Астенический синдром

Blood Sugar Sex Magik

http://ficbook.net/readfic/480482

Автор: Лис зимой (http://ficbook.net/authors/%D0%9B%D0%B8%D1%81+%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%BE%D0%B9)
Бета: только Word
Фэндом: Доктор Кто
Персонажи: люди и Тайм Лорды
Рейтинг: NC-21
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Фантастика, Психология, Повседневность, Даркфик, AU, Songfic
Предупреждения: BDSM, Нецензурная лексика, Кинк
Размер: Макси, 130 страниц
Кол-во частей: 15
Статус: закончен

Описание:
История BDSM-отношений.
Предупреждение: причинение телесных повреждений, графические описания секса, доминирование/подчинение, kink, немного сильной лексики, много тяжелых мрачных вещей, способных угнетающе повлиять на психику; twisted and deranged ©.

Примечания автора:
Последняя сказка о Мастере и Докторе.

Intro

Язык

Помимо музыкальных вставок и названий по-английски в устах персонажей звучит ровно одно слово.
Потому что оно должно так звучать.

Музыка

“Blood Sugar Sex Magik” – название композиции и альбома Red Hot Chilly Peppers с намеренным искажением последнего слова. Никакого другого отношения к тексту песня не имеет, но при желании можно послушать в качестве старта.

OST по главам:
Астенический синдром: Siouxsie Sioux “Here Comes That Day”
Зима тревоги нашей: Nine Inch Nails “Only”
School Reunion: Leonard Cohen “I'm Your Man”
Море внутри: Nine Inch Nails “Discipline”
Breaking point: Joan Jett & The Blackhearts “Fetish”
Огонь, иди за мной: Razed in Black “I'll Damage You”
True romance: Ordo Rosarius Equilibrio feat. Spiritual Front “Your Sex Is The Scar”
Парамнезия: Depeche Mode “In Your Room”
Подпространство: Recoil “Breath Control” (прослушивание композиции NSFW)
Голодные боли: Black Rebel Motorcycle Club “Beat The Devil's Tattoo”
Land of a Thousand Dreams: Paradise Lost “Accept The Pain”; Scissor Sisters “Land of A Thousand Words”
Лента Мёбиуса: LostProphets “The Light That Shines Twice As Bright...”; Imelda May “Proud And Humble”

Терминология BDSM

BDSM – субкультура и вид отношений, основанных на эротическом обмене властью.
BD (Bondage & Discipline) – инсценированные отношения, включающих в себя ограничение физической свободы, ролевые игры, унижение и наказания, но необязательно включающие в себя причинение болевых ощущений.
SM (Sadism & Masochism) – практики, в процессе которых участники желают причинять или испытывать боль для достижения удовольствия.

DS (Domination & Submission) – добровольное неравноправие партнеров; отношения, построенные на передаче власти на психологическом уровне.

Доминант (“Верхний”) - партнер, господствующий в отношениях.
Сабмиссив (“Нижний”) – подчиняющийся партнер.

Психологический садизм – причинение не физических, а психологических страданий (унижения, оскорбления, угрозы etc).

Сабспейс (или слейвспейс как подвид) – подобие трансового состояния, природа которого до конца не ясна. Испытывается сабмиссивом во время воздействия доминантом и по мере погружения в состояния подчинения. Доминант также частично испытывает нечто подобное.
Выдержки из статьи “Феномен сабспейса”:
“Существенная проблема состоит в том, что трактовка сабспейса как транса не объясняет позитивного, вплоть до эйфорического, эмоционального фона, характерного для сабспейсов”.
“Гипнотический транс, как отмечено выше, - палка о двух концах, под него попадают оба партнёра”.

Эпиграф к тексту

Как только я услышал первую в своей жизни историю любви, то стал тебя искать,
не понимая, каким я был слепым.
Счастливого конца не будет; любовники никогда не встретятся;
Ибо каждый из них всегда находится у другого внутри.

Джалаладдин Руми

---------------------------------------------------------------

Joy to have merited the Pain –
To merit the Release –
Joy to have perished every step –
To Compass Paradise

Emily Dickinson “Joy to have merited the Pain”

Астенический синдром

Your house of cards
Is tumbling all around you
With it's feet of clay
And you pretend that it doesn't matter
And that you're not scared

Oh, here comes that day
Oh, here comes the rain on your parade
There's a price to pay
For a life of insincerity

Это был первый день месяца, когда не лил дождь.
Листья на асфальте скукожились, как окуклившиеся жуки, росчерки ветвей нагих деревьев, казавшихся старыми и беззащитными, набухли артритными узлами.
Эстер, закутавшись в клетчатый красно-зеленый плед, сидела у окна в кресле-каталке, и оловянный туман позднего ноября забивался во все морщины и складки, в которые скомкало её кожу время.
Из-за болезни она выглядела старше своего возраста, настоящей развалиной, особенно в сравнении со своей сестрой миссис Малберри, полнокровной энергичной особой с румяными кукольно-конфетными щеками и манерами мафиозного крестного отца на пенсии.
Некоторые люди издают много звуков, возможно, им кажется, что, если они прекратят говорить и шуметь, весь мир рухнет.
Эстер была тихой, она слушала себя и то, что происходит в ней самой, в её мире.
Сейчас она стала ещё тише, когда болезнь вернулась.
Волосы на голове – белесый тополиный пушок, должно быть, совсем невесомый под пальцами.
“Но скоро и его не останется”, - подумал он, заходя в комнату и пришпиливая к лицу улыбку, такую широкую, что как бы рот не свело.
- Эстер! – воскликнул он жизнерадостно, - Шикарно выглядите! Новая прическа? Не поколотите меня своей клюкой, если я скажу, что соскучился?
Позже, после разговора с нею, он спустился вниз, устало потирая глаза под стеклами очков.
Хотелось прополоскать рот после всех обещаний, которые он ей надавал, но от предложенного чая он всё-таки отказался. Ему было нужно уйти отсюда как можно скорее, глотнуть холодного воздуха и ветра, развеять ими то ощущение внутри, которое возникало каждый раз, когда он говорил людям, что всё будет хорошо, и что он поможет, и что теперь ситуация изменилась, появились усовершенствованные лекарства и прогрессивные методы...
Семейство Эстер, собравшееся в гостиной за столом, уставилось на него с тревожным ожиданием.
Родственники.
Иметь с ними дело тоже прилагалось к его работе, как чугунный шар к ржавой каторжной цепи.
- Она поедет в больницу, - сказал он.
- Слава Богу! – выдохнула миссис Малберри с облегчением, как будто теперь все проблемы разрешились. – Ну, наконец-то! Спасибо, доктор, что выбили дурь у неё из головы. А то ведь уперлась и ни в какую, глупая курица! Раскапризничалась: “Не поеду, не поеду, не поеду!” Мы уж и не знали, что с нею делать, только на вас и оставалась надежда. Она ведь вам доверяет.
Он почувствовал раздражение, и злость, и странное гадкое ощущение того, что предает свою старую пациентку.
- Вам бы следовало понимать её нежелание, - сказал он холодно. – Она ведь знает, что поедет туда умирать.
- Что, дела в этот раз так плохи, док? – смущенно спросил Колин, сын миссис Малберри, запыленный человечек, задавленный своей властной мамашей, и едва решавшийся произнести при ней хоть слово.
- Метастазы в поджелудочной, - ответил он. – Как вы думаете, что это означает в её возрасте?
То, что это означает, было ясно сразу же, ещё тогда, когда он рассказывал ей в её доме про новые препараты, которые поддержат печень во время курса химиотерапии.
В один из дней, несмотря на морфин, у неё было редкое и последнее на его памяти просветление.
Он сидел у её кровати всё с той же дежурной, отрепетированной годами улыбкой, смотрел в поблекшие глаза без ресниц и говорил о какой-то ерунде, о повышении цен на бензин, погоде, политике нового премьер-министра или ещё о чем-то столь же обыденном, набивал словесной шелухой тишину палаты, где уже сидела, вальяжно раскинувшись в кресле, смерть, полируя в ожидании ноготочки.
В какой-то момент его болтовни Эстер чуть приподняла руку, такую тонкую и высушенную, что её можно было бы, наверное, переломить, если слегка сжать между пальцев, и похлопала его по кисти, как будто опавший листок коснулся кожи.
- Вы такой хороший мальчик, - сказала она, и словно все тепло, оставшееся в наполненном раковым могильным холодом теле, сконцентрировалось в её вздохе.
- Нет, - вдруг вырвалось у него, - совсем нет.
- Значит, вы себя не знаете.
Он не нашелся с ответом.
Её бескровные губы чуть разъехались.
Проблеск улыбки, как щелочка в преисподней, сквозь которую видно небо.
- Просто найдите то, что сделает вас счастливым. Это нужно, чтобы жить.
Потом она закрыла глаза и ушла в наркотический сон, приглушающий боль и затуманивающий страх.
Она-то и стала для него последней каплей, эта тихая старая дама.
Без особых на то причин, ведь случалось ему терять пациентов, которые были намного моложе, и чья смерть наступала по-настоящему неожиданно, а не вежливо предупреждала о своем визите за месяцы, пышно обставляя свой приход желтухой, невыносимыми болями в животе и спине, и статистикой по поводу процента выживаемости.
Но не всё можно объяснить, поэтому что случилось, то случилось.
С ним случилась Эстер, поэтому он констатировал время смерти (“Девятнадцать тридцать”) и отправился к начальству.
- Я ухожу, - объявил он, чувствуя себя отчаянным, смелым и бесшабашным, как студент на марше политического протеста, - увольняюсь.
Но начальство было уже не молодо и успело повидать на своём веку виды.
- А, - протянуло оно понимающе, и на лице у него промелькнула длинная история знакомства с врачами, дошедшими однажды для предела, - Эстер МакАлистер умерла. Славная была леди, мир её душе. Сочувствую, Джон.
- Спасибо, - бросил он нетерпеливо. – Когда мне написать заявление?
- Никогда, - последовал всё такой же спокойный ответ. – Отправишься в отпуск недельки на две, походишь к мозгоправу, съездишь куда-нибудь развеяться, возьмешь себя в руки и вернешься. Ты прекрасный специалист, и нет никакой необходимости спускать свою карьеру в унитаз из-за банального срыва.
- Это не банальный срыв, Харриет!
- О, неужели? Ты действительно считаешь, что первый, с кем такое происходит? Однажды это случается с каждым, кому есть дело. Особенно с онкологами, включая твою покорную слугу. К счастью, в моем случае тоже нашелся старый умный человек, который не позволил мне совершить ошибку, вот и тебе повезло, Джон.
- Но…
- Всего хорошего, доктор Смайт, - начальство уткнулось в монитор своего компьютера, - Так, где там письмо от этой новой страховой компании? Они предлагают двенадцать процентов вместо восьми, которые даёт нам Sovereign Health Care. Интересно, в чем тут подвох?
Джонатан отправился домой.
Желание бунтовать против жизни, смерти и существующего порядка вещей его оставило, но другие ощущения лишь усилились.
Оказавшись у себя в квартире, он сбросил плащ и остановился в коридоре, чувствуя разъедающее, настойчивое желание предпринять что-нибудь, как будто собственная тень стояла у него за спиной и шептала что-то неразборчивое.
Он закрыл глаза, попытался сосредоточиться и неожиданно ударил кулаком по стене с такой силой, что закачалась висящая на ней фотография в застекленной раме – черно-белое изображение дождливого Парижа, куда он всегда хотел поехать, но всё не мог собраться. Может быть, это и стоит сделать, отправиться туда, пить красное вино, есть круассаны и маленькие, свернутые улиткой, присыпанные корицей булочки, бродить в одиночестве по Монмартру, бормоча под нос стихи Рембо и Бодлера, и думая обо всех этих поэтах, художниках и прочей богеме, оставившей после себя страдание, заточенное в художественную форму. Можно прогуляться в саду Тюильри, затем взлететь на верхнюю площадку Эйфелевой башни и спрыгнуть с неё к чертовой матери, падая во тьме среди пронзающих ночь огней, пляшущих на ней светящейся мельницей, подергаться напоследок в канкане в городе вечного веселья и любви.
Тишина в пустой квартире сделалась непереносимой.
Он ударил по стене ещё раз, и фотография упала, но этого было недостаточно, поэтому он приложился кулаком снова, и снова, и снова…
Ощущение растерянности и беспомощности не исчезало, заполоняя его существо гнилой болотной водой, пузырящейся склизкой тиной.
На стене, по которой он колотил, висело зеркало, в которое ему сейчас очень сильно не хотелось смотреть.
“Сбросить его?”
Ему были нужны звуки разрушения.
Но зеркало было плотно закреплено, и несколько новых ударов не сорвали его на пол.
Упавшая фотография тоже не разбилась, свет лампы отражался от стекла, подсвечивая парижский дождь золотистыми отблесками.
Не снимая ботинок, он быстро пошел в комнату, нашел в баре початую бутылку виски и приложился к ней, отпивая из горла. Он не успел поужинать, и сначала алкоголь, выпитый на пустой желудок, вызвал легкую тошноту, но вскоре заструился по телу расслабляющим теплом, резонирующим с тем, как саднило в кулаке, которым он бил об стену, словно две разноликие мелодии начали сливаться в одну.
Захватив с собой бутылку, он вернулся в коридор и остановился перед зеркалом.
У человека, которого он увидел, были глаза брошенного пса.
Он был совершенно одинок, и все те чужие смерти, которые с ним случились, жили у него внутри, закопавшись в зрачки, скребли по затылку и стучали в висках, отсчитывая трупы тех, чье время ухода он озвучивал вслух.
Всклокоченные волосы придавали ему дикий безумный вид.
- Джон! – воскликнул он жизнерадостно. – Шикарно выглядите! Новая прическа?

Always smiling - Never with a frown on
A mask of hidden tears
Have the courage
To say what you mean now
And mean what you say

Раздался стеклянный звон отколовшихся кусков зеркала.
Он медленно поднял кулак и отрешенно взглянул на неглубокий порез, как будто не понимал, откуда он взялся.
Наклонившись, он поднял с пола крупный треугольный осколок, ухватил его за заостренный конец и с силой сжал его, впечатывая в ладонь.
- А-ааах!
В квартире, кроме него, больше никого не было. Можно кричать в полный голос.
Когда-то он пытался лечиться от этого, но выяснилось, что лучшее лекарство от самоповреждений – быть счастливым, но Бог, или кто там ещё сидел наверху, отказывался ему это прописывать, а заменители счастья в таблетках не срабатывали.
На кровь же можно было положиться всегда.
Она была такой яркой и красивой, как полевые маки, как пожар, как ядовитое яблоко Белоснежки…
Как облегчение.
Боль снаружи – колыбельная для боли внутри. Заставляет стихнуть и заснуть.
Кровь говорила с ним.
Он отбросил обломок зеркала, поднес кровоточащую ладонь к лицу и слушал: “Ты ещё существуешь. Значит, есть, на что надеяться”.
Позже, обработав рану и забинтовав руку, он понял, что ему нужно слышать это ещё.
На следующий день пошёл снег, сначала мелкий и легкий, потом повалил пухлыми хлопьями.
Город закупорили дорожные пробки, и большинство людей стали недовольными, плотно сжали губы и выкатили вперед своё возмущение безалаберным поведением природы.
Джонатан нашел на тихой выбеленной улочке безлюдный закуток, воровато оглянулся по сторонам, чтобы убедиться – у его преступления не будет свидетелей.
В карманах пальто было всё необходимое, чтобы остановить кровь и наложить повязку. Зашить рану, если слишком увлечется, он потом тоже сам себе сможет.
Он порезал ладонь левой руки, неглубоко, просто, чтобы посмотреть.
Теперь по ней вилась линия жизни.
Затем с силой полоснул по руке бритвой второй раз.
Крик он задавил, не выпустил наружу, а оставил в сердце, чтобы он жил там, консервировался, и потом из него можно было бы зачерпнуть жгучие воспоминания о боли и натереть ими немеющую душу с её ревматической беспомощностью.
Крови от двух порезов было достаточно.
В ладонь вросли алые лепестки.
Он смочил указательный палец правой руки в ране и написал на снегу: “Я жив”.

Дата добавления: 2015-11-14