Управление куры города Амурска с Амурским районом 3 страница

С 1998 по 2004 г. казаки участвовали в защите лесов в новогодний период, проводили рейды, принимали участие в ту­шении лесных пожаров. В связи с изменениями в Лесном законо­дательстве и передаче всех полномочий с федерального уровня на краевой, сегодня данная работа закончилась. Для того чтобы ее возобновить, необходимо оформить соглашение об участии казаков в рейдах по предупреждению правонарушений в лесах, проведении восстановительных работ, защите леса от пожаров32.

Остро сегодня стоит проблема подготовки членов казачьих обществ к несению государственной и иной службы. Авторы методических материалов для апробации органами государственной власти и местного самоуправления предлагают осуществлять ее в общеобразовательных средних, средних специальных и высших учебных заведениях. Есть предложение по созданию учебного казачьего центра, в задачи которого входили бы планирование обучения, разработка и реализация соответствующих учебных программ33. В связи с этим хочется вспомнить опыт Уссурийского казачьего войска по созданию в 1996 г. факультета государственной службы самоуправления и хозяйственной деятельности казачества, который являлся базовым научным и учебным центром не только по подготовке кадров для войска, но и по выработке научно обоснованной политики дальнейшего становления и развития УКВ. Возглавлял факультет М.А. Кутузов. Это был единственный учебный казачий центр на территории Дальнего Востока и Сибири. Очевидно, что в своей деятельности современные уссурийские казаки должны опираться не только на традиции прошлого века, но и учитывать и применять опыт новейшей истории возрождения казачества.

В частности, необходимо возобновить законотворческую деятельность уссурийских казаков. Региональный Закон Приморского края №103 — КЗ от 27.11.1997 г. «О казачестве в Приморском крае» был принят в числе первых таких законодательных актов. Этот закон регулировал общественные отношения, связанные с возрождением казачества на территории Приморского края. Он вводил ряд новых понятий, таких как казак, казачья община, земельные участки казачьих обществ и объединений казаков. Но в законе не было деления между общественными казачьими формированиями и реестровыми казачьими обществами. Именно этот аспект местного закона стал камнем преткновения при соотнесении его с последующими федеральными нормативными правовыми актами. Возможно, авторы законопроекта не уделили тогда этому разделению российского казачества должного внимания, предполагая скорое объединение этих двух ветвей, но практика показала, что и сегодня проблемы объединения и взаимодействия всех групп российского казачества стоят остро и далеки от решения. Так, Федеральный Закон от 5 декабря 2005 г. №154ФЗ «О государственной службе российского казачества» направлен только на ту группу казаков, которая желает поступить на государственную службу. В нем четко определены такие понятия, как российское казачество; государственный реестр казачьих обществ в Российской Федерации; казачье общество; хуторское, станичное, городское казачье общество; окружное (отдельское) казачье общество; войсковое казачье общество. Также этот закон дал доступ казакам ко всем видам военной службы и охраны общественного порядка. С начала 2007 г. все реестровые казаки, которые занимались государственной военной службой на общественных началах, смогли получать зарплату, иметь льготы военнослужащих или иных государственных служащих, а также получили разрешение на ношение оружия. Этот закон сформулировал условия зачисления в реестр, в том числе правило о том, что только казачьи общества со статусом некоммерческой организации могут войти в реестр. Закон Приморского края о казачестве утратил силу в связи с принятием Закона Приморского края от 15. 02.2008 г. №197 КЗ.

В целом, подводя итог, необходимо отметить, что сегодня государство вновь предоставляет казакам определенные преференции, очевидно, что на казачество возлагаются огромные надежны не только в решении социально-экономических проблем, но и в формировании духовных ориентиров российского общества. Как современные казаки смогут распорядиться предоставленными возможностями, зависит только от них, от того, насколько они будут сильными и целеустремленными, участвуя в масштабном эксперименте (не имеющем аналогов в мире) по включению организованной части граждан в процесс оказания содействия органам государственной власти и органам местного самоуправления муниципальных образований в ре­ализации их функций. Не все социальные эксперименты в России были удачными. Но российский народ все еще «казаками желает быть» и это вселяет оптимизм и уверенность, что новый этап возрождения российского казачества будет гораздо успешнее предыдущих

______________

1 Сборник методических материалов (для апробации органами государст­венной власти и местного самоуправления муниципальных образований в ходе реализации государственной политики Российской Федерации в отношении российского казачества). М., 2008. Т. II. С. 5.

2 Исследование проведено ФГОУ ВПО «Российская академия государственной службы» // Ин-формационный бюллетень о ходе реализации аналитической программы Министерства регионального развития Российской Федерации «Становление и развитие государственной службы российского казачества в 2008-2010 годах». Вып. 2. М., 2008.

3 См.: Численность Уссурийского войскового казачьего общества // Текущий архив Комитета анализа социальных процессов региона (Департамент социального развития и СМИ Администрации Приморского края).

4 Информационный бюллетень о ходе реализации аналитической программы Министерства регионального развития Российской Федерации «Становление и развитие государственной службы российского казачества в 2008-2010 годах». Вып. 2. М., 2008. С. 4.

5 Сагнаева С. К. Казаки // Народы России: Энциклопедия. М., 1994. С. 169-174.

6 Сагнаева С. К. Исторические аспекты формирования самосознания уральского казачества и современные проблемы самоидентификации ка­заков. М., 1998. С. 157.

7 Заседателева Л. Б. в своей работе «Восточные славяне...» на с. 6 опреде­ляет терское и кубанское казачество уже как сословно-этническую группу, а не просто этническую.

8 Сагнаева С. К. Исторические аспекты формирования... С. 157.

9 Сергеев О.И. Казачество на русском Дальнем Востоке в ХVII-XIX вв. М., 1983. С. 65.

Лыкова Е.А. Казачья деревня на Дальнем Востоке в 20-е гг. // Арсеньевские чтения: Тез. докл. регион. науч. конф. по проблемам истории, архео­логии и краеведения. Уссурийск, 1992. С. 98-101.; Она же. Казачество Дальнего Востока в 20-е гг. ХХ в.// Междунар. науч. конф. Исторический опыт открытия, заселения и освоения Приамурья и Приморья в ХVII — ХХ вв. (к 350-летию начала похода В.Д. Пояркова на Амур): Тез. докл. и сообщ. Благовещенск. 22-27 июня 1993 г. Владивосток, 1993. С. 58-61.; Уссурийское казачье войско: история и современность (к 110-й годовщине образования УКВ) / Сост.: В.Д. Иванов, О.И. Сергеев. Владивосток, 1999; Савченко С. Н. Уссурийское казачье войско в годы гражданской войны на Дальнем Востоке. 1917-1922 гг. Дис.... канд. ист. наук. Владивосток, 1998; Кутузов М.А. Казачья рапсодия: Ист.-филос. очерк российского казачества. Владивосток, 1998; Иванов В.Д. Взаимоотношения уссурийских казаков с приграничным на­селением сопредельных территорий // Многонациональное Приморье: Ис­тория и современность: Материалы науч.-практ. конф. Владивосток, 1999. С. 75-83; Абеленцев В.Н. Амурское казачество ХIХ-ХХ вв. Благовещенск, 1999. Ермак Г.Г. Семейный и хозяйственный быт казаков юга Дальнего Востока России: Вторая половина ХIХ начало ХХ века. Владивосток, 2004; Казачество Дальнего Востока России во второй половине XIX — ХХ вв.: сб. науч. ст. Хабаровск, 2006; Коваленко А.И. Культура казачества восточных окраин России (ХVII — начало ХХ вв.). — Благовещенск, 2008.

10 Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (далее — РГИА ДВ). Ф. 702. Оп. 5. Д. 34. Л. 269, 270.

11 Ровинский П.А. Этнографические исследования за Байкалом и на Амуре // Отчет Сибирского отдела ИРГО за 1872 г. Иркутск, 1873. С. 4, 5.

12 Логиновский К.Д. О быте казаков Восточного Забайкалья // Живая старина. Вып 2. СПб., 1902. С. 182-200.

13 Там же.

14 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 5. Д. 34. Л. 269, 270.

15 Этнография восточных славян: Очерки традиционной культуры М., 1987. С. 60.

16 Черницын С. В. Донское казачество: этнический состав и этнические процессы (XVIII-XIX вв.) Автореф.... канд. ист. наук. М., 1992. С. 7.

17 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 5. Д. 34. Л. 269, 270.

18 Атнагулов И.Р. К вопросу об этнической специфике нагайбаков // Гуманитарные науки в Си­бири. №3. 1998. С. 93-98.

19 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 5. Д. 34. Л. 269, 270.

20 Заседателева Л. Б. Восточные славяне в Северном Кавказе в середине XVI — начале ХХ века (динамика этнокультурных процессов): Дис.... д-ра ист. наук в форме научного доклада. М., 1996. С. 13.

21 Кубанские станицы: Этнические и культурно-бытовые процессы на Кубани. М., 1967, С. 349.

22 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 5. Д. 34. Л. 269, 270.

23 Российский государственный исторический архив (далее — РГИА). Ф. 319. Оп. 3. Д. 620. Л. 14.

24 Там же. С. 253.

25 Ермак Г.Г. Указ. соч.

26 Уссурийское казачье войско: история и современность (к 110-й годовщине образования УКВ) / Составители: В.Д. Иванов, О.И. Сергеев. — Владивосток, 1999. С. 72-73.

27 Информация о казачьих организациях Приморского края 2008 г. // Текущий архив Комитета анализа социальных процессов региона депар­тамента социального развития и СМИ Админи­страции Приморского края.

28 Протокол Собрания жителей Приморского края, причисляющих себя к казачьим обществам или использующих казачью символику. 24 апреля 2009 г. Владивосток; Протокол Большого круга Приморского отдела Ус­сурийского казачьего войска УГО. 24 апреля 2009 г. Владивосток // Текущий архив Комитета анализа социальных процессов региона департамента социального развития и СМИ Администрации Приморского края.

29 Информационный бюллетень о ходе реализации аналитической программы… С. 6.

30 Там же. С. 10.

31 Сафронов В. Виды государственной службы, к которым привлекались члены Приморского отдельского казачьего общества в 2007 году // Дальневосточный казачий вестник. Апрель 2008. С. 4-5.

32 Протокол Собрания жителей Приморского края…

33 Сборник методических материалов (для апробации органами государственной власти и местного самоуправления муниципальных образований в ходе реализации государственной по­литики Российской Федерации в отношении российского казачества). М., 2008. Т. II. — 128 с.

Киреев А.А.

Уссурийское казачество
в системе трансграничных отношений
российского Дальнего Востока
с сопредельными территориями
Китая и Кореи
(вторая половина XIX — начало ХХ вв.)

Проблематика отношений российского Дальнего Востока с сопредельными территориями Китая и Кореи, приобретающая столь очевидную актуальность в наши дни, имела не меньшую, а возможно, и большую значимость в контексте развития региона в дореволюционный период его истории. Динамика едва начавшегося демографического и хозяйственного освоения края в это время в особенно высокой степени зависела от содержания и интенсивности его внешних трансграничных связей, компенсировавших многие последствия социально-экономической оторванности далекой окраины от Европейской России.

Из всех групп населения российского Дальнего Востока наибольшая вовлеченность в отношения с приграничными территориями соседних государств Северо-Восточной Азии была характерна для казачества, и в первую очередь для раз­мещавшегося на самом южном участке дальневосточной границы казачества уссурийского. Показателями такой вовлеченности являлись как регулярность и массовость участия ка­заков в трансграничном взаимодействии, так и разнообразие форм последнего. Отношения уссурийского казачества с китайским и корейским населением охватывали буквально все воз­можные сферы — военно-политическую, административно-управленческую, экономическую, социальную и культурную.

Специфика места, которое уссурийское казачество занимало в системе трансграничных связей российского Дальнего Востока, была обусловлена, прежде всего, его сословным статусом. В соответствии с ним важнейшей обязанностью ка­заков являлась государственная служба. В силу исторических обстоя­тельств формирования для уссурийского казачества главным направлением государственной службы стала охрана и защита границ империи. Кроме того, по мере необходимости, уссурийские казаки привлекались к выполнению военных и полицейских обязанностей. Осуществление названных функций было сопряжено с контактами казаков как с населением Северо-
Восточного Китая и Северной Кореи, так и с прибывавшими
из этих регионов в Россию иммигрантами.

Сословные обязанности определяли и особенности экономического положения казачества. С одной стороны, вознаграждением за их несение являлось привилегированное земельное обеспечение казаков. Каждый служащий казак имел право на сравнительно крупный душевой надел, существенно превышавший по своей площади средний крестьянский. Значительные земельные угодья передавались государством в станичное и войсковое владение. С другой стороны, необходимость несения службы, а также выполнения различных хозяйственных работ в интересах казны и самого войска лишала казаков возмож­ности обрабатывать свою землю в полном объеме и должным об­разом. Хронический дефицит рабочих рук, наряду с укоренившейся предубежденностью казаков против крестьянского труда, вырабатывал у казачества склонность к разного рода не­земледельческим, торгово-промысловым, занятиям. Эти черты казачьего хозяйствования стали предпосылками для широкого втягивания уссурийского казачества в развернувшиеся в изучаемую эпоху на Дальнем Востоке процессы российско-китай­ского и российско-корейского экономического взаимодействия.

Историю трансграничных отношений уссурийского казачест­ва до 1917 г. с точки зрения интенсивности и политико-админист­ративных условий их развития можно разделить на три основных периода: 1) с конца 50-х до начала 90-х гг. XIX вв.; 2) с начала 90-х гг. XIX до конца 900-х гг. ХХ вв.; 3) с конца 900-х гг. по 1917 г.

Первый из выделенных мною периодов характеризовался относительно невысокими частотой и устойчивостью контактов уссурийцев с китайцами и корейцами и, вместе с тем, их почти полной свободой от административного контроля и ре­гламентации. Такое положение было обусловлено, прежде всего, численностью и географией расселения названных общно­стей. Численность уссурийских казаков, составлявшая на момент их появления в регионе немногим более 5 тыс. чел.1, к на­чалу 90-х гг. XIX в. не достигла и 7 тыс.2. При этом, до 1879 г. казаки были размещены узкой полосой по правому берегу верхнего и среднего течения Уссури, и лишь позднее часть из них получила возможность расселиться юго-западнее, в приграничных районах Приханкайской низменности.

Приграничные территории Китая и Кореи ко времени при­соединения юга Дальнего Востока к России были заселены неравномерно. Если северокорейские земли отличались высокой плотностью населения, то маньчжурское приграничье являлось сравнительно слабо освоенной окраиной. Непосредственно соприкасавшаяся с Приморской областью обширная Гиринская провинция Китая имела редкое население, большая часть которого проживала вдалеке от границы. Колонизация Маньчжурии резко ускорилась с конца 70-х гг. ХIX в. К началу ХХ в. население Гиринской провинции достигло 2,5 млн. чел., из которых более 100 тыс. располагалось вдоль российско-китайской границы3.

Несмотря на малую заселенность китайской Маньчжурии, миграция ее жителей на территорию Приморья началась еще до прихода русских. На 1860 г. на территории Уссурийского края находилось около 3 тыс. китайских подданных4. К 1891 г. во включавшей в свой состав данную территорию Приморской области китайцев было уже около 18 тыс.5. Для занимавшихся в основном промысловой и торговой деятельностью китайских иммигрантов была свойственна дисперсная форма расселения.

С 1863 г. начинается иммиграция на российский Дальний Восток корейского населения. К 1891 г. численность корейцев в Приморской области достигла 12857 чел.6. Земледельческие хозяйства корейских переселенцев были сосредоточены главным образом в приграничной полосе Южно-Уссурийского края.

В силу географической обособленности ареалов расселения уссурийских казаков и корейского населения, вплоть до 1879 г. они, судя по всему, практически не контактировали друг с другом. Связи между двумя общностями стали налаживаться только после переселения части казаков в Южно-Уссурийский край, однако, при отсутствии взаимных экономических интересов, до начала 90-х гг. XIX в. они не могли иметь массового и устой­чивого характера7.

Большей активностью в рассматриваемый период отличалось взаимодействие уссурийцев с китайцами. Испытывая значительные трудности в адаптации к природно-климатическим особенностям колонизируемых земель и находясь в тяжелом материальном положении, казаки-переселенцы нуждались в установ­лении прочных отношений с хорошо знакомыми с мест­ными условиями и достигшими определенного достатка жителями противоположного берега Уссури и иммигрантами. Уже в 60-е гг. XIX в. многие уссурийцы получали средства к сущест­вованию, нанимаясь в батраки к своим китайским соседям. В 70-е гг. некоторое повышение уровня жизни казаков избавило их от необходимости продавать свой труд, однако уссурийцы по-прежнему зависели от китайского приграничья как монопольного источника товаров повседневного спроса8. Свидетельством достаточной развитости казачье-китайских отношений в это время можно считать рапорт начальника Уссурийского пешего батальона Амурского казачьего войска, в соответствии с которым на 1 января 1875 г. в батальонном округе проживало 800 китайцев9.

Бедность и экономическая зависимость уссурийского казачества оказывала влияние и на выполнение им своих военных и административно-полицейских функций. Несмотря на участие уссурийцев в т.н. «манзовой» войне 1868 г., в это период они в целом были мало способны к поддержанию надлежащего порядка на границе и в прилегающих к ней районах. Кроме объективных экономических и демографических причин на­лаживанию полноценного контроля над российско-китайской границей препятствовал особый режим ее функционирования, установленный Айгунским и Пекинским договорами. Согласно этим, а также последующим соглашениям, проведение гра­ницы не должно было создавать препон для перемещения через нее мигрантов, а также для свободной и беспошлинной торговли приграничного населения обоих государств. Подобные условия вполне объясняют отмечавшееся современниками весьма терпимое отношение казаков к активности местных китайских обществ, закабалявших аборигенов и практически беспрепятственно осуществлявших на российской территории свой суд и расправу10.

Переселение уссурийцев на плодородные земли Приханкайской низменности и сложение с них ряда хозяйственных повинностей укрепили социально-экономическое положение казаков. Это не могло не усилить их позиций и в отношениях с иностранными мигрантами. По-видимому, именно в 80-е гг. XIX в. в жизнь уссурийского казачества начинают входить такие явления как «желтый труд» и «желтая аренда».

Однако изменения в характере отношений уссурийского казачества с китайским и корейским населением становятся кардинальными уже в следующий исторический период, охватывающий последнее десятилетие XIX и первое десятилетие ХХ вв. Этот период ознаменовался резким ростом интенсивности и разнообразия трансграничных связей казачества, происходившим в условиях перехода российских властей к политике целенаправленного регулирования режима дальневосточной границы.

Предпосылками упомянутых изменений послужил целый ряд процессов, развернувшихся с начала 90-х гг. XIX в. на российском Дальнем Востоке и в смежных с ним странах Северо-Восточной Азии. Так, с 1891 г. на юге Приморской области, а с 1897 г. в Маньчжурии было начато строительство железных дорог, давшее мощный импульс заселению и промышленному освоению обоих регионов. Одним из следствий железнодорожного строительства стало формирование в 90-е гг. XIX в. по обе стороны дальневосточной границы двух изначально связанных друг с другом крупными товарными и людскими по­токами региональных рынков. Быстрые темпы экономичес­кого развития и интеграции юга российского Дальнего Востока и китайской Маньчжурии в эти годы во многом были обеспе­чены включением последней в сферу военно-политического влияния Российской империи. Тем не менее, и после поражения России в русско-японской войне рост миграционного обмена и товарооборота между регионами не был прерван. Только по официа­льным данным, численность китайцев в Приморской области к 1910 г. возросла до более чем 60 тыс. чел.11. Все более экономически привлекательным российский Дальний Восток становился и для населения попавшей под власть Японии Кореи. К 1910 г., по сведениям Областного Правления, в Приморской области проживало уже свыше 51 тыс. корейцев12.

Расширение трансграничных связей российского Дальнего Востока имело для него отнюдь не только позитивное зна­чение. Дело в том, что демографически и экономически более раз­витая Маньчжурия очень рано стала играть в этих связях более активную, ведущую роль. Еще в 80-е гг. XIX в. наплыв в При­амурский край мигрантов из-за рубежа начал вызывать беспокойство у российских властей. В 1882-1892 гг. на центральном и региональном уровнях был принят ряд правовых и административных мер, направленных на ограничение и упорядочение въезда, расселения, хозяйственной и иной деятельности китайцев и корейцев13. Принятые меры не смогли существенно снизить количественные показатели азиатской иммиграции в Приамурье, однако они способствовали изменению ее экономического характера. Лишенные права создания на территории России собственных земледельческих хозяйств иноподданные китайские и корейские мигранты с начала 90-х гг. XIX в. могли заниматься сельскохозяйственным трудом, только вступив в отношения аренды или найма с российским владельцем земли.

Среди проживавших в дальневосточной деревне россий­ских подданных именно уссурийские казаки, чьи обширные земли были наименее обеспечены рабочей силой, объективно оказались самой заинтересованной в «трудоустройстве» иммигрантов социальной группой. Значительный прирост казачьих земель после образования в 1889 г. Уссурийского казачьего войска (далее — УКВ) и особенно осуществленного в 1894 г. т.н. «отвода Духовского» только усилил эту заинтересованность. Кроме того, формирование войсковых институтов и войскового землевладения создало условия для фактического вывода внутренней жизни казачества из-под контроля общегражданской администрации. Тем самым, было положено начало превращению территории УКВ в зону особого экономического и миг­рационного режима.

С начала 90-х гг. XIX в. приток китайских и в еще большей степени корейских иммигрантов на земли уссурийского казачества заметно возрастает. По итогам переписи 1897 г., на территории Уссурийской казачьей округи, административно подчиненной правлению УКВ, было выявлено в общей сложности 4035 восточноазиатских иммигрантов, включая 3147 китайцев и 888 корейцев, притом, что численность проживавших здесь русских составляла 14416 чел.14. Данные о количестве иммигрантов в последующие годы основаны на результатах административного учета и, видимо, сильно занижены. Тем не менее, и они показывают, что иностранная миграция на войсковые земли продолжала расти. Так, численность корейцев в округе УКВ в 1908 г. определялась в 3066 чел., а китайцев в 1912 г. — в 2000 чел.15.

Большая часть прибывавших на территорию УКВ иммигрантов становилась батраками или арендаторами сельско­хозяйственных земель у отдельных казаков, станичных обществ, а иногда и войсковой администрации. По сведениям на 1901 г., уссурийские казаки сдавали в аренду 4772 дес. земли16. На 1909 г. только в двух станичных округах УКВ — Полтавском и Гродековском — в «желтой аренде» находилось уже 7564 дес.17. Нередкими были случаи, когда казаки, передав в арен­ду иммигрантам все свои земли, совершенно прекращали заниматься сельским хозяйством. Многие наблюдатели начала ХХ в. отмечали, что «желтый труд» является важнейшей основой экономики дальневосточных казачьих войск18.

Наличие многочисленной и дешевой рабочей силы и близость практически открытой границы способствовали тому, что казачье земледелие принимало порой криминальный характер. В рассматриваемый период распространение среди уссурийских казаков получила сдача земли корейским и китайским арендаторам под посевы опиумного мака. При этом сами арендодатели зачастую принимали непосредственное участие в не­законной переправке собранного опиума через российско-китайскую границу. Подобные операции приносили вовлеченным в них уссурийцам весьма высокий доход19.

Торговля, в т.ч. трансграничная, вообще являлась одной из главных отраслей казачьей экономики. На склонность уссурийских казаков к торгово-промысловой деятельности как за­нятию более выгодному и даже более престижному, чем земледелие, неоднократно обращали внимание современники. Основными товарами, сбывавшимися уссурийцами в Китай, были лес и рыба. Ассортимент товаров, поступавших к ним из-за границы, был значительно более широк и включал в себя разно­образные сельскохозяйственные и промышленные продукты повседневного спроса. Значительную долю трансграничной торговли составлял контрабандный оборот. С территории УКВ и транзитом через нее в Маньчжурию, наряду с опиумом, не­легально вывозились пушнина и золото. Главным же продуктом контрабандного ввоза являлся китайский спиртной напиток ханшин. При прозрачности границы, охрана которой была возложена на самих уссурийцев, и попустительстве, а то и прямом покровительстве контрабандной торговле со стороны поселковой и станичной администрации, участие в ней казаков приобрело массовый размах. По некоторым данным, в 1909- 1910 гг. только контрабанда спирта из Китая в Приамурье исчислялась суммой не менее 4 млн. руб., что было сопоставимо с общей стоимостью легального ввоза китайских товаров в регион20. Общий же контрабандный оборот товаров между российским Дальним Востоком и Маньчжурией, проходивший через казачьи земли, судя по всему, существенно превосходил законный.

С трансграничной торговлей было тесно связано раз­витие такого направления экономической деятельности уссурийских ка­заков, как извоз. Китайские купцы и сельхоз­производители, работавшие в России, нанимали уссурийцев для перевозки коммерческих грузов через границу. Помимо оказания собственно транспортных услуг, казаки выполняли также функции охранников21.

Регулярное экономическое взаимодействие служило основой для формирования между казаками и представителями восточноазиатских этносов устойчивых социокультурных отношений. Эти отношения принимали различную форму — от соседского гостеприимства и дружеских связей до межэтнических браков. По некоторым свидетельствам, в начале ХХ в. в УКВ имели место случаи верстания в казачье сословие проживавших на территории войска корейцев. Об интенсивности социокультурных отношений сторон говорят многочисленные китайские и корейские заимствования в сельскохозяйственной практике, материальном быту и календарно-праздничных традициях казаков, а также знание многими китайского языка22. Взаимному проникновению культур благоприятствовали частые поездки казаков в приграничные и внутренние районы Маньчжурии для отдыха и развлечений. Подобный стихийно раз­вивавшийся туризм был особенно характерен для казачьей молодежи, стремившейся попасть в Харбин не меньше, чем во Владивосток23.

Следует отметить, что сословные повинности уссурийцев, их военная и пограничная служба, скорее способствовали, чем препятствовали сближению населения приграничных районов. Участие уссурийского казачества в подавлении боксерского восстания в 1900-1901 гг. и не прекращающаяся борьба с хунхузами не вызывали с его стороны каких-либо заметных всплесков антикитайских настроений. Напротив, длительное пре­бывание подразделений УКВ в контролируемой Россией Мань­чжурии, а в годы русско-японской войны также и на территории Северной Кореи, вело к лучшему знакомству казаков с жиз­нью своих соседей. Даже после поражения в войне с Японией, когда актуальность «желтой угрозы» была осознана в самых разных слоях дальневосточного общества, казачество в массе своей не разделило этих опасений24. Привыкшее воспринимать границу как во многом формальную разделительную линию, как зону, прежде всего, активного экономического взаимодействия, казачество было не готово к ее превращению в закрытый для внешних проникновений оборонительный рубеж.

Пересмотр в конце 1900-х гг. государством своей пограничной политики на Дальнем Востоке положил начало третьему периоду в истории трансграничных связей уссурийского ка­зачества. Поставив целью перейти к новому, более отвечающему государственным интересам, режиму функционирования границы, в данный период правительство было вынуждено обратить особое внимание на ту роль, которую в этом функционировании играло уссурийское казачество.

С 1910 г. власти стали прилагать специальные усилия к распространению на территорию УКВ общекраевых мер по ре­шению «желтого вопроса». Так, вслед за принятием закона от 21 июня 1910 г., налагавшего запрет на применение «жел­того труда» на казенных работах в Приамурском крае, войсковая администрация была обязана свернуть свои отношения с азиат­скими арендаторами и наемными работниками. В 1912 г. генерал-губернатор Гондатти указал на необходимость при­менения аналогичной меры в отношении населения УКВ. После безуспешного сопротивления, в ноябре 1914 г. войсковой адми­нистрации пришлось издать распоряжение о полной ликвидации к осени 1916 г. отношений аренды и найма между казаками и иммигрантами25.

Дата добавления: 2015-07-25