После Делора

Остается важнейший вопрос: как может европейский ка­питализм сохранить свой характер в условиях натиска рынка, который сам же Европейский Союз призван развивать? Это противоречие раздирает Европу. После Маастрихта на каж­дом очередном саммите Еврокомиссия постоянно и нудно на­поминала о необходимости закрепить то, что у европейцев есть общего, пытаясь поддержать темп начатого Делором дви­жения по пути позитивной, а уже не только негативной, ин­теграции. В Комиссии по-прежнему утверждают, что Европа не может просто копировать Америку. Ей нужно осознать свои собственные ценности. Там также признают, что если ЕС рас­считывает укрепить свою легитимность, то в основе приня­тия общеевропейских решений должны лежать подлинно де­мократические процедуры. Но продвижение вперед проис­ходит безнадежно медленно.

В мечтаниях и риторике недостатка нет. Однако не хвата­ет механизмов и политической воли для достижения желае­мого. Суть проблемы в том, что отсутствует согласованный нарратив по поводу предназначения Европы и того, как его реализовать. Наиболее очевидные проблемы, с которыми стал­кивается континент, - это сохранение высокого уровня безра-

Глава десятая

ботицы и неспособность достичь темпов роста, сравнимых с американскими. Как я доказываю в данной книге, текущие уровни роста и занятости в США представляют собой весьма специфическое и неустойчивое достижение. Но из-за отсут­ствия согласованного нарратива и прочной веры в европейс­кую социально- экономическую модель это обстоятельство не предотвратило коллективного психоза, поразившего европей­ских лидеров. Они считают, что Европе следует в большей мере походить на Америку, чтобы воспроизвести приписываемый ей динамизм. Они поддались идущей из США пропаганде, будто европейский путь в корне ошибочен и потому Европе следует американизироваться. Налицо полнейший отрыв от реальности. Европейский политический класс полагает, что не может защищать европейские ценности и институты в ка­честве источников производительности и социальной спра­ведливости. А ведь это достояние стоит того, чтобы его сохра­нять, даже оно если и нуждается в некотором пересмотре модернизации. К сожалению, отвешивая ритуальные поклоны исключительности своего континента, европейские политики сами призывают к американизации, приводя тенденциозные цифры о роли малых предприятий, ссылаясь на отсутствие в Европе предпринимательской жилки, на потретность в больших объемах рискового капитала, на издержи регулирования, на низкую производительность и так далее Вряд ли после всего этого стоит удивляться, что государства-члены сопротивляются важным политическим инициатива и стремятся сохранить те механизмы, которые неплохо послу­жили им прежде. У электората европейских стран растет не­доверие к общеевропейскому проекту, поскольку люди видят, что разрушается то, что уже доказало свою полезность, но вза­мен не предлагается ничего существенного. Они по-своему правы. Но возникает ступор в процессе интеграции.

Так, на саммите в Лиссабоне в 2000 году Европейский совет подписался под замечательными целями содействия предпринимательству, инновациям и либерализации. Наме­рение состояло в том, чтобы сделать ЕС «к 2010 году самой конкурентоспособной и динамичной в мире экономикой, ос­нованной на знаниях, готовой к поддержанию экономическо-

Европейская идея

го роста при большем количестве рабочих мест с хорошими условиями труда и большем социальном сплочении». Было объявлено, что Европа не может во всем повторять Америку и должна усилить борьбу с социальной отверженностью. Да будет так! Но если рассмотреть эти декларации вниматель­нее, то выяснится, что они порождены канонами американс­кого консерватизма и Вашингтонским консенсусом. Обнару­живается, что социальное сплочение не подразумевает ничего общего с общественным договором. Это всего лишь заклина­ние о важности работы для преодоления всякого рода обще­ственных бед. Однако, как говорилось в Лиссабоне, увеличе­ние количества рабочих мест сдерживается мерами по выполнению общественного договора, которые поддержива­ют заработную плату работников на определенном уровне, тем самым мешая мобильности и поискам новой работы. И если кто-то надеется увидеть в материалах саммита понимание сложности отношений между физической, технической, чело­веческой и интеллектуальной инфраструктурой и динамизмом корпораций, что лежит в основе европейского, а также по су­ществу и лучшей части американского предпринимательства, то надежда напрасна. Лиссабонский документ засорен ссыл­ками на важность предоставления бизнесу «свободы», облег­чения «бремени регулирования» и содействия «рисковому капиталу». Чтобы защититься от подобного примитивизма, не следует доказывать, что все элементы европейского регули­рования и финансирования работают на «отлично»; это дей­ствительно не так. Но нужно настаивать на некотором знании существа дела и признании сильных сторон Европы. Вероят­но, авторы Лиссабонской декларации не знали ни о росте про­изводительности в Европе в последние 25 лет, ни о том, что в Европе доходы и социальная мобильность уже почти достиг­ли американского уровня, ни о том, за счет чего все это про­изошло. Они просто слепо повторяли догматы американского консерватизма.

Вот еще один удручающий образчик того, как выхолащи­ваются попытки добиться согласия по инициативам в области повышения занятости и социальных вопросов. На Амстердам­ском саммите 1997 года предполагалось провозгласить обяза-

Глава десятая

тельство стран ЕС обеспечить занятость всем европейцам. Вместо этого дело ограничилось размытыми, высокопарными декларациями о соответствующих намерениях, реализовывать которые имелось в виду путем поощрения конкуренции мето­дами, обеспечивающими интересы бизнеса, повышение гиб­кости рынков труда и снижение налогового бремени на кор­порации. То есть речь шла о политических решениях, кото­рые до сих пор отстаивает хорошо спевшийся хор бизнес-лоб­бистов в Брюсселе. Договоренность о том, что каждая страна будет ежегодно делать доклад о проводимой ею политике за­нятости, не сопровождалась конкретизацией того, какого рода политика желательна. Соглашение по вопросам занятости не­далеко ушло от пустой симуляции деятельности. Между тем, налицо перспектива разрушительной конкуренции между ев­ропейскими странами в гонке последовательного снижения корпоративных налогов и ослабления социальной защиты тру­дящихся для получения односторонних преимуществ. Вряд ли нужно доказывать, что сложившиеся в государствах - чле­нах ЕС системы социального обеспечения не оказывают дест­руктивного воздействия на их рынки труда. Наоборот, факты показывают, что стимулируя безработных к поиску рабочего места и одновременно предоставляя им возможность профес­сиональной переподготовки, можно значительно снизить уро­вень безработицы. В сочетании с совместными действиями европейских стран по решению проблемы недостаточности внутреннего спроса (о чем шла речь в восьмой главе), это по­зитивно отразилось бы на ситуации с занятостью в ЕС. Но достичь консенсуса по этому вопросу по-прежнему трудно.. И все же лидерам Европы известно о ценностях, которые их объединяют и отличают от США. На саммитах в Амстерда­ме и Лиссабоне безработицу, по крайней мере, выдвинули в качестве вопроса, заслуживающего внимания наряду с даль­нейшей либерализацией рынков. Представление странами официальных докладов о своих достижениях и взаимное изу­чение национальной политики по повышению занятости ак­туализировали проблему, а также интерес к наиболее передо­вой европейской практике в данной области. На саммите 2000 года в Ницце была принята Хартия фундаментальных прав, в

Европейская идея

общем виде определяющая ценности и минимальные права, которых совместно придерживаются европейцы. Как и в на­стоящей книге, общественный договор расценивается в Хар­тии как один из основных компонентов европейской системы ценностей. В ней также излагается совокупность общих для всех европейцев прав - на образование, здравоохранение, представительство работников в управлении предприятием, достойные условия труда, выплаты по социальному страхова­нию и социальному обеспечению. Кроме того, отмечена спе­цифика европейского подхода к собственности, когда право на частную собственность признается с оговоркой о необхо­димости регулировать права собственности «в той мере, в ка­кой это нужно для обеспечения общественных интересов»¹⁸. Проблема состоит не в самих устремлениях, нашедших отра­жение в Хартии, и не в подтверждении в ней тех европейских ценностей, которые акцентированы и в этой книге. Главное, чтобы эти устремления и ценности воплотились в общеевро­пейском политическом нарративе и практической социально-экономической программе.

Неспособность сделать это ведет к укреплению среди на­родов Европы мнения, будто ЕС во все большей мере высту­пает порождением европейских политических и деловых элит и что он призван обеспечивать их интересы. Представление общественности стран-членов, что она не имеет своего инте­реса и влияния в интригах, разворачивающихся внутри ЕС, и что Союз никак не учитывает ее озабоченности (несмотря на такие важные инициативы, как Хартия фундаментальных прав) вызывает растущую апатию, а иногда и откровенное разочарование в общеевропейском процессе. Уже десять лет тому назад французы минимально возможным большинством -от 51 до 49 процентов - проголосовали в поддержку присое­динения страны к зоне евро. В ФРГ вообще не рискнули про­водить референдум по этому вопросу. Однако в решении Кон­ституционного суда страны, гласящем, что Европейский Центральный банк должен быть подотчетен политическим Институтам Европы, а последние, в свою очередь, должны Иметь корни в европейском политическом сообществе, не ска­зано ничего нового для европейского политического и чинов-

Глава десятая

ного класса. Позже датчане проголосовали против евро, а ир­ландцы - против Ниццского договора.

После окончания «холодной войны» прежние мотивы, примирявшие государства-члены с европейской интеграци­ей, уже не столь действенны, как в прошлом, - тем более что общие экономические показатели Европы ухудшаются. Под­спудный национализм, который всегда готов был вырваться на поверхность, вновь на коне во всей своей красе. Объеди­ненная Германия, обретшая, наконец, уверенность в своей демократичности и приверженности капитализму, больше не ищет, как встарь, укрепления собственной легитимности че­рез причастность к европейскому сообществу. Да и Франция, явно оказавшаяся на положении второй скрипки после ФРГ, никак не может претендовать на лидерство в Европейском Союзе в составе 15 членов. Каким ни станет ЕС после расши­рения до 25 членов, это уже не будет «большая Франция». Французские надежды на лидерство рухнули еще в начале 1990-х годов, когда Великобритания и Италия оказались вы­толкнутыми из ЕВС, а сама Франция не смогла ничего проти­вопоставить разрушительным валютным спекуляциям. Повы­шение процентных ставок в Германии после ее объединения вызвало углубление экономического спада во Франции. Жес­ткие лимиты ЕВС были тогда ослаблены, чтобы Франция смог­ла остаться номинальным членом системы. Все европейские национальные хозяйства оказались в положении сателлитов, вращающихся вокруг германского солнца.

Но, как и в 1983 году, французы не думали о том, чтобы выйти из ЕВС или Маастрихтского договора. Напротив, они интенсифицировали свое участие, понимая, что другого выбо­ра у них нет. В 1990-е годы Франция приложила все силы, чтобы обеспечить достаточную консервативность своих под­ходов к процентным ставкам, уровню инфляции и фискаль­ной политике в смысле их соответствия высоким требовани­ям, предъявляемым к участникам ЕВС. Вместо того, чтобы ос­таваться валютной луной, вращающейся вокруг солнца Бундесбанка, французы проявили настойчивость в созданий общеевропейского валютного солнца, частью которого они могли бы стать, - хотя для рядовых французских граждан, как

Европейская идея

и жителей других европейских стран, трудности, связанные с _такой инициативой, были более очевидны, чем ее преимуще­ства. Парадоксальным образом, подготовка к запуску в 2002 году единой валюты происходила в условиях нарастающе­го кризиса по поводу легитимности и общего предназначе­ния ЕС.

Ставки в этой игре крайне высоки - с точки зрения как самого ЕС, так и его места в мире. США все более уверенно демонстрируют односторонность подходов и консерватизм. В то же время десять бывших коммунистических государств Восточной Европы стремятся присоединиться к ЕС, чтобы закрепить свою приверженность демократии и капитализму. Казначей ЕС - ФРГ - настаивает на том, чтобы этим странам была открыта реальная перспектива присоединения к Союзу в разумные сроки. Для ФРГ это одновременно вопрос прин­ципа и национальных интересов, так как немцы крайне заин­тересованы в стабильности и мире к востоку от своих границ. Великобритания поддержала расширение ЕС по схожим гео­стратегическим причинам, но политическому истеблишменту страны также известно, что это значительно осложняет зада­чу возведения политического союза в Европе.

Британцы недальновидны. Расширение желательно, и в среднесрочной перспективе страны-претенденты имеют на него право. Но присоединение десяти новых стран в форме «большого взрыва», на что дал согласие ЕС, ввергнет нынеш­ние структуры Союза в состояние, при котором они не смогут функционировать должным образом. Потребности новых пре­тендентов в сфере поддержки сельскохозяйственного произ­водства и региональной помощи нанесут непоправимый удар бюджету ЕС. Значительная часть их госаппарата коррумпи­рована, что приведет к дальнейшей дискредитации интегра­ционного процесса. Вместе с тем, прием новых членов - это стимул для проведения реформ в ЕС. Раз Союз намерен сде­лать это одновременно, а не в несколько приемов (что было бы мудрее и легче), то нужно решать его внутренние пробле­мы еще активнее и настойчивее. Без реформирования есть опасность, что расширенный Союз скатится до своего первоначального состояния таможенного союза, который будет за-

Глава десятая

щищать демократию и капитализм в принципе, а не на деле, -ввиду чисто технических проблем координации и утряски интересов 25 государств-членов. В Ниццском договоре, раз­работанном как попытка ответа на вызовы расширения, пре­дусматриваются странные пропорции между численностью населения и количеством голосов у отдельных стран в расши­ренном Союзе; в нем с трудом могут разобраться даже не­посредственные участники. Налицо полный провал в строи­тельстве панъевропейского политического сообщества и наделении народов Европы соответствующими избиратель­ными правами.

Потребность в улучшении функционирования ЕС сильна как никогда. Если не организовать на континенте социально-экономическое пространство, базирующееся на общеевропей­ских ценностях, то единые валюта и рынок будут благоприят­ствовать только фактической американизации европейского капитализма - со всем, что это влечет за собой в плане при­нуждения трудящихся Европы к более рискованным услови­ям найма, ослабления общественного договора, большего не­равенства и размывания системы «участия в капитале», к которой прибегают европейские предприятия для повыше­ния производительности. Все менее регулируемое общеевро­пейское экономическое пространство оформилось одновре­менно с разворачиванием процессов глобализации. Последняя наделила как корпорации, так и финансовые рынки значитель­ной автономностью по отношению к традиционному государ­ству. Каждая европейская страна вынуждена защищать свою собственную систему, а от ЕС в этом вопросе помощь невели­ка. Страдающий дефицитом демократии и в своем нынешнем виде предназначенный для расширения четырех экономичес­ких свобод (передвижения товаров, капиталов, людей и ус­луг) Союз развивается вопреки самому себе как орудие кон­сервативных правых сил и опора «Европы корпораций» - хотя и преуспел в создании единой валюты и единого рынка. Это совсем не то, что имели в виду отцы - основатели интеграции! эту тенденцию нужно остановить и откорректировать, если Европа намерена сохранить верность самой себе.

Европейская идея

Дата добавления: 2015-07-16