Борьба за сердце Европы -капитализм американский или европейский?

На протяжении 1970-х и до середины 1980-х годов ЕЭС развивалось без особых проблем, главным образом как тамо­женная зона. Все претензии на введение новых социальных и

Глава десятая

экономических правил сдерживались как его собственным устройством, так и противоречиями в стане государств-чле­нов. Великобритания отказалась от прежней позиции неучас­тия и в 1973 году стала членом ЕЭС, что было закреплено ре­ферендумом 1975 года. Наибольшее влияние в пользу данного шага оказали экономические аргументы. Сторонники объеди­нения Европы утверждали, что если бы у Великобритании были такие же темпы роста, как продемонстрированные ЕЭС начиная с 1950-х годов, то она добилась бы гораздо большего процветания. Но когда в 1981 году к ЕЭС присоединилась Греция, а в 1986 году вслед за ней последовали Испания и Португалия, участие в Сообществе приобрело новое значе­ние. Речь шла уже не столько об экономических достижениях ЕЭС, сколько о том, что членство в данном клубе требовало от стран-участниц обеспечения базовых норм демократии, вер­ховенства закона и рыночного капитализма. Фашистские дик­татуры на Иберийском полуострове и греческая хунта не вер­нутся, коль скоро Испания, Португалия и Греция сумели соблюсти эти условия. Сообщество стало гарантом демокра­тии, свободы, благосостояния и рыночных отношений на кон­тиненте, который прежде преследовали авторитаризм, фа­шизм, коммунизм, всевозможные варианты командной экономики и государственного регулирования. Одно это уже оправдывало его существование.

Исключением на фоне общей нехватки импульсов к ин­теграции явился запуск в 1979 году Европейской валютной системы (ЕВС). Головоломка, с которой столкнулись строите­ли Европы в 1970-е годы, заключалась в том, как поддержать темп экономического роста после краха Бреттон-Вудской си­стемы обменных курсов и последующего четырехкратного роста цен на нефть. Структуры, созданные в 1957 году, не да­вали эффективного средства для проведения панъевропейс­кой экономической политики. Между тем, плавающие обмен­ные курсы вкупе с фактическим верховенством доллара ущемляли Европу двояким образом. Обменные курсы евро­пейских валют имели тенденцию роста по отношению к дол­лару, что вредило конкурентоспособности (прежде всего ФРГ). Причем это происходило различными темпами, что наруша-

Европейская идея

до систему обменных курсов в пределах Европы, делая валют­ные отношения слишком изменчивыми и нестабильными. Кан­цлер ФРГ Гельмут Шмидт, крайне озабоченный негативным воздействием американской финансовой политики на Евро­пу, пошел на союз с президентом Франции Валери Жискар д'Эстеном, чтобы попытаться восстановить стабильность об­менных курсов, которая помогала стимулировать хозяйствен­ный рост после окончания Второй мировой войны до начала 1970-х годов (период, названный les trente gloriuses - тридцать славных лет). Так появилась ЕВС. Как и в 1957 году, Великоб­ритания проявляла скептицизм в отношении столь грандиоз­ного европейского проекта, а ее валютные эксперты предска­зывали новой системе скорый крах⁸. Великобритания не присоединилась к ЕВС, но ЕВС имела успех.

ЕВС стала классическим способом вытянуть Европу из трясины негативной в своей основе интеграции, соблюдая при этом национальные суверенитеты. Члены ЕВС должны были так организовать экономическую политику, чтобы удерживать свои валюты в пределах, разрешенных для маневра. Соответ­ственно, они отказались от свободного плавания курсов сво­их валют, но не создали никакого наднационального властно­го органа, который надзирал бы за национальной экономи­ческой и валютной политикой. Они консультировались с советом министров финансов стран Европы, информировали его и испрашивали у него разрешения на корректировки в валютной сфере. Когда их валюты подвергались спекулятив­ной атаке, они могли обращаться к сети европейских цент­ральных банков, чтобы те ссужали их твердой валютой для поддержания обменных курсов. В качестве такой валюты не­избежно выступали немецкие марки, предоставляемые все более влиятельным центральным банком ФРГ - Бундесбанком, но только при наличии согласованной политики эконо­мической стабилизации.

Выборы во Франции, приведшие к власти правительство Миттерана, оказались самым жестким испытанием для едва народившейся системы. Были развернуты массированные спе­куляции против франка, ставшие своего рода финансовым протестом против амбициозной «социалистической» програм-

Глава десятая

мы рефляции и национализации, проводившейся по инициа­тиве Миттерана. К 1983 году Франция трижды за три года провела девальвацию, существенно сократились ее золотова­лютные резервы. Хотя Миттеран и бравировал идеей выйти из ЕВС, Франция этого не сделала. Она начала проводить по­литику «социалистической бюджетной экономии», разработан­ную министром финансов Жаком Делором для снижения ин­фляции, а также достижения бюджетного равновесия внутри страны и укрепления внешнеторгового баланса, чтобы тем самым удержать франк в пределах требований ЕВС. Это ста­ло важной вехой во взаимоотношениях между Францией и ФРГ, во французской экономической политике и отношении французов к Европе. Несмотря на все претензии Франции на лидерство в Европе, обнаружилось, что ее экономика явно слабее германской. Кроме того, всего за 12 лет действия систе­мы плавающих обменных курсов, сформировавшейся после крушения Бреттон-Вудса, произошел экспоненциальный рост трансграничных потоков частного капитала. В результате ни одна страна не могла объявить о независимости от нового кон­сервативного консенсуса относительно того, какой должна быть экономическая политика. После инфляционных 1970-х годов финансовые рынки стали проводниками монетаристс­кого догмата, будто злом № 1 является инфляция и что поли­тика, которая влечет ее рост - каковы бы ни были ее потенци­альные социально-экономические выгоды, - безответственна и подлежит исправлению. Свободная продажа валют на рын­ке делала любые планы стимулирования экономического рос­та по большей части саморазрушительными.

Чтобы бросить вызов экономическому доминированию ФРГ и сохранить за собой европейское лидерство, Франции пришлось сменить курс. Ей нужно было поддерживать бюд­жетную и антиинфляционную дисциплину, одновременно из­меняя механизмы функционирования национального капита­лизма с учетом рыночных принципов, заложенных в Римском договоре. Прежние инструменты дирижизма и государствен­ного руководства попросту устарели. Чтобы производитель­ность во Франции (и на всем европейском континенте) дос­тигла американского уровня, одним из предварительных

Европейская идея

условий было создание рынка континентального масштаба, сравнимого с американским. Европа должна была перейти от таможенной зоны к подлинно единому европейскому рынку, а также стать более единой экономической и политической силой. «Я всегда верил в европейский идеал, - говорил Жак Делор в интервью в октябре 1983 года, - но сегодня это уже не просто идеал, это насущная потребность... Мы мо­жем выбирать только между объединением Европы и ее упадком»⁹.

Переход Франции на такую позицию совпал с вторым сроком пребывания у власти в Великобритании правитель­ства Маргарет Тэтчер и настойчивым лоббированием дело­выми кругами, в частности Европейским круглым столом про­мышленников (ЕКС), отмены торговых барьеров и гармони­зации регулирования в рамках подлинно общего рынка. Сразу после того, как в январе 1985 года Жак Делор стал председа­телем Еврокомиссии, председатель ЕКС Виссе Деккер объя­вил требования корпоративной Европы, представив проект единого европейского рынка «Европа 1990: программа дей­ствий»¹⁰. Делор и Комиссия воспользовались им как подсказ­кой для нового раунда интеграции. Во главу угла они поста­вили идею, что поскольку создание единого европейского рынка стало столь насущной потребностью, принятие реше­ний в данной сфере должно проходить по принципу большин­ства голосов, дабы сделать продвижение вперед более быст­рым и эффективным. Это был классический образец полити­ческой предприимчивости, когда Комиссия проявила способность устанавливать европейскую повестку дня и пос­ледовательно снимать противоречия между интересами госу­дарств-членов¹¹. Великобритания видела в едином рынке воз­можность для дальнейшего укрепления своей программы внутриэкономической либерализации. Франция считала ее платформой для восстановления конкурентоспособности, по­скольку иные варианты политики оказались исключены. ФРГ продолжала поддерживать расширение рынка, на котором лидировали многие ее компании.

Создавалась Европа, в которой достижение общих пози­ций по вопросам социального обеспечения, здравоохранения,

Глава десятая

образования, трудовых отношений, а главное, экономической политики оставалось столь же далеким, как и прежде. Каждое европейское государство создало свои сложные механизмы управления капитализмом; теперь же они совместно занима­лись дерегулированием, либо совсем отказывались от нацио­нальных механизмов во имя создания единого внутреннего рынка - при этом мало что предлагая взамен. Как отмечал Рено Деус, Европейский Союз создавался как общий рынок, поэтому способность государств-членов к его регулированию была жестко ограничена условиями членства¹². Более того, даже когда в компетенцию ЕС включались такие сферы, как защита прав потребителей и охрана окружающей среды, он практически ограничивался легитимизацией того, что уже делали национальные государства. А сама концепция общего рынка не содержала указаний о том, как следует осуществлять регулирование и к каким уровням защиты нужно стремиться. Даже если ЕС был бы настроен более решительно действо­вать в качестве наднациональной силы, то все равно этому препятствовали дефицит демократии и отсутствие политичес­кого сообщества (на что де Голль указывал 25 годами ранее). Европейский проект все более оборачивался распростране­нием принципов свободного рынка. При этом немного дела­лось для защиты ценностей и практик, которые, как было по­казано выше, в столь существенной мере определяют суть европейской цивилизации.

Настает час - и появляется нужный человек. Жак Делор увидел в Едином европейском акте не частную меру по даль­нейшей экономической либерализации, а часть плана действий по оживлению замедлившегося общеевропейского процесса. Он внес в Акт главу о Европейском валютном союзе. Не ме­нее важно и то, что ему удалось отстоять принцип голосова­ния квалифицированным большинством. Это был мастерский ход в деле формирования единого внутреннего рынка; появил­ся прецедент, который мог быть распространен и на другие области. Делор сумел придать Европе не достававшие ей со­циальное, политическое и культурное измерения. Он исполь­зовал все возможности, включая голосование большинством, чтобы подтолкнуть вперед процесс позитивной интеграции-

Европейская идея

В год принятия Единого европейского акта он заявил: «Со­здание обширного экономического пространства, основанно­го на рыночным принципах и деловом сотрудничестве, невоз­можно себе представить - я бы даже сказал, что оно недости­жимо, - без некоторой гармонизации социального законода­тельства. Нашей конечной целью должно стать создание общеевропейского социального пространства»¹³.

Делор хорошо понимал, что создание мощного единого рынка ЕЭС одновременно давало простор и для действий противоположных сил, пытающихся на общеевропейском уровне сдержать развитие интеграции. Для устойчивости еди­ного рынка требовалась активная общеевропейская полити­ка в социальной сфере и на рынке труда. Прежде всего, было необходимо существенное перераспределение доходов в пользу наиболее бедных регионов Европы. В качестве мини­стра финансов Франции Делор непосредственно сталкивался с ограничениями, действующими на финансовых рынках, и прекрасно сознавал: чтобы ЕВС стала чем-то большим, неже­ли зоной немецкой марки с Бундесбанком, фактически дей­ствующим в роли европейского центрального банка, ее следо­вало «европеизировать» через введение единой валюты. В апреле 1987 года высокопоставленный представитель Банка Италии Томазо Падоа-Скиоппа предупредил в своем докла­де, что полная свобода движения капиталов, предусмотрен­ная Единым европейским актом, будет угрожать дальнейше­му функционированию ЕВС. В течение следующего года он настойчиво выступал за единую европейскую валюту как за единственно возможный способ разрешения создавшейся си­туации. Он убедил уже склонявшегося к этой идее Делора, что Европе следует как можно быстрее договориться о такой инициативе¹⁴. Со своей стороны, Делор понимал, что у Фран­ции были только две реальные возможности: сделать выбор в пользу плавающих курсов, вследствие чего европейской ин­теграции будет нанесен непоправимый урон, а положение Бундесбанка останется по-прежнему неоспоримым, либо дви­нуться в направлении полной валютной интеграции. А что Правильно для Франции, правильно и для всей Европы.

В 1988 году Делор предпринял действия на всех фрон-

Глава десятая

тах- социальном, валютном и региональном. На саммите в Ганновере он добился согласия участников, чтобы комитет представителей центральных банков и экспертов под его пред­седательством подготовил доклад об осуществимости плана введения единой европейской валюты. Кроме того, предлага­лось издать директиву ЕС, требующую от государств-членов продвигаться к полной либерализации движения капитала. Делор вел двойную игру. В среднесрочном плане либерализа­ция рынков капитала несла угрозу ЕВС, для сохранения кото­рой единая валюта была единственно эффективным решени­ем. Но двойной подход, согласно которому Делор одновре­менно отстаивал идеи единой валюты и либерализации рын­ков капитала, обеспечил ему поддержку национальных цент­ральных банков в отношении своего главного проекта¹⁵. В том же году он заручился согласием стран-членов удвоить сред­ства, расходуемые на общеевропейскую региональную поли­тику через так называемый Фонд сплочения. В результате Испания, Португалия, Греция и Ирландия стали получателя­ми капиталов ЕС в размере от 2 до 4 процентов ВВП, что было сопоставимо с объемами американской помощи Европе по «плану Маршалла». Тем самым было обеспечено ускорение эко­номического роста во всех четырех странах. Далее Делор по­обещал Европейской федерации профсоюзов принять евро­пейскую хартию социальных прав. «Социальная хартия», при­нятая на саммите в Страсбурге в 1989 году, определила 12 ос­новополагающих социальных прав. Под ней подписались все государства-члены, за исключением Великобритании¹⁶. Впер­вые с момента своего возникновения Европейское Сообще­ство перешло от негативной интеграции к позитивной.

Идея Делора о Европе как «организованном простран­стве», подкрепленная имевшимися у него возможностями по использованию Комиссии для достижения своих целей, ока­залась провидческой. У Европы появился шанс реализовать потенциал коллективного действия за пределами сферы ры­ночной либерализации. Полномочия на осуществление подоб­ных перемен могли быть получены только на межгосударствен­ном уровне. Делору повезло, что и канцлер Германии Коль, И президент Франции Миттеран были горячими сторонниками

Европейская идея

европейской интеграции. Делор сделал умный ход, при обще­нии с Колем демонстрируя свою приверженность католициз­му, а с Миттераном - свои социалистические убеждения. Тем самым он убедил обоих в необходимости регулирования ка­питализма на общеевропейском уровне. К тому же, предлагая как приманку идею еще более прорыночной Европы, он пре­дусмотрительно заручился поддержкой со стороны деловых кругов в лице ЕКС, СКПРЕ (Союз конфедераций промышлен­ников и работодателей Европы) и Комитета по ЕС Американ­ских торговых палат (АТП). На саммите в Мадриде в июне 1989 года Делор при помощи французского и немецкого пра­вительств добился принятия своего плана валютного союза. Речь шла о последовательном трехэтапном продвижении к единой валюте под руководством независимого Европейско­го центрального банка и при более широких полномочиях Комиссии ЕС в осуществлении экономической и финансовой политики. Это стало решающим поворотом в развитии евро­пейской интеграции.

Падение берлинской стены в ноябре того же года внезап­но сделало проект единой валюты политически неотложным. Перспектива объединения Германии и исчезновение «совет­ской угрозы» изменили международные условия, в которых создавалось Европейское Сообщество. У французского поли­тического класса возникло обоснованное опасение, что все его усилия за предшествующие 30 лет пропадут втуне. В резуль­тате объединения Германия получала заметный перевес над Францией по численности населения и ВВП. Было ясно, что еще более укрепится роль немецкой марки, и так служившей главным звеном ЕВС; а весьма консервативный Бундесбанк фактически станет центральным банком всей Европы. Чтобы сформировать общеевропейскую экономическую политику и, По крайней мере, разделить с ФРГ европейское лидерство, Франция настояла на превращении «плана Делора» в офици­ально оформленный документ.

Так появился Маастрихтский договор. Для ФРГ, с учетом ее истории, Маастрихтский договор имел две важнейшие при­влекательные черты. Он прочно связывал страну с западным сообществом в момент, когда для Германии вновь открылись

Глава десятая

восточные горизонты; он также гарантировал поддержку Францией объединения Германии. До тех пор, пока экономи­ческие условия этого плана были столь же жестко антиинфля­ционными, как и те, которых придерживалась сама ФРГ, она готова была с ним соглашаться. Единый рынок и единая валю­та должны были увенчать создание общеевропейского эконо­мического пространства. Оно стало достаточно велико, чтобы Европа могла бросить вызов всевластию доллара и консерва­тивной идеологии финансовых рынков, а также проводить такую валютно-финансовую политику, которая стимулирова­ла бы экономический рост. Исходя из своего опыта начала 1980-х годов, Делор и Миттеран знали, что ни одно отдельно взятое европейское государство не способно на это.

В декабре 1991 года Европейский совет провел встречу в Маастрихте, где был подписан документ о создании Европей­ского экономического и валютного союза, куда входила и уже известная социальная глава. Конкретизирующие директивы должны были приниматься квалифицированным большин­ством голосов. Таким образом, созданный Делором прецедент нашел воплощение в еще одной сфере европейской полити­ки. Немцы настаивали, что созданию единой валюты и неза­висимого ЕЦБ должны сопутствовать меры по укреплению Европарламента и более тесное сотрудничество в вопросах обороны, внешней и внутренней политики. Если бы Европей­ский совет состоял только из шести глав государств и прави­тельств (как это было первоначально), то была бы заключена историческая сделка между Францией и ФРГ. Согласно ее условиям, ФРГ фактически должна была развернуть свою эко­номическую и валютную политику до общеевропейского мас­штаба. Франция же соглашалась на то, чтобы конституционные основы ФРГ и ее принципы социальной рыночной экономики (изложенные в предварительных вариантах социальной главы) были распространены на всю Европу. В речах, произно­сившихся уже после подписания Маастрихтского договора (к примеру, в речи министра иностранных дел ФРГ Йошки Фи­шера в мае 2000 года, где он призывал ускорить движение к построению федеративной Европы¹⁷), ведущие деятели ФРГ, настроенные в пользу объединения Европы, продолжали счи-

Европейская идея

тать «германизацию» европейского политического устройства решением проблемы дефицита демократии.

Однако в 1991 году Европейский совет состоял уже не только из представителей первоначальной шестерки госу­дарств. В него также входила Великобритания. В ходе напря­женных переговоров британская сторона использовала пра­во вето по максимуму. Она не только заблокировала бы еди­ную валюту и социальную главу, если бы Великобритании не предоставили право к ним не присоединяться. Она застопо­рила смелые планы политического союза. То, что все же уда­лось сохранить, имело немалое значение: это расширение пол­номочий Европарламента при принятии решений, обязатель­ство развивать общую внешнюю и оборонную политику, а также право Комиссии ЕС инициировать действия по пози­тивной интеграции в области охраны прав потребителей и «трансъевропейских сетей» (транспорт, телекоммуникации и энергетика). Немцы добились переименования Европейского Сообщества в Европейский Союз и введения института евро­пейского гражданства. Но все это было значительно меньше того, на что рассчитывала ФРГ в большой сделке с Францией. ФРГ пришлось ждать подписания в 1997 году Амстердамско­го договора и Ниццского договора четырьмя годами позже, когда все же были учтены немецкие предложения по некото­рым менее значительным вопросам. Таким образом, продви­жение в деле формирования политического союза абсолютно не соответствовало тому гигантскому экономическому шагу, который представляло собой введение единой европейской валюты.

Хотя разбор завалов на национальном уровне во много раз легче строительства общеевропейского дома, благодаря хитрости Делора и франко-германской поддержке все же были сделаны первые шаги. Социальная глава стала юридически обязывающей хартией, распространившей на все государства-члены (за исключением Великобритании) требования по внут­рифирменной информации и консультациям [между менедж­ментом и персоналом], социальному партнерству, охране здоровья и безопасности труда. Расширились возможности Еврокомиссии: принятие решений по социальным вопросам те-

Глава десятая

перь осуществляется большинством голосов. Тем не менее, об­щеевропейские политические механизмы остались еще дале­ки от того состояния, при котором приобрели бы смысл гран­диозные планы общего экономического управления с помощью единой валюты. Политическая искусность Делора обернулась против него самого. В том видении единой валюты, из кото­рого он исходил первоначально, предусматривались структу­ры по координации общеевропейской финансовой политики, но в Маастрихте не удалось достичь согласия на этот счет. Наоборот, Европа заперла себя в рамках чрезвычайно кон­сервативного валютного режима, что оставило ей крайне не­значительные возможности по использованию средств финан­совой политики или вмешательства в социальную сферу. По большому счету, как председатель Еврокомиссии Делор не смог переиграть финансовые рынки.

И все же Маастрихтский договор имел существенное зна­чение. Со времен Римского договора это была первая конк­ретная попытка изменить траекторию европейской интегра­ции; и отчасти она оказалась успешной. Созданы важнейшие условия для обустройства Европы после окончания «холод­ной войны». Десять лет спустя в Европе есть единая валюта и единый рынок, а социальная хартия выполняется на конти­ненте согласно решениям, принятым квалифицированным большинством голосов. Несмотря на свою расплывчатость, хартия существенно повлияла и на Великобританию, после того как в 1997 году ее подписало лейбористское правитель­ство (его консервативные предшественники добились для стра­ны возможности не участвовать в реализации хартии).

Все это весьма далеко от полноценной «социальной Евро­пы», которая рисовалась в воображении Делора еще в 1986 году. Но для трудящихся Великобритании речь все же идет о существенных достижениях: после признания в 2001 году (пос­ле четырехлетнего сопротивления) директивы об информа­ции и консультациях им должны быть предоставлены такие права, какие раньше невозможно было вообразить. Создан­ный по инициативе Делора Фонд сплочения стал ключевым элементом стимулирования экономического роста в Ирлан­дии, Испании, Португалии и Греции, где уровень жизни при-

Европейская идея

ближается ныне к среднему по Европе. Главная заслуга Делора в том, что он положил начало укреплению собственного содержания европейского капитализма. Например, правило, согласно которому все компании с численностью персонала свыше 2000 человек должны формировать у себя рабочие со­веты, а также предоставлять информацию своим работникам и консультироваться с ними, укрепило традиции европейско­го ассоциативного «капитализма участия». Но даже столь вли­ятельный председатель Еврокомиссии, как Делор, имевший твердых сторонников во Франции и ФРГ и добившийся со­здания валютного союза, не смог в полной мере реализовать грандиозную идею «социальной Европы». Делор трансформи­ровал Европу, но результаты его деятельности оказались не­сколько однобокими.

Дата добавления: 2015-07-16