Нижние чины 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка 2 страница

Открытие в станицах новых учебных заведений происходило при поддержке казачьих обществ, и сеть казачьих школ по-прежнему продолжала в количественном отношении лидировать. К примеру, в 1864 г., помимо казачьих школ в Забайкалье, имелось еще 124 учебных заведения других ведомств, включая 3 уездных и 18 приходских училищ, 1 женское училище и 99 сельских школ, 1 детский приют, 1 уездное духовное и 1 окружное горное училища, в которых обучалось 2543 чел.9. В 1865 г. были дополнительно открыты 4 училища (3 приходских и 1 женское) и закрыты 4 сельских школы10.

Залогом успеха в распространении образования в казачьем сословии являлась прямая заинтересованность казаков в об­учении своих детей. Получивший образование казак с тече­нием лет мог выслужить более высокое звание и продвинуться по службе. Особенно эта заинтересованность проявлялась среди офицеров казачьего войска, которые, желая укрепить за своими детьми выгоды собственного положения, старались дать им образование. С другой стороны, повышение по службе
в казачьем войске не подчинялось никаким условностям от­носительно происхождения, поэтому и простые казаки имели возможность в будущем повысить социальный статус своих детей, своевременно позаботившись об их обучении. Таким образом, сам характер устройства казачьего сословия стимулировал их тягу к образованию.

Определенную роль играла также энергичная поддержка школьного движения в среде казаков со стороны военных губернаторов Забайкальской области и наказных атаманов М.С. Кор­сакова, Е.М. Жуковского и Н.П. Дитмара. Переписка, которую они вели с Главным Управлением Восточной Сибири о развитии народного образования в Забайкалье, свидетельствует об их последовательной позиции в этом вопросе11.

В 1867 г. в контексте развития образования среди забайкальских казаков был подготовлен стимулирующего характера законопроект об учебных заведениях в Забайкальском казачьем войске. Согласно его основным положениям, войсковому на­селению предоставлялась возможность, помимо уже имевшихся учебных заведений, повсеместно открывать мужские и жен­ские сельские училища, причем если в общество входило несколько деревень, то можно было иметь или общую на всех школу, или в каждом селении свою12.

Штатные школы содержались на средства войскового правления и окружного интендантского управления Восточно-Сибирского военного округа, однако выделяемые ими средства не полностью покрывали затраты на содержание школ. Войсковое правление выделяло помещение под школу и обеспечивало инвентарем, в некоторых случаях давало средства на содержание учеников. Труд преподавателей оплачивало окружное правление. Затраты на приобретение учебных пособий, отопление и освещение школ лежали на казачьих обществах.

Выделяемые военной казной суммы были довольно скромными. Представление об их величине дает следующий факт. В 1860 г. полковник Мюллер возбудил ходатайство о закрытии 2 полковых школ в 3-й конной бригаде, каждая из которых ежегодно обходилась казне всего в 130 руб.13. Таким образом, ежемесячно военная казна тратила на содержание этих полковых школ не многим более 10 руб.

Самой благополучной, хотя и весьма нестабильной, была финансовая ситуация в полковой русско-монгольской школе, которая возобновила свою работу на условиях, предложенных в докладной записке П.И. Запольского от 19 сентября 1853 г. Некоторое время, пока собирали хороший урожай и расходы на питание учеников были незначительны, сборы с казаков 3-й конной бригады на содержание школы не производились. В начале 1860-х гг. цены на продукты резко возросли, следовательно, увеличились и расходы на питание, у школы появились серьезные долги. В 1863 г. ветхое учебное здание было продано с аукциона, и лишенная собственного помещения школа переведена в дом командира 5-го полка, что не улучшило ее финансовую ситуацию, т.к. копились долги за арендную плату. В 1869 г. было решено снять с основного капитала школы более 2000 руб. в счет погашения долгов по аренде помещений, а с 1871 г. начать ежегодный сбор с казаков 3-й конной бригады в сумме 650 руб.14.

Финансовая разверстка, видимо, всегда вызывала далеко неоднозначную реакцию среди казаков, учитывая, что традиционные затраты на школу по отоплению, освещению и пр. с них никто не снимал. По этому поводу сохранилось обращение и.о. губернатора Забайкальской области Б.А. Милютина к станичным правлениям. «Желал бы я, чтобы казачье на­селение, коему всемилостивейшее даровано самоуправление, употребило это право не во вред, а с пользой себе и грядущим поколениям, а как распространение народного образования представляется одним из существеннейших к сему способов, то чтобы оно содействовало ему всеми зависящими от него средствами. Ученье — свет, а неученье — тьма. Пусть же не жалеет население потрат на школы; этого рода потраты окупятся в будущем»15.

Дефицитными были бюджеты и батальонных школ, на содержание которых войсковое правление отпускало средств меньше, чем на содержание полковых. По официальным спискам, в 1872 г. их функционировало 12. Однако, согласно до­несению в Восточно-Сибирский учебный округ первого ин­спектора народных училищ в Забайкальской области барона А. Майделя, занимавшегося передачей казачьих школ в ве­дение Министерства народного просвещения, реально работали только 9 батальонных школ: Шелопугинская, Донинская, Краснояр­ская, Сретенская, Ундинская, Новотроицкая, Торгинская, Кударин­ская и Харацайская.

Кайдаловская, Аргунская и Ломовская батальонные школы были закрыты из-за отсутствия учителей, которые отказались работать за мизерное жалование, которое им платило войсковое правление. В Ломовской школе учитель получал 96 руб. в год, т.е. 8 руб. в месяц. Кайдаловскую школу после ее за­крытия войсковыми властями взяло на содержание казачье общество, которое платило учителю 180 руб. в год (15 руб. в мес.), что считалось высокой оплатой. Однако через год учитель все же отказался работать, и школа снова закрылась16.

По данным А. Майделя на содержание 12-ти батальонных школ войсковое правление отпускало 1165 руб. 44 коп. в год17, т.е. в среднем на каждую школу приходилось около 88,5 руб., на которые покупались учебники и выплачивалось жалование законоучителю и учителю. Помимо этого, на каждую школу войсковое правление выделяло ежегодное пособие в 80 руб. для 10 беднейших учеников по 8 руб. каждому. Такие же по­собия выплачивались и в полковых школах.

По трем работавшим школам — Ундинской, Новотроицкой и Торгинской окружной инспектор не смог собрать сведений.

Вследствие дефицита финансовых средств страдала ма­териальная база школ. Олочинская полковая школа не имела постоянного помещения, т.к. ее здание было занято станционным управлением. Русско-монгольской школе войсковое правление выделило собственное помещение только в конце 60-х гг. XIX в. Школьное здание состояло из 8 комнат. При нем имелись кухня, кладовая, амбар, баня, конюшня с каретником, сарай и ветхая караульня18.

Из всех батальонных школ в материальном отношении лучше всего выглядели Кударинская и Харацайская. Эти школы размещались в новых деревянных зданиях из 6 комнат и, в отличие от других батальонных школ, имели больше всего учебников. В то же время на 30 учеников в Кударинской школе приходилось 7 парт, 8 стульев, 1 конторка с табуретом, стол для учителя, 2 вешалки и 2 шкафа и 15 аспидных досок. В Харацайской школе на 24 чел. имелось 27 аспидных досок, 13 чернильниц, 4 карандаша и 2 перочинных ножика. Описывая имущество Харацайской школы, окружной инспектор ничего не говорит о партах и стульях. Возможно потому, что в Кударинской школе учились дети русских казаков, а в Харацайской бурят­ских, которые по традиции этими видами мебели практически не пользовались. В русско-монгольской школе на 36 учеников приходилось 8 парт, 2 больших шкафа, 1 табурет, 6 чернильниц с 3 песочницами, 2 перочинных ножика и 1 ножницы19.

Поселковые или «частные» школы, возникшие при военном губернаторе генерал-майоре Е.М. Жуковском, продолжали численно увеличиваться при его преемнике генерал-лейтенанте Н.П. Дитмаре, который требовал, чтобы в каждом селении была своя школа. Эти учебные заведения находились на полном содержании членов казачьей общины. Бюджеты «частных» школ формировались либо за счет родителей обучавшихся детей, либо по разверстке со всех домохозяев. Полная зависимость со­держания этого типа учебных заведений от материальных возможностей поселковых казаков, делала «частные» школы самыми уязвимыми в финансовом отношении из всех казачьих школ. В отличие от полковых и батальонных школ их нередко закрывали и открывали снова, исходя из того был ли год урожай­ным или нет, от чего прямо зависели доходы казачьих обществ.

В начале года составлялись т.н. «наряды», когда на общест­венных сходах казаки составляли приговоры обо всех детях, которым предстояло обучение в школе. На основании этих приговоров составлялись ежегодные статистические отчеты для вышестоящего начальства о числе школ и учащихся по всему войску. Правда, не во всех школах следили за тем, чтобы дети, поступившие в наряд, действительно посещали учебное за­ведение. Были случаи, когда детей собирали только тогда, ко­гда кто-нибудь из начальников, проезжавших через станицу, намеревался посетить школу20.

Дефицитность школьных бюджетов, отражавшая ошибочное стремление к экономии, стала причиной несистематизи­рованной постановки учебного процесса в казачьих школах, который иногда зависел исключительно от познаний учителя.

На учебные пособия в полковых и батальонных школах отпускались незначительные денежные суммы, поэтому учителя обращались к частным пожертвованиям. Недостаточный образовательный уровень большинства учителей приводил к тому, что собранные суммы в большинстве случаев расходовались непроизводительно. Учебные пособия выписывались бессистемно: учителя руководствовались случайными каталогами, т.к. не имели возможности предварительно ознакомиться с выписываемыми ими учебниками. При посещении полковых и батальонных школ А. Майдель обратил внимание на разнобой в учебниках. Редко можно было встретить 10 или 15 учеб­ников одного и того же автора. Из-за разницы текстов в учебниках учитель не мог заниматься со всеми учениками сразу. На­пример, во время уроков чтения он мог работать только с одним или несколькими учениками, а остальные в классе без­действовали. Кроме того, иногда выписывались учебники, содержание материалов которых не соответствовало возрасту детей и потому оставалось им непонятным. Из такой же мало­понятной детскому уму литературы комплектовались и школьные библиотеки.

В конце 60-х гг. приток частных пожертвований сократился, и закупка новых учебных пособий практически прекратилась. Интенсивная эксплуатация старых учебников превратила их, по выражению А. Майделя, в «лохмотья», когда вся книга могла состоять из нескольких листов21.

Лучше всего учебной литературой были обеспечены русско-монгольская полковая и Кударинская и Харацайская батальонная школы22. На 1872 г. в русско-монгольской школе было 323 учебника. Харацайская школа располагала 53 учебниками. В Кударинской было 65 учебников, включая 15 букварей и 15 арифметик, 10 грамматик, 20 кратких священных историй, 3 учебника географии и 2 русской истории. Остальные батальонные и полковые школы испытывали дефицит учебной литературы. В Олочинской полковой школе, например, почти не было учебников, и такая же ситуация с учебной литера­турой сложилась в Богодатской полковой школе.

Текучесть кадров преподавателей была велика, и недостаток в учителях ощущался постоянно. Главная причина этого явления уже тогда была всем ясна — недостаточное материальное вознаграждение за учительский труд. Большинство преподавателей в полковых и батальонных школах получало 100 руб. в год и лишь немногие — 200 руб.23. За­дача подыскать учителя для школы лежала на казачьем об­ществе. Нередко оно испытывало трудности с подбором подходящей кандидатуры преподавателя. В таком случае вмешивалось правление с указанием, откуда можно пригласить учителя.

На 1872 г. кадровый состав учителей в полковых и батальонных школах был представлен служащими воинскими чинами, выпускниками гимназий и духовных семинарий. Так, в Олочинской полковой школе преподавал приходской дьякон Стуков, в Богодатской школе — урядник Федор Марков, которые, по мнению окружного инспектора, вполне удовлетворительно органи­зовали учебный процесс. В русско-монгольской школе было три учителя: командир и старший учитель 1 конного отдела зауряд-есаул Николай Бадмаев, его помощник и младший учитель того же отдела старший урядник Сосор Туруев и за­коноучитель приходской священник Василий Корелин. В Донинской батальонной школе в это время учителем был урядник Алексей Корелин, в Шелопугинской, Красноярской и Харацайской — казаки Сергей Скуратов, Стефан Громов и Евгений Бурсаковский, в Сретенской и Кударинской батальонных школах — «отставной канцелярский служитель Ключевский» и коллеж­ский регистратор Ключихин. Кроме того, школьными учи­телями работали выпускники русско-монгольской школы и питомцы тех же полковых и батальонных школ24.

Какой бы скромной не была оплата труда учителя в штатных полковых и батальонных учебных заведениях, она все же являлась определенной и стабильной. Совсем в другом по­ложении были учителя поселковых казачьих школ. Они не получали гарантированного войсковой казной «жалования», а сами собирали плату с родителей своих учеников, составлявшую от 15 до 30 коп. в месяц с каждого ученика25. Учитывая малокомплектность поселковых школ, такую плату можно считать чисто символической. Довольно часто вместо денег родители учеников платили учителю натурой (продуктами, дровами и т.п.) или выставляли ему штоф водки.

В зависимости от таких условий выработался особый тип поселкового учителя. Лучшими учителями в казачьих об­щинах считались отставные от службы грамотные казаки пожилого возраста и добропорядочного поведения, т.н. «старички». Родители предпочитали их более молодым учителям, т.к. среди последних нередко попадались пьющие или случайные люди из отставных или выгнанных со службы мелких чиновников. Были также случаи, когда должность учителя стремились занять сыновья поселковых казаков, чтобы уклониться от дейст­вительной службы, т.к. на основании положений о войске казаки-учителя освобождались от ее прохождения26. В силу того, что претенденты были «своими», казаки соглашались с их кан­дидатурами, не принимая во внимание, грамотны они или нет. Чаще всего уже после окончания призыва такие учителя оставляли школу, и кадровая проблема снова вставала перед казачьим обществом.

В 1872 г. началось реформирование Забайкальского казачьего войска на основе введения в станицах общественного само­управления и передачи 2/3 войсковых земель в поземельные наделы казакам. Реформа проводилась с целью «уничтожить замкнутость этого сословия, предоставить ему значительные права по местному самоуправлению и вместе с тем положить прочное начало для дальнейшего материального развития их»27. В рамках преобразований Забайкальского казачьего войска 31 мая вышло утвержденное императором Александром II постановление Государственного Совета, согласно которому полковые и батальонные школы войска передавались в ведение Министерства народного просвещения и получали статус приходских училищ.

Передача школ гражданскому ведомству далеко не без­оговорочно была воспринята казачьей администрацией. Войсковое начальство долго не соглашалось передать здание русско-монгольской школы министерству, и по этому поводу даже началась межведомственная переписка, но, в конце концов, правление уступило. Не сразу согласились атаманы и на передачу других полковых и батальонных школ. Так, из-за противодействия со стороны атаманов у окружного инспектора А. Майделя возникли трудности с передачей Акшинской и Чиндатской полковых школ, а также Новотроицкой, Торгинской и Ундин­ской батальонных школ. В селе Ундинском атаман вообще не принял его, а помощник атамана И. Бобров обругал и нагрубил ему28.

Поселковые школы оставались по-прежнему в военном ведомстве. А. Майдель довольно прямолинейно характеризовал условия их существования как «шаткие», а средства считал «по большей части до того недостаточными, что лишь очень немногие из них приносили хоть какую-либо пользу»29. Что же касается самих казаков, то, похоже, что эти школы их вполне устраи­вали. Несмотря на то, что чиновники из учебного округа несколько раз ставили вопрос о закрытии этих учебных за­ведений в силу их «несостоятельности», поселковые школы так и не закрыли, опасаясь возмущенной реакции со стороны ка­заков, которые расценивали попытку их закрытия как нежелание правительства распространять грамотность среди казачьего сословия30. Учитывая тот факт, что казаки несли довольно много повинностей, они по праву гордились тем, что могли самостоятельно содержать свои школы, несмотря на связанные с этим материальные трудности.

Таким образом, именно в период Великих реформ на тер­ритории Забайкалья сформировалась и получила развитие сеть учебных заведений для казачьего населения, которая, не­смотря на материальные трудности роста, прогрессировала и по своим темпам опережала учебные заведения других ведомств.Начало школьному строительству в Забайкальском казачьем войс­ке положила инициатива прогрессивной местной власти, раз­будившая ответное движение в казачьей общественности, озабо­ченной будущим своих детей. Формирование образовательной сети для казаков осуществлялось по принципу, согласно ко­торому просвещение народа являлось в равной степени делом общества и государства.

С 1872 г. начинается новый этап в истории казачьих школ, рассмотрение которого не входит в задачу данной статьи, однако некоторые предварительные соображения о последст­виях смены ведомственного подчинения для казачьих школ хо­телось бы высказать. Переход школ в Министерство народного просвещения, безусловно, улучшил материальное положение учебных заведений, т.к. целевое финансирование из государст­венной казны стало постоянным и верным источником их сущест­вования. К примеру, бюджет русско-монгольской школы увеличился до 1900 руб., а плата учителям возросла до 700 руб.
в год31. Увеличение финансирования открыло перед учебными заведениями новую перспективу: систематизации образования и формирования нового корпуса квалифицированных учителей.

В то же время, ведомственную смену можно считать проявлением кризиса, вызванного недостатком материальных и финансовых ресурсов у казачьих общин, необходимых им для содержания и развития своих школ. Этот кризис является следствием не только официальной политики недостаточного финансирования народного образования, но и следствием по­ступательного развития самой системы казачьих школ, темпы роста которой сделали начальную школу доступной для под­растающего поколения казаков, но превышали материальные возможности казачьего населения по ее содержанию.

_______________

1 Андреев А.И. История бурятской школы (1804-1962 гг.). — Улан-Удэ: Бурят. Кн. Изд-во. С. 88; Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской области до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1912. №5. С. 372.

2 Г.М. Заметки о народных училищах Забайкальской области // Журнал Министерства народного просвещения. 1881. Ч. CCXIV. С. 214; Андре­ев А.И. История бурятской школы. С. 85.

3 Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской области до 1872 г. С. 372.

4 Там же. С. 373.

5 Коваленко А.И. Культура казачества восточных окраин России (XVII — начало XX вв.). — Благовещенск: Пром.-коммерч. изд-во «Зея», 2008. С. 123.

6 Государственный архив Иркутской области (далее — ГАИО). Ф. 24. Оп. 9. Д. 64. К.1736. Л. 85 об.

7 ГАИО. Ф. 24. Оп. 9. Д. 111. К.1738. Л. 91; Там же. Д. 132. К.1739. Л. 27 об.

8 ГАИО. Ф. 24. Оп. 9. Д. 132. К.1739. Л. 27 об; Там же. Д. 233. К. 1743. Л. 22 об; Там же. Д. 35. К. 1898. Л. 20.

9 ГАИО. Ф. 24. Оп. 9. Д. 233. К. 1743. Л. 22.

10 ГАИО. Ф. 24. Оп. 9. Д. 35. К. 1898. Л. 19 об, 20.

11 См., например, ГАИО. Ф. 24. Оп. 9. Д. 227. К. 1742; Оп. 10. Д. 154. К. 1661; Оп. 12. Д. 715.

12 Коваленко А.И. Культура казачества восточных окраин России, с. 124.

13 Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской облас­ти до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1914. №3-4. С. 167.

14 Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской облас­ти до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1912. №5. С. 374.

15 Цит. по: Линьков А. Из истории народного образования в Забайкаль­ской области до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1914. №3-4. С. 167.

16 Там же. С. 168.

17 Там же. С. 169.

18 Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской облас­ти до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1912. №5. С. 374; Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской области до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1914. №3-4. С. 168.

19 Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской облас­ти до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1912. №5. С. 374; Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской области до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1914. №3-4. С. 169.

20 Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской облас­ти до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1914. №3-4. С. 172.

21 Там же. С. 170.

22 Там же. С. 168; Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской области до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1912. №5. С. 374.

23 Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской об­ласти до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1914. №3-4. С. 171.

24 Там же. С. 168-169; Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской области до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1912. №5. С. 374.

25 Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской облас­ти до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1914. №3-4. С. 173.

26 Там же.

27 ГАИО. Ф. 24. Оп. 9. Д. 292. К. 2045. Л. 22.

28 Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской облас­ти до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1914. №3-4. С. 167.

29 Там же. С. 173.

30 Там же. С. 174.

31 Линьков А. Из истории народного образования в Забайкальской облас­ти до 1872 г. // Сибирский архив. — Иркутск. 1912. №5. С. 375.

* Статья подготовлена при поддержке грантов ДВО РАН №09-I-ОИФН-02 и №09-III-А-1-557.

Аргудяева Ю.В.

Хозяйственный и семейный быт дальневосточных казаков
во второй половине XIX в.

Во второй половине ХIХ в. система жизнеобеспечения дальневосточно­го казачества представляла собой комплекс, сложившийся под влиянием определенных геополитических, природно-экологических, экономических, демографических факторов, ставшими основными условиями для формирования хозяйственного и семейно-бытового потенциала этой части населения на востоке России.

Особенно сложной была адаптация первых переселен­ческих групп казаков. Те из них, кто был поселен в верховьях
р. Амур, где природные условия были близки к экологии Забайкалья и созданные казачьи по­селки были расположены сравнительно недалеко от прежнего места житель­ства, сумели пере­вести основную часть своего имущества. Хуже складыва­лась жизнь у первопоселенцев на среднем Амуре и Уссури, где природно-климатические условия значительно отличались от «материнской» террито­рии. Частые наводнения, обилие оводов, мошки и комаров, донимавших лю­дей и домашний скот, ручная раскорчевка земли под пашни, плохое тран­­с­портное со­об­щение и снабжение необходимыми в хозяйстве товарами, отсут­ствие медицинского обслуживания и другие причины отрицательно повлияли на хозяйственно-бытовой и демо­графический потенциал.

Вот как обустраивались, к примеру, казаки-переселенцы на р. Уссури. Их переселениеначалось в 1858 г. по жеребьевке, т.е. в принудительном по­рядке. Это «поставило народ в ве­ликую печаль..., но жеребка была; тяжело было следовать к месту жеребки... кто получил жребий на Уссуру были в без­умии... и горе»1. По воспоминаниям очевидцев, ранней весной, сухо­путьем, до места сбора для сплава, казаки шли пешком 180 верст, что значительно ослабило их силы. От Сретенска под командованием полковника Пузина все двинулись вниз по р. Шилке. Они были размещены на паромах и баржах. Вы­шли, как только вскрылись реки ото льда, в апреле. Имущество принималось на паромы только по указанию начальства, то есть не все. Это было полное разорение казачьим семьям2, тем более, что нередко, баржи, груженные хле­бом, тонули в р. Амур, а из сплавлявшихся 150 голов скота на Уссури при-было только 53.

Высадку людей для заселения производили на ранее на­значенные пунк­тах. Последняя высадка людей на р. Амуре — станица Михайло-Семе­новкая4. Отсюда назначенные к заселению р. Уссури 40 казачьих семей, по­плыли по Амурской протоке и далее по р. Уссури, где для заселения были определены поселки Казакевичево, Корсаковский, Невельской. В день празд­ника Тро-ицы 1858 г. прибыли в пункт № 2, названный в честь первого При­морского губернатора контр-адмирала Казакевича, где было остав­лено два­дцать казачьих семей. Остальные семьи расселились вверх по р. Уссури в поселках Корсаковский и Невельской.

В Казакевичево первоначально стали жить на самом бе­регу, так как не было нигде чистого места. Кругом стоял непроходимый лес, изобилующий мошкой и комарами. Вся хозяйственная работа первоначально велась артель­но: мужчины производили расчистку мест для построек домов, строили жи­лища; женщины в это время косили сено. После работы, по очере­ди, ходили обходом вокруг станицы — для защиты от тигров, которые, заби­раясь во дворы, таскали домашних животных даже днем.

К октябрю выстроили 14 изб, в которых и зимовали по пяти семей в каждой. Продукты, выдаваемые правительством на паек, были некачествен­ными, люди голодали. По воспоминаниям первых жителей, хлеб пекли в пе­чах, вырытых в яру, из гни­лой муки с червями5. В первую же зиму появилась цинга, переболело почти все население. Медицинская помощь практи­чески отсутствовала.

С наступлением теплых дней болезни несколько отступили. Но и лю­дям, и скоту тяжело было переносить лето из-за обилия мошки и комаров. От укусов этих насекомых у людей текла кровь, распухала и трескалась кожа, появлялся зуд во всем теле, дрожь, жар в голове6. Особенно страдали дети.

Несмотря на трудности, с приходом весны приступили к раз­работке земли под пашни. В первые годы для освобождения земли из-под леса, а так­же для уничтожения насекомых, командир дивизиона Марков приказывал жечь как можно больше тайги. Марков же сам наблюдал за раскорчевкой земли под посевы, обязывая каждого мужчину в год разработать одну четвер­тую десятины земли, а женщину — одну восьмую. Не исполнившего почему-либо урок наказывали. Вот тут и были слезы и кровь от телесных наказаний. Ситуацию усугубляло и постоянное недоедание. Один из старых ка­заков вспоминал, что они работали летний, жаркий длинный день на одном зажаренном без соли карасе7. Другой казак добавил, что «лихолетье Маркова» продолжалось несколько лет. И лишь с приездом в 1869 г. полковника Глена положение изменилось в лучшую сторону8.

Раскорчеванную землю казаки распахивали сообща, на казенных бы­ках, засевая ярицей, ячменем, овсом. Но ежегодные усилия не оправдывали трудов: то вода зальет, то неурожай9. Несмотря ни на что, с каждым годом жизнь заметно улучшалась. Освоились с местностью, начали ходить на охо­ту, бить соболей, которых продавали по 4 и 5 руб. за штуку. Помимо пушных животных, весной охотились на разную дичь (гуси, утки), а также на коз и ло­сей, зимой — на кабанов, кабаргу10. Хо­рошим подспорьем было рыболовство. Рыбы было так много, что, например, у женщин она выхватывала белье и про­визию во время полосканий в реке. В первое время, когда не было ло-док, так как казаки не умели их делать, рыбу кололи баграми прямо возле берега. Жившие в окрестностях Казакевичево гольды (нанайцы) первоначально чуждались русских, но постепенно стали с ними знакомиться, научили их строить лодки, ловить крючками осетра, калугу и другую крупную рыбу11.

Станица Казакевичево, расположенная в 40 верстах от дер. Ха­баровки (в будущем — г. Хабаровск) стала как бы цент­ром заселения казаками р. Ус­сури, откуда казачье население других станиц и поселков получало прови­зию, все необходимое.

В том же 1858 г. казаками-забайкальцами был основан в 20 верстах от Хабаровки и поселок Корсаковский (впоследствии — станица). Часть за­байкальцев пришли непосредст­венно из Забайкалья (с р. Ингоды и Шилки), часть из низовьев р. Амур, куда они прибыли еще во время первого сплава ка­заков в 1855 г., осуществленного генерал-губернатором Восточной Сибири Н.Н. Муравьевым.

Старая казачка Попова, жившая там с самого основания по­селка, рассказы­вала в 1907 г., что на месте будущего поселка Кор­саковский рос густой строевой лес, который сразу и шел в дело — на возведение жилищ. До постройки изб жили в землянках, построенных на высоком берегу реки, по нескольку семей в одной землянке. Жили дружно. «Семь баб у одной печи, с малыми ребятами и без ссор, а ныне невестка со свекровью, не говоря, что две невестки, неделями не выживают», — вспоминала она. Она также отмечала, что «хорошее было начальство уже тем, что работать заставляло». И то, что пере­селенцы сравнительно быстро завели огороды и пашни и стали жить хорошо, она относила не только к привычке забайкальцев хо­рошо трудиться, но и к тому факту, что в первые годы освоения уссурийских земель к труду принуждали, его поощряли, была жесткая дисциплина12.

Дата добавления: 2015-07-25