра, вероятно, будет в Омске у Вас с до­кладом, узнать о нем можно у капитана Симонова, начраз­отдела22»23.

Вечером 1 декабря 1918 г. Колчак подписал знаменитый приказ №61. Семенов «за неповиновение, нарушение телеграфной связи и сообщений в тылу армии, что является актом го­сударственной измены», отрешался от командования 5-м Приамурским корпусом и смещался со всех должностей. В.И. Волкову на правах командующего отдельной армией и с присвоением ему прав генерал-губернатора передавались в подчинение 4-й и 5-й корпусные районы. Параграф 3-й приказа гласил: «Приказываю генерал-майору Волкову привести в повиновение всех неповинующихся Верховной власти, действуя по законам военного времени»24.

Поздно вечером 1 декабря Волков в Иркутске был вызван к пря­мому проводу Лебедевым, который довел до него приказ Главковерха №6125. На его основании Волков 2 декабря отдал приказ о сформировании Восточно-Сибирской отдельной армии26. Приступив к сбору сил, он запросил у Омска подкреплений27.

Все общественные группировки Иркутска были на стороне Верховного правителя. Атаман иркутских казаков генерал П.П. Ог­лоблин от имени войскового круга послал Семенову телеграмму в духе дутовской. Семеновская печать и контр­разведка в Иркутске перешли на сторону Колчака (руководителю этой контрразведки был обещан пост начальника губернского отделения государственной охраны)28. Но в военном отношении дела обстояли не хорошо, о чем свидетельствует разговор по прямому проводу между начальником штаба Особой миссии капитаном А.А. Буровым и первым генерал-квартирмейстером Ставки полковником А.Д. Сыромятниковым ве­чером 2 декабря 1918 г.

В самом Иркутске можно было собрать и двинуть против Семенова унтер-офицерскую школу (400 штыков), учебную команду одного из стрелковых полков, вернувшуюся с Минусинского фронта (80 шт.) и гусарский эскадрон (300 сабель). Но эскадрон был пешим, т.е. не успел получить лошадей. Были еще Иркутский казачий полк и Иркутское военное училище. Но первый совсем не имел пулеметов, а второе считалось не очень надежным в политическом отношении. Хуже всего обстояли дела с артиллерией. В Иркутске было только две мортиры старого образца и две пушки 1877 года «при очень малом количестве снарядов». А противник, атаман Семенов, между прочим, имел бронепоезда. Буров определил военное положение как критическое «в смысле отсутствия сил». Он говорил Сыромятникову: «…при имеющихся силах, без пулеметов и артиллерии, об активных действиях речи быть не может. Основная наша задача до прихода сил закупорить самый дальний из тоннелей». О тоннелях Кругобайкальской железной дороги очень бес­покоился и Колчак, опасавшийся, что Семенов их повредит29.

С целью охраны тоннелей Волков отправил на станцию Слюдянку отряд в сто человек под началом войскового старшины Бабушкина. В случае наступления семеновцев Бабушкин должен был взорвать или забаррикадировать первый тоннель30. Есть данные, что еще одна застава, из частей Иркутского гарнизона, была выставлена на станции Култук31.

Разговор Сыромятникова и Бурова вечером 2 декабря не­обычайно интересен тем, что в нем Буров перечислил силы, на подход которых надеялся штаб Особой миссии. Решение о переброске в Иркутск 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка и Партизанского отряда Красильникова уже было принято, и Буров просил ускорить их прибытие. Он просил также отдать распоряжение о передислокации в Иркутск Петропавловского отдельного конного дивизиона (500 сабель). К тому времени генерал Волков уже приказал привезти в Иркутск из Красноярска тяжелую артиллерию: батарею ТАОНа-632. Батарея эта имела 4 орудия, но без артиллерийской прислуги; в Ир­кутске же были в наличии и прислуга, и запряжки. Требовалось, однако, чтобы Ставка подтвердила приказание Волкова. Еще Буров просил хотя бы взвод легкой артиллерии и снаряды. Пределом мечтаний миссии («особо желательны») были бронепоезда с дальнобойными пушками речной флотилии.

Были надежды и на интервентов. Буров указывал на румынские войска полковника Э. Кадлеца (3000 чел.), итальянский отряд Фасинни Калисси33 (1200 штыков, 4 горных орудия) и Сербский конный дивизион в Красноярске (150 сабель). Ру­мыны могли прибыть к 5 декабря. Особенно важным в дипломатическом и военном смыслах Буров считал приход итальянцев. Тем более, они еще не выгружались из эшелонов, стояли в Красноярске на путях и в Иркутск могли явиться в кратчайший срок. По меньшей мере, Буров просил от них хотя бы горные пушки и пулеметы. Штаб Особой миссии, конечно, не надеялся, что ему дадут все перечисленные части, он лишь указал из чего можно выбрать.

Чтобы получить «некоторый выигрыш времени для со­средоточения сил», вечером 2 декабря Волков послал в Читу «дипломатическую миссию» полковника И.Н. Красильникова34. Красильников предложил Семенову признать Верховного правителя, причем от имени Волкова гарантировал ему прощение всех проступков. Красильников вынес впечатление, что Семенов глубоко оскорблен обвинением в государственной измене35. Он заявил Красильникову, что согласен признать Колчака лишь при двух условиях: (1) после отмены приказа №61 и (2) после публичного признания временного — только до соединения с войсками А.И. Деникина36 — характера всероссийской власти Омского правительства37.

Сбор сил шел медленно. Так, Ставка планировала начать отправку в Иркутск Партизанского отряда Красильникова и 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка 3 декабря38. Красильниковцы действительно получили приказ «для противодействия Семенову» выступить «на восток: в Иркутск и далее», — 3 декабря. Но реально отряд выехал из Омска только 6 декабря39, надо полагать, по техническим причинам. О том, началась ли переброска из Омска на восток сотен казаков-ермаковцев, данных нет.

Современники характеризовали генерала В.И. Волкова как «человека большой энергии», решительного во всех действиях и настойчивого до упрямства40. Имея приказ подчинить атамана-«изменника» военным путем, он двинулся в Забайкалье сразу же, как только удалось собрать некоторые силы. По данным С. Н. Савченко, в отряд Волкова вошли 12-й и 14-й Сибирские стрелковые полки, а также забайкальские казаки Верхнеудинского округа. 8 декабря 1918 г. отряд был уже на стан­ции Могзон в 141 км от Читы. Но здесь ему пришлось высадиться из эшелонов, т.к. семеновцы разобрали путь.

Семенов вызвал Волкова к прямому проводу и попросил приостановить движение войск, т.к. он все равно решил уйти со старыми частями Особого Маньчжурского отряда в Мон­голию, оставив за старшего в Чите, на переходный период, начальника Забайкальской казачьей дивизии генерала Д. Ф. Семенова (о своем порыве уйти вместе с ОМО в Ургу Г.М. Семенов упомянул и в мемуарах41).

Волков не стал вести переговоры, потребовав подчиниться приказу №61 и в 24 часа сдать 5-й корпус. Семенов отказался, указав, что союзники ни в коем случае не допустят вооруженных столкновений на линии железной дороги. Разборка пути, просьба о приостановке движения волковского отряда, идея уходить в Монголию, — все это позволяет предполагать, что у Семенова все-таки не было стопроцентной уверенности в помощи японских интервентов. Тем не менее, они вмешались, и достаточно оперативно; начальник 7-й пехотной дивизии генерал Фудзи поставил Волкову ультиматум: в 24 часа разоружить прибывшие в Могзон эшелоны и приостановить прибытие туда новых войск. Волков был вынужден подчиниться силе. Часть его отряда японцы разоружили, отобрав винтовки, пулеметы, замки от орудий. Но в то же время они гарантировали Омску бесперебойную работу железной дороги и телеграфа. Главнокомандующий союзными войсками в Сибири французский генерал М. Жанен ходатайствовал перед Верховным правителем о забвении инцидента. Адмирал отменил приказ №61 в той его части, которая требовала немедленного приведения Семенова в повиновение. Японцы вернули частям Волкова оружие, и они вернулись в Иркутск42.

Прибывший после свертывания операции Партизанский отряд Красильникова был размещен в Иркутске и на участке железной дороги Иркутск — Иннокентьевская, откуда его с конца декабря 1918 г. частями начали перебрасывать на Канско-Тайшетский фронт43.

У Волкова остались только моральные средства давления на Семенова, и он направил в Читу «миротворческую» миссию полковника А.В. Катанаева. С Катанаевым поехали капитан А.А. Буров и офицеры штаба Иркутского военного округа (капитаны В.К. фон Баумгартен и барон Н.А Деллингсгаузен, ротмистр князь Гантимуров). Эта миссия должна была уговорить Семенова признать верховную власть, предложив ему поехать в Омск, помириться там с адмиралом и принять под команду один из фронтовых корпусов. В то же время в ее задачу входило проинформировать население о политическом курсе Кол­чака и привлечь общественное мнение на его сторону.

Делегация А.В. Катанаева прибыла в Читу во второй половине 11 декабря и пробыла в ней менее трех суток. Утром 12 де­кабря Катанаев и Буров посетили Семенова, причем у них сложилось впечатление, что атаман как будто склоняется к при­знанию Колчака, но окончательное решение он отложил до вечера — до даваемого в честь миссии обеда. На обеде этом, в ата­манском поезде, присутствовало ближайшее окружение Семенова: генерал-майоры Л. Н. Скипетров и Н.Г. Нацвалов, полковники Л. В. Вериго и М.И. Афанасьев, капитан Шебардин, чиновник Линьков и др. Афанасьев и в особенности Скипетров подвергли Колчака резкой критике. Высказывалась мысль, что Г.М. Семенов может отправиться на фронт только во главе дальневосточных казаков, чьим походным атаманом является. В конечном итоге атаман заявил, что до тех пор, пока не будет отменен приказ №61, ни в Омск, ни на фронт не поедет.

Днем 12 декабря члены катанаевской миссии посетили некоторых должностных лиц и общественных деятелей Читы. В частности, Буров и Деллингсгаузен на квартире известного врача А.Р. Цейтлина встретились с председателем Читин­ского отдела конституционно-демократической партии П. Малых. И ес­ли хозяин квартиры согласился с тем, что нужно воз­буждать против Семенова общественное мнение, то Малых и третий из при­сутствовавших местных кадетов — А. Васильевский — высказались за путь компромиссов.

13 декабря епископ Мелетий отслужил молебен о здравии Верховного правителя, но семеновская цензура не пропустила объявление о молебне в газеты, поэтому на него явились только представители местной гражданской власти, военных не было.

В тот же день миссии разрешили по прямому проводу проинформировать Ставку о результатах переговоров. Разгова­ривал Буров, который сообщил в Омск, что атаман не признает адмирала, чтобы не идти на фронт. Семенов, узнав о такой интерпретации его аргументов (разговор, по его приказанию, пере­хватывался), был оскорблен. Бурова и Деллингсгаузена немедленно пригласили в атаманский поезд, где Вериго сообщил им, что через полчаса миссия за «недостойное поведение» убывает обратно в Иркутск. В телеграмме Волкову Семенов объяснил причины изгнания его представителей так: «…капитан Буров, ротмистр Гантимуров и другие занялись агитацией среди офицеров, рабочих, кооперативных союзов и политических партий, возбуждая одновременно 31-й [Читинский стрелковый] полк против казаков, что вызвало усиленную агитацию больше­виков и глухое брожение в массах». При обратном дви­жении на станциях военные власти всячески ограничивали возможности для общения членов миссии с местным населением. Эшелон миссии, «для безопасности», сопровождал семенов­ский конвой в виде бронепоезда с пулеметами44.

В развитии конфликта наступила стадия, когда не допущенные к прямому столкновению и отвергшие путь компромиссов стороны пытались вносить смуту и разложение в противо­положный лагерь. Колчаковцы распространяли воззвание Волкова «Ко всем бойцам Особого Маньчжурского отряда»45. Читинская газета «Русский Восток» буквально поносила адмирала, предлагая в Верховные правители Семенова46.

Несомненно, засылались агенты. Так, Волков собирался послать офицеров с просьбой о содействии к войсковому атаману Забайкальского казачьего войска полковнику В.В. Зимину, по его данным, «личному врагу Семенова»47. Офицеры Особой миссии Волкова через Забайкалье ездили в Харбин и Владивосток48. Чувствуя моральную ущербность своей позиции, семеновцы боялись влияния явных и тайных представителей омского режима. Видимо, поэтому волнения «среди казаков и населения» в Нерчинске были приписаны подрывной работе миссии А.В. Катанаева49. Во второй половине декабря семеновцы арестовали команду чинов Сибирского казачьего войска (3 офицера, 11 казаков), приехавшую в Забайкалье за предметами довольствия50.

Борьбу за казачье общественное мнение в общесибирском масштабе Семенов однозначно проиграл. Совещание представителей казачьих войск, собравшееся в Омске при Главном управлении по делам казачьих войск Военного министерства, заняло твердую проколчаковскую позицию51. 30 декабря 1918 г. четыре члена Совещания отправили Семенову телеграмму: «Оренбуржцы, уральцы, забайкальцы и семиреченцы шлют вам, забывшему казачью честь атаману, свое негодование. В тот момент, когда Родина получает, наконец, сильную единую власть, когда казаки поименованных выше войск, покрывших себя славою в борьбе за воссоздание Родины, заявляют Верховному Правителю о своей преданности и поддержке, вы дерзаете грозить ему. Опомнитесь, искупите свою вину, уйдите в сто­рону и не губите казачьей семьи, увлекая наших младших братьев — амурцев и уссурийцев, — не мешайте работе нашей в воссоздании Родины. Требуем этого от имени своих войск, выборными представителями [которых] здесь в резиденции мы находимся. [Полковник Н.С. ] Анисимов, [профессор Н.А.] Бородин, [полковник Я.Г.] Лапшаков, [доктор С. Н.] Шендриков»52.

Оценивая результаты Особой миссии генерала Волкова как отрицательные, следует учесть, что от нее изначально мало что зависело. Миссии не дали начать работу с переговоров, хотя такая возможность была. Войсковой атаман Сибирского казачьего войска П.П. Иванов-Ринов, возвращаясь с Дальнего Востока, в полдень 1 декабря прибыл в Читу, где переговорил с Се­меновым. Он вполне мог задержаться там до приезда Волкова53. С совместной работы Семенова, Иванова-Ринова и Волкова вполне мог начаться переговорный процесс. Этот шанс был упущен, вероятно, по причине недоверия к Иванову-Ринову, отодвинутому Колчаком с ключевой позиции в поли­тике на задний план. Тем более, Волков был близок к Иванову-Ринову и только перед самым переворотом переориентировался на адмирала.

Между тем, у Иванова-Ринова был весьма трезвый взгляд на дальневосточные дела. В телеграмме от 2 декабря 1918 г. он предупреждал Верховного правителя: «Омск остается во влас­ти местных переживаний и не усвоил до сих пор грозных опасностей, надвигающихся с Востока… Без связи с внеш­ним миром, без снабжения армия наша рухнет. Мы — игрушка иноземных сил, которые Омск недостаточно учитывает. Но если мы не учтем значения Востока и этих сил, стоящих вне нас, то мы погибнем, как бы ни были велики наши подвиги и наши жертвы…»54

Несомненно, колчаковская Ставка не учла реального со­отношения сил в Восточной Сибири. Прежде чем отдавать Волкову приказ о применении оружия, следовало подсчитать, с чем ему наступать в Забайкалье, особенно против 4 семеновских бронепоездов с их пушками и 48 пулеметами55. В оправдание Колчака и его начштаба Лебедева следует сказать, что приказ №61 в большей степени был политическим актом. Один из организаторов военного переворота В.Н. Пепеляев 27 ноября 1918 г. записал в дневнике: «Прошло уже 9 дней, а почти ни­чего не сделано для закрепления положения […]. Сейчас критический момент. И если диктатура не проявит инициативы к обо­роне, она погибнет, и с ней погибнет все»56. Сторонники Колчака ждали от него воли, инициативы, натиска. И в ситуации с Семеновым он попытался действовать как настоящий диктатор.

Все надежды Особой миссии на помощь интервентов: румын, итальянцев, сербов, — не оправдались. Союзники от прямого участия в конфликте на стороне Омска уклонились. Даже наиболее близкие Верховному правителю англичане, у которых в Омске был батальон 21-го Мидлсекского полка. Его можно было перебросить в Иркутск так же, как и красильниковцев. Будь в отряде Волкова на станции Могзон хотя бы итальян­ская горная батарея с итальянцами-пулеметчиками, и японцы, очень вероятно, были бы куда сдержаннее.

Генерал В.Е. Флуг был уверен, не вмешайся японцы, и во­оруженное столкновение Волкова с Семеновым «неминуемо произошло бы»57. Несмотря на ограниченность сил Волкова, конечный исход борьбы, скорее всего, был бы в пользу Омска. Между атаманом Семеновым и Войсковым правлением За­байкальского казачьего войска было слишком много противоречий58. Последнее вынужденно занимало нейтральную позицию, но сочувствовало Колчаку. Оно готово было послать на Ураль­ский фронт, без ущерба для Забайкалья, одну ка­зачью бригаду; причем офицеры и казаки изъявляли желание идти на помощь оренбургскому казачеству59. Переход в начале 1919 г. на сторону Колчака атамана 1-го отдела генерал-майора И.Н. Тол­стихина и 2-го Забайкальского казачьего полка полковника Н.М. Комаровского также свидетельствует в пользу того, что при решительном наступлении Волкова в глубь Забайкалья большинство местного казачества без особых ко­лебаний признало бы власть Верховного правителя. Однако, поскольку привести Семенова в повиновение силой не дали японцы, ликвидировать «Читинский инцидент» теперь можно было лишь путем переговоров при активном посредничестве интервентов.

Список
чинов Особой миссии В.И. Волкова
(с указанием должностей)60

1) генерал-майор Волков [Вячеслав Иванович] — начальник миссии,

2) полковник Катанаев [Аполлос Всеволодович] — помощник начальника миссии,

3) полковник Красильников [Иван Николаевич] — помощник начальника миссии,

4) капитан Буров [Александр Андреевич] — начальник штаба миссии;

Офицеры Петропавловского отдельного конного дивизиона и 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка 61

5) полковник Волков [Леонид Иванович],

6) есаул Козлов [Александр Николаевич] — командир конвойной полусотни,

7) подъесаул Эйхельбергер [Александр Александрович] — младший офицер конвойной полусотни,

8) сотник Майоров — комендант эшелона,

9) поручик [инженерных войск] Манежев [Георгий Николаевич],

10) хорунжий Савич — помощник командира конвойной полу­сотни,

11) хорунжий Нарбут [Владимир Иванович],

12) прапорщик Чукреев [Александр],

13) прапорщик Киселев [Петр Меркурьевич],

14) прапорщик Захаров [Гавриил Михайлович],

15) прапорщик Мазаев;

[Офицеры, судя по всему, командированные из Ставки вместе с капитаном А.А. Буровым]

16) штабс-ротмистр Ушаков,

17) штабс-капитан Мейзе [Федор Федорович],

18) мичман Подгорный,

19) прапорщик Вульфиус [Георгий Львович];

Дата добавления: 2015-07-25