Глава семнадцатая. Элспет.

У святой Женевьевы, Париж, Франция

28 апреля 1916

Моя Сью,

тысяча извинений за то, что не написал раньше! Ты, должно быть, сильно волновалась, когда получила только открытку из госпиталя, которую я отправил, но я был не в состоянии написать больше. Сейчас я чувствую себя намного лучше и подумал, что ты заслуживаешь более подробного объяснения.

Я дежурил на маршруте, ведущем к перевязочному пункту около тыловых траншей. Достаточно близко, чтобы, как говорится, «понюхать пороху». Из-за сильного обстрела «везунчиков» сюда еще не доставили, так что я ждал в землянке. Скоро я увидел, как санитары стали карабкаться на насыпь. Это было довольно рискованно, поскольку место находилось на виду у бошей. Ночь была лунной, и на короткий миг санитары и парень с носилками на вершине насыпи стали хорошо видны. Этого хватило стрелкам, чтобы открыть огонь.

Я увидел, как упал носильщик, и рванул наверх. Одного из санитаров подстрелили, но «везунчик» оказался в порядке. Я оттащил раненого санитара вниз, а потом помог другому санитару с носильщиком. По нам снова открыли огонь. Снаряд упал совсем близко, и меня достало несколькими осколками в плечо и правую ногу. Каким-то образом нам удалось загрузить в скорую «везунчика», раненого санитара и меня самого, однако я не мог вести машину.

Мои ранения были не слишком тяжелыми, но я подхватил инфекцию, и у меня начался сильный жар. Меня отправили подальше в тыл, и вот я оказался в Париже. Мне так жаль, Сью. Знаю, ты, должно быть, очень беспокоилась, когда получила открытку о том, что я в госпитале. Я не мог писать. Французские доктора вставили в рану трубки, чтобы откачать жидкость, и я не мог шевелить рукой несколько недель. И ни одна из медсестер не знала ни слова по-английски, так что я не мог даже продиктовать письмо. Мое плечо болит до сих пор, так что я пишу это письмо с перерывами. Тем не менее, в моих лихорадочных снах ты всегда была со мной рядом.

Твой Дэйви

P.S. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пришли мне книг! Не знаю, сколько еще я пробуду в госпитале, но уже готов карабкаться на стену от отсутствия хоть чего-нибудь интересного для чтения.

Отель «Республика», Париж, Франция

6 мая 1916

Моя дорогая, забавная девочка! Я попросил книг, но думал, что ты просто отправишь их посылкой. Но Луиза Мэй Олкотт [1]? Да ты и в самом деле схватила первое, что попалось тебе под руку по пути к двери. Чего я не могу понять, так это как ты пережила десятичасовый переезд в поезде с одними только «Ребятами Джо». Но именно это и случается, когда выскакиваешь из дома совершенно без багажа! Даже без чистой пары носков. Хорошо, что я смог одолжить тебе свои. Уверен, однажды ты мне их вернешь.

Ты никогда не покидала моих мыслей, но, снова увидев тебя, искупавшись в твоем присутствии, которое было слаще любого лекарства, я почувствовал себя рожденным заново. Все ячменные воды докторов и сиделок не могли сравниться с твоей лаской. Только ты можешь придать мне столько сил.

Завтра я вернусь в место третье. Напишу оттуда. Я просто хотел, чтобы дома твоего возвращения ждало письмо.

Дэйви

Где-то посреди пролива

6 мая 1916

Дэйви, Дэйви. Тебе необязательно было получать ранение, чтобы привлечь мое внимание! Ты же знаешь, что я люблю тебя, несмотря ни на что. Но все же нечестно было таким образом пытаться заманить меня на корабль. Не увидь я подтверждения собственными глазами, никогда бы не поверила, что ты действительно был ранен так серьезно.

Лежа на той больничной кровати, ты выглядел весьма трагично и заставил меня ужасно разволноваться, когда я первый раз тебя увидела! Ты был таким исхудалым и бледным, с разметавшимися по подушке волосами — я едва не расплакалась. Но потом ты открыл свои глаза цвета шотландских холмов и сказал: «А вот и ты», как если бы дожидался меня. В этот миг я поняла, что все будет в порядке. Я удивлена, что тебя выписали так быстро, но, наверное, от тебя хотели наконец избавиться. И после тех комментариев, что ты шептал в мое горевшее от смущения ухо, я могу их понять. Медсестры были монахинями, Дэйви. Тебе повезло, что они ни слова не понимали по-английски.

Хотя нам в той комнате в отеле слова были не нужны. Я хотела что-то сказать, но ты очень умело остановил меня поцелуями, как сделал это тогда в Лондоне. Очень умело. Я не сожалею ни об одном мгновении той длинной, беспорядочной ночи, но, мой дорогой, если бы я знала, насколько больно тебе будет следующим утром, я бы, возможно, не решилась. Или, по крайней мере, захватила бы еще одну бутылку бренди.

Как жаль, что та ночь кончилась! Как жаль, что мы не могли прятаться в нашей комнате так же долго, как в прошлый раз. Девять дней поцелуев, апельсинов, намерений наконец выспаться. Но я знала, что тебе нужно было сходить отметиться. Вернуться на службу. О Дэйви, отпустить тебя всего через полдня после нашего первого объятия было невообразимо трудно. Но ты был прав. Я так сильно волнуюсь о завтрашнем дне, о каждом «прощай», что не могу насладиться «сегодня».

Грядущее полно волнений. Я не имею ни малейшего понятия, что станет известно завтра об Иане. Или обо всем остальном. Но ты сидел на кровати передо мной, без рубашки, такой красивый и мой. Дэйви, мое «сегодня» — это ты.

В момент, когда я совсем запуталась, меня поддержала твоя уверенность. Мне нужно было только увидеть тебя, и все сомнения и волнения пропали.

Через несколько дней я буду на Скае. На этот раз я не буду останавливаться в Эдинбурге. Когда попаду домой, напишу. Я просто хотела, чтобы в месте третьем тебя ждало письмо.

С безграничной любовью,

Сью

Место третье

9 мая 1916

Сью,

снова в месте третьем. Обнаружил те другие письма — от 12-го, 22-го и 25-го. Ты действительно так волновалась? Я невероятно тронут. Мне следует получать ранения почаще. Это не только заставило тебя простить меня и признать, как сильно ты меня любишь, это еще и вознаградило меня возможностью снова увидеть твое прекрасное лицо. А когда ты вытащила меня из того тусклого госпиталя, я получил еще большую награду, которая (если быть совершенно честным), возможно, причинила моему бедному израненному телу больше вреда, чем пользы, но разум мой вознесла к небесам.

Я все еще не совсем в порядке, но скоро буду. За мои действия мне вынесли благодарность. Но более важно (по крайней мере, в нашем отделении) то, что я, наконец, заслужил себе прозвище! Они для нас очень важны и показывают, что ты доказал свое право быть полноценным членом отделения. Я уже говорил тебе о Плинии и Риглзе. У Гарри прозвище уже было — можешь ли ты поверить, что он у нас зовется Харрингтоном? Еще у нас есть Ламп, Джерси, Скитер, Гаджет, Баки и Уорт [2]. Не спрашивай, от чего это пошло, потому как я и сам не смог бы сказать! Меня же окрестили Кроликом. Ребята говорят, что мне с моими царапинами очень повезло, как если бы у меня были кроличья лапка. Разумеется, это не была бы правая, но ведь с левой-то ногой у меня было все в порядке, и разве она не счастливая?

Твой удачливый (всегда!) Кролик

Остров Скай

15 мая 1916

Дэйви,

больше никаких ранений! Даже если это заноза в пальце. Ты меня понял? Если такое повторится, я не приеду. Я брошу в камин все письма, которые ты пришлешь, и не стану обращать внимания на твои ребяческие попытки привлечь внимание.

Ты мне не рассказывал: залезать на опасные возвышения и выручать носильщиков тоже часть твоей работы? Все это время я успокаивала себя тем, что ты в безопасности, водишь машину далеко от передовой. А теперь ты говоришь, что не только подъезжаешь так близко к опасной зоне, но и покидаешь машину! Пожалуйста, обещай, что больше не будешь так делать.

Я наконец-то получила открытку, которую ты послал из госпиталя. То, что она шла сюда почти месяц, говорит не в пользу почтовой службы. Если бы я получила ее, когда предполагалось, то приехала бы к тебе гораздо быстрее. Проклятое почтовое управление!

Вернувшись на Скай, я обнаружила, что мой новый дом достроен. Возможно, тебе он не покажется таковым, но для меня это настоящий дворец. Два этажа, деревянный пол, трубы по обеим сторонам дома, застекленные окна и запирающаяся дверь! Невероятная роскошь, надо сказать. Отправляю тебе небольшой рисунок нового дома.

Финли помогает мне с отделкой дома. С тех пор как ему поставили протез, он понемногу начинает приходить в себя. Папа натаскал выброшенных на берег кусков дерева, и Финли смастерил из них каминную полку для моей гостиной. Потом он вырезал по всей поверхности русалок, волшебных людей-тюленей и эльфов. Получился настоящий камин для девушки с острова. Для девушки, которая победила свои страхи и покорила море.

Тем не менее, бедняга Финли порядком подавлен. Иан не единственный, о ком он грустит. Стали портиться его отношения с Кейт. После его возвращения она стала заходить все реже и реже. Финли все еще надеется, что она вернется, привыкнет к его ноге, как это сделал он. Но я не очень-то в это верю. Почти каждый раз, когда я захожу на почту, я вижу ее, и всякий раз с надушенными конвертами. Не могу заставить себя рассказать Финли. Дейви, это его сломает.

Я отправляюсь на свою ферму, чтобы начать переносить вещи в дом. Надо хорошенько выстирать постельное белье и проветрить матрас. Да и все остальное, наверное, тоже не помешает почистить, перед тем, как заносить в новый чистый дом. Я отправлю это письмо по пути.

Уже скучаю по тебе,

Э

Место третье

22 мая 1916

Сью,

ладно, я крещусь и целую локоть. Ты больше не услышишь, чтобы я делал что-нибудь настолько глупое. Клятвенно тебе обещаю. Это подойдет?

Здесь многое изменилось. Я говорил тебе, что получение прозвища — что-то вроде обряда посвящения: ты становишься своим. Судя по всему, это действительно изменило мои отношения с ребятами. Они всегда были со мной дружелюбны, но я не сблизился ни с кем так, как я близок с Гарри. Мне постоянно казалось, что я должен стараться превзойти всех и каждого из них. Но теперь я понимаю, что мы все на одной стороне. Возможно, у меня даже появится пара-тройка друзей.

Для меня это ново. Знаю, знаю, сложно поверить, что с моим блестящим характером и непогрешимым чувством юмора я не самый популярный парень в отделении, но я как раз-таки один из тех, у кого много знакомых, но мало друзей. Теперь же я ощущаю тот дух товарищества, о котором раньше только читал.

Прошлой ночью я занял себя стихами Дарли и вдруг осознал: я уже давно не слышал, чтобы ты говорила что-нибудь о своем творчестве. Знаю, я заставил тебя побегать по стране, но имела ли ты возможность найти время написать что-нибудь?

На днях я сочинил небольшую сказку о принцессе с волшебной короной для путешествий и отправил ее Флоренс, но потом посчитал и понял, что ей уже около четырех лет. Не переросла ли она истории дядюшки Дэйва? А что нравится четырехлетним девочкам? Она учится рисовать и посылает мне необычайнейшие картины (которые, к счастью, Хэнк снабжает пояснениями). Последняя называлась «Мама, цыплята и кот тети Салли у моря».

Сейчас я обедаю довольно унылым рагу, которое, похоже, в основном состоит из капусты и репы, и думаю о том, как мы с тобой трапезничали в Карлтоне. Тушеная утка, устрицы; ты первый раз попробовала шампанское. Я до сих пор могу ясно представить, как твои глаза заблестели от разнообразия десертов. Все еще не могу поверить, что ты заказала каждого по чуть-чуть! Кажется, это было так давно, хоть на самом деле прошло не больше полугода. Полгода как полжизни. Когда мы не вместе, разницы нет.

Помнишь, что ты сказала мне, когда мы встретились на Кингс-Кросс? Какими были твои самые первые слова? Ты подплыла ко мне и, пока я пытался придумать, чего бы умного сказать, произнесла: «А вот и ты». Я часто думаю об этом, Сью. Вот я. Где бы я ни был, «вот и я».

Дэйви

Остров Скай

29 мая 1916

Дэйви,

я переехала в свой новый дом и кое-что в нем затеяла. Все его стены побелены с внешней стороны, и они показались мне заманчивым полотном, поэтому я собрала краски всех цветов, что только смогла найти в Портри, и стала украшать их. Я набиваю карманы баночками и кистями, залезаю на лесенку, прислоняю к скату крыши деревянную дощечку-палитру и позволяю своему воображению и воспоминаниям вести мою руку. Уверена, моряки с проходящих мимо лодок или путешественники, гуляющие по противоположному берегу озера, смотрят на меня, как на ужасную чудачку, но для меня все стоит на своих местах. Каждый завиток цвета, каждый взмах кисти — памятник тебе и мне.

Финли закончил каминную полку, и это настоящее произведение искусства. Все вырезано с невероятной тщательностью, даже самые мелкие детали. В самом центре изображена принцесса фей, очень похожая на Кейт. Я сказала ему, что он зря теряет время на Скае и что ему следует изучать скульптуру в Школе искусств в Глазго. Он не должен чахнуть здесь, как я, и растрачивать свое мастерство на фермерские дома. Теперь, когда он не может выходить в море, он больше не привязан к этому месту, как остальные. Он может отправиться в большой мир, как мы часто мечтали в детстве.

Сказать по правде, я хочу, чтобы он уехал отсюда, чтобы перестал думать о Кейт. Когда я отправляла тебе последнее письмо, я встретила ее на почте. Ветер, подувший через открытую дверь, вырвал письмо из ее пальцев, и я поймала его для нее. О, Дэйви, оно было адресовано Вилли и насквозь пропахло дешевыми духами. Она видела, что я заметила, но — вот наглая девица — только выше задрала нос и не сказала ни слова. Наверное, мне следовало сразу же рассказать Финли, что все это время Кейт обманывала его с его собственным братом, но... я не смогла. Только не тогда, когда он, кажется, наконец примирился со своей жизнью.

Хотя я думаю, что он, возможно, уже знает. На прошлой неделе Вилли приезжал на побывку, расхаживал павлином и кормил нас рассказами об отважных битвах, а потом заторопился уходить. Я догнала его на улице, он шел в сторону Портри. Я сказала, что знаю про Кейт. Знаю, что именно она — та девушка, с которой он встречался, и что ему следует прекратить это ради Финли. Он просто рассмеялся и ответил, что меня же не остановило наличие мужа, и вообще, я сама говорила ему, что нет ничего плохого в том, чтобы слушаться своего сердца. Что он продолжает это только потому, что я делаю то же самое. Что мы с ним одинаковые.

Дэйви, то, что он делает, кажется настолько неправильным. И я вижу, как из-за этого страдает Финли. Всего через несколько дней Вилли отправился ко мне домой, чтобы помочь Финли. Домой он пришел с разбитым носом, а Финли и вовсе не возвращался до следующего дня. Должно быть, он знает. Сможет ли он когда-нибудь простить их?

И, по словам Вилли, все это время я поступала с Ианом так же. Больше думала о себе, чем о нем. Все эти мелкие приступы вины, случавшиеся со мной время от времени, после таких слов навалились на меня с новой силой. Я не только лгала и изменяла, я подтолкнула брата поступить так же. Я разрушила не только свой брак. Я разрушила свою семью.

Я могла бы дать Вилли другой совет. Я могла бы рассказать Финли про письмо Кейт, когда у меня была такая возможность. Но я ничего не сделала, и теперь мои братья не разговаривают друг с другом.

И все это из-за меня. Если бы я не поступила так с Ианом, Вилли не чувствовал бы себя правым. И моя семья осталась бы целой.

Дэйви, мой любимый, мой мальчик, это должно прекратиться. Я должна остановиться. И поверь, мои пальцы не желают писать эти слова. Но я больше не могу поступать так с Ианом. Когда он найдется, когда он вернется домой, я должна ему рассказать. Я должна объясниться с ним до того, как что-либо станет возможным между нами. Между мной и Ианом не все было гладко; он, безусловно, это понимает. Но, Дэйви, я должна сделать это правильно, или я никогда не смогу себя простить.

Вот почему я рисую нашу историю на стене своего дома. Напоминание о том, что было. Память о нас, созданная красками и кистями.

Прошу, пойми. Знай: я люблю тебя, но, пожалуйста, пойми.

Элспет

Место третье

8 июня 1916

Сью,

ты не представляешь, как я боялся получить от тебя подобное письмо. Знал, что однажды это произойдет, но все равно боялся.

В день, когда ты написала, что тоже любишь меня, Сью, ты перевернула мою жизнь с ног на голову. С той минуты, как я прочел эти слова, мир больше никогда не казался мне прежним. Но твое последнее письмо все вернуло на свои места, хоть голова у меня и кружится даже сильнее, чем раньше. Я не спал с того момента, как получил его.

Я мог бы умолять тебя не покидать меня. Именно это и хочет сделать эгоистичный мальчишка внутри меня. Думаю, ты тоже хочешь, чтобы я так поступил. Но все, чем я здесь занимаюсь, — это попытка доказать, что я достоин тебя, достоин того, что есть между нами. И этот мужчина не станет отрывать тебя от тех, кого ты любишь. Он не захочет, чтобы твоя жизнь пошла трещинами.

Все, о чем я прошу, чтобы ты подумала еще. Не уходи прямо сейчас. Все это так внезапно. Я не буду принуждать тебя к чему-то, чего ты не хочешь, но дай мне немного времени. Позволь мне задержать тебя еще ненадолго. Пока Иан не вернулся, пожалуйста, останься со мной.

Всегда твой,

Дэйви

Остров Скай

19 июня 1916

Дорогой Дэйви,

я получила официальное письмо из военного ведомства. Так как новостей больше не было, рядового Иана Данна с сожалением признают погибшим в бою.

Я знала это с того момента, как услышала стук в дверь. Я даже не стала сразу открывать письмо, только отложила его на каминную полку работы Финли. Забавно, но первая моя мысль была о Финли, о том, что новость его убьет. Я должна была крепиться. Я должна была поддержать брата.

После получения письма я совсем не спала. Ночь я провела в старом доме, разбирая немногие вещи Иана. От него осталось так мало - так что же будет свидетельствовать о том, что он жил? Я не смогла заставить себя переместить что-нибудь оттуда, где он это оставил.

На полочке в старом доме лежит забытым морской календарь 1910 года — неужели он когда-то читал его? — и резная трубка. Вечерами, когда я писала, Иан занимался резьбой по дереву. Знаю, он перенял это от Финли. Помню, как мальчишками они сидели на берегу, склонив вместе свои темные головы, и ваяли для меня из дерева кукол и корабли. В последние годы он начал заходить в море дальше и иногда не возвращался на ночь. Я говорила себе, что ему просто надоели эти вечера, полные только резьбы по дереву и плясок огня в очаге. Но теперь я больше не так уверена.

Одежды у Иана было немного, и на войну он забрал почти все, что имел. В сундуке не осталось ничего, кроме двух залатанных синих рубашек, которые я сшила для него к нашей свадьбе. Они были по-любительски плохо скроенными, но Иан не жаловался, только просил меня заштопать появлявшиеся время от времени дыры. У меня все еще где-то есть лоскуты той синей ткани. Удивительно, что рубашки протянули дольше, чем наша семья.

За заднюю стенку сундука был заткнут сломанный деревянный гребень. У Иана всегда были слишком длинные волосы. Он говорил, что ему нравилось, как они развевались на ветру, когда он выходил в море. В ночь перед уходом в армию, он в одних брюках сел перед камином и коротко обрезал их. Я хотела собрать его локоны и заложить их между страницами Байрона, но Иан все выбросил в огонь. В любом случае мне обычно не свойственна такая сентиментальность.

На дне сундука я нашла жестяную коробочку от печенья, металл которой выели соль и ржавчина так, что крышка не открывалась. Должно быть, она обитала в его мешке, пока он не опустошил его, чтобы собраться на войну. Открылась она только с помощью мясного ножа. И, о Дэйви! Внутри была копия моей самой первой книги, «По волнам к Пейнчоррану». Мы еще даже не были женаты, когда я подарила ее ему, не зная даже, станет ли он ее читать. Страницы оказались запятнанными каплями воды, а в самой середине книги, на стихотворении о летних ночах, был заложен локон моих волос. Карандашом была подчеркнута фраза «теплое дыхание на моей щеке». С книгой коробочку разделяла детская погремушка.

С этой ночи я сижу, завернувшись в его свитер, и смотрю в огонь. Матир заглянула ко мне вчера и поцокала языком, когда увидела меня перед очагом в шерстяной одежде. Она натаскала воды для ванны и стала готовить рыбный пирог. Пока он пекся, она помогла мне вымыть волосы, а потом спросила: «Это тебя мучает чувство вины?».

Как я могла объяснить, что виню себя не в том, что полюбила тебя, а в том, что любила Иана недостаточно? Что все это время, пока я считала, что он отдаляется от меня, я ошибалась. Он гонялся за сельдью до самого Норт-Минча, но с собой у него всегда была частица меня. Он не оставался без меня ни на секунду.

Моя душа опустела, Дэйви. Когда я только получила первое письмо, в котором говорилось, что он пропал, я сказал себе: погиб. Я выплакала тогда все глаза. И что еще я могла подумать? Надежда бесполезна в такой час. Она только предшествует разочарованию.

Дэйви, я не знаю, как мне себя вести. Я должна скорбеть. Когда прибыло письмо, я не проронила ни слезы. И до сих пор — ни одной. Мне нельзя покинуть мой дом — этого не поймут. Вот его вдова, и она не плачет. Вот его вдова, которой все равно.

Но мне не все равно. Он был моим мужем. Как мне может быть все равно?

Не знаю, каких слов я от тебя ожидаю. Я даже не уверена, почему я пишу тебе, но делаю это. Матир сказала, чтобы я не прекращала. Сказала, чтобы я продолжала писать «своему американцу», что иначе я погибну.

Пожалуйста, не оставляй меня, Дэйви.

Сью

[1] * Луиза Мэй Олкотт — американская писательница, прославившаяся изданным в 1868 году романом «Маленькие женщины». Автор "Ребят Джо".

[2] *Плиний — римский писатель-эрудит. Риглз (англ.) — козырек над иллюминатором. Харрингтон — англ. имя или фамилия, означает "семьянин". Ламп (англ.) — болван. Джерси — остров в проливе Ла-Манш, также порода молочного скота. Скитер (англ) — мошка. Гаджет (англ.) — безделушка. Баки (англ.) — сущ. самодельное ружье; прич.оборот обладающий повышенной упругостью. Уорт (англ.) — неприятный тип.

Дата добавления: 2015-07-19