Огонь, иди за мной 3 страница

In your room
Your burning eyes
Cause flames to arise
Will you let the fire die down soon
Or will I always be here
Your favourite passion
Your favourite game
Your favourite mirror
Your favourite slave

Небо меняло цвет. С темно-сиреневого на лиловый, потом черничный, а затем постепенно линяло, и сквозь дешевенькие неплотные занавески в комнату начал неохотно просачиваться день. Он был хмурым и тусклым, но всё же с приходом этого сероватого света стало легче на душе. Это самая старая сказка на свете: приходит рассвет и прогоняет злые силы. Ты можешь думать, что не веришь в неё, но, на самом деле, всё равно веришь и ждешь нового дня.
Ощущение одиночества в запертой на ключ темноте давило смирительной рубашкой, стянутой на горле. День пришел немного развеять эту тяжесть, как шут – развлечь безумного короля.
Руки и плечи затекли чудовищно, болела спина и ныла поясница, колени одеревенели, а ступни почти не ощущались. В шею как будто вогнали металлический штырь.
Он немного пошевелился, чтобы разогнать онемение, и снова был вынужден ненадолго опустить руки, сразу же торопливо вернув их обратно за голову.
Пить хотелось больше, чем есть, но есть хотелось тоже. Желудок уже перестал издавать жалобные трели и принялся переваривать сам себя, вот и молодец, вот и умница, хоть кого-то покормим...
Слабость нарастала, пуская побеги по всему телу.
Хорошо, что сейчас выходные, и не надо ехать на работу, в общем, всё пока очень хорошо, просто отлично, на самом-то деле, только нужно было выключить телефон, а то он периодически тренькает, и от этого звенит в ушах.
Позвенит, позвенит и пройдет.
Да. Пройдет.
Всё ещё звенит, проклятье…
Сосущая боль заворочалась в животе с новой силой. Проблема с голодом в том, что до определенного момента он почти так же силен, как жажда.
Сейчас бы хороший сочный кусок свиной отбивной с жареной картошкой, сочащейся маслом, острых куриных крылышек, гору хрустких луковых колечек и ещё много-много липнущего прямиком на артерии холестерина … Ага, как же. Когда всё это закончится, для начала можно будет только выпить немного соку, да как бы им ещё не вывернуться наизнанку. Потом погрызть безвкусный крекер, а второй намазать маслом, взять кусок сыра, и ломоть ветчины, и как же хороша пармская, о, эти розовые свиные лепесточки с тающим во рту жирком! Так, не думать об этом, не думать, перечислять кости стопы, таранная, пяточная, кубовидная…
Молочное солнце этого дня встало за спиной в зените, воздух разлиновали полоски его чахлых лучей.
Под ложечкой снова закопошился червяк, раздувавшийся в размерах. Теперь от слабости замутило, мысль о мясе и жирной промасленной еде начала внушать тошнотворное омерзение.
Позвякивающую от телефонных звонков пустоту в голове вдруг, как по команде, заполонили образы пончиков в разноцветной глазури с кусочками орехов, карамельной крошкой, шоколадом, заварным кремом… Пончики, пончики, пончики, запорошенные сахарной пудрой, повалили с розово-оранжевого неба Данкин Донатс сладким снегопадом, хлюпая вишневым, клубничным, малиновым джемом, сочно брызгающим от укуса на воротник рубашки, в мире так много пончиков, вот бы сейчас хоть один такой, а ещё лучше коробку, в которой целых шесть штук, нет, сразу двенадцать, и плевать, что потом вырвет…
- Сахар в крови, - пробормотал он еле слышно. - Падает.
- Ага. Но в таких случаях объесться на голодный желудок пончиками плохая идея.
- А что в таких случаях хорошая идея?
- Банан! Легко усваивается. Банан это всегда хорошая идея.
- Я не люблю бананы, мне нравятся яблоки и клубника. И вообще мы с тобой совершенно разные люди.
- Хм, - сказал человек из видения, но и только.
Он находился здесь уже какое-то время, Джонатан не совсем понял, когда он тут появился, наверное, в первые предрассветные часы. Периодически он начинал говорить, в основном ни с того ни с сего, просто сыпал какими-то словами, скакавшими, как резиновые мячики, прыг-прыг. Он поправлял очки, ерошил волосы и выглядел абсолютно сумасшедшим.
- Забавно, как сны иногда ускользают. Не от меня, конечно, такой уровень сознания сам по себе многомерная ловушка, но люди вечно теряются, например, Джон Смит, я имею в виду, тот Джон Смит, который был человеком, а не тот Джон Смит, который… Впрочем, любой Джон Смит человек. Я хочу сказать, что для естественного физиологического процесса сон бывает крайне неестественным, особенно, если ты только думаешь, что спишь. Наука сна уже должна быть хорошо изучена, если я ничего не путаю, а я никогда ничего не путаю, это же E-Space? О, нет, прошу прощения! По-прежнему N-Space, окей, окей, иногда можно и ошибиться, с каждым случается, это вовсе не значит, что я старею. Начало двадцать первого века, не так ли? Ага! Тогда осознанные сновидения, Стивен Лаберж, цветные светодиодные очки, они ужасно весело мигают, их придумали Фрэзер и МакГайган, смешная фамилия МакГайган, в ней целых две буквы “г”, при этом ни одна из них практически не слышна, МакГайган – МакГайган – МакГайган…Когда-то я знал одну разумную звезду по имени Мак. В смысле, это я называл его Мак, на самом деле, его звали в пять раз длиннее меня. Ха, отличное бы получилось имя для индейца “В Пять Раз Длиннее Меня”! Так вот, возвращаясь к эксперименту. Довольно остроумное решение - посылать сигнал, чтобы человек видел перемигивающиеся точки: “О, привет, я реальность!” Но я всё равно считаю, что самый надежный способ это посмотреть на часы с циферблатом, а ещё лучше в зеркало. Взгляни и узнаешь, спишь ты или нет, они постоянно попадаются, гораздо, гораздо чаще, чем принято считать, часы и зеркала, ведь часы тикают так же, как зеркало отражает, поэтому из Времени можно создать многомерную зеркальную ловушку. Как моё сознание, точно! Одна девочка с красным шариком это знает слишком хорошо, это не жестокость, просто справедливость… Просто справедливость, хотя их так легко перепутать… Даже люди чувствуют, что эти вещи связаны, недаром останавливают часы и закрывают темной тканью зеркала, если кто-то умирает…Кстати, существует один любопытный похоронный обряд на Вар 83, это в Галактике Треугольника, в E-Space она называется Галактикой Равнобедренного Треугольника, но в той вселенной всё вообще намного претенциознее…
Вот так он и разговаривал, очень быстро, как будто вечно куда-то опаздывал, как Белый Кролик.
Сейчас говорить он перестал, поэтому его больше не было. Замолкая, он исчезал.
Человек, стоящий на коленях, попытался сглотнуть, чтобы увлажнить рот и глотку слюной, горло скрипнуло, как старое рассыхающееся дерево.
Серый свет из окна становился прозрачнее, превращаясь в пыль, оседающую на слипающихся ресницах. Медная монетка на небосводе перекочевала в другой карман.
- Что такое E-Space?
- Пространство с отрицательными координатами. Разумеется, подразумевается, что в N-пространстве они положительные.
- Разумеется.
- Но не надо думать, что между ними не существует прохода…
- Я и не думал.
- Потому что этот проход существует! Его координаты Истинно-нулевые. Адрик говорил про Врата: “Мульти-размерная структура, позволяющая осуществлять перенос из Пространства Минковского в другие квантовые состояния, доступ к неевклидовой геометрии с пост-математическими пространственно-временными и экстра-универсальными координатами…” [10] Ну, это если объяснять совсем просто.
- Да, - согласился Джонатан, - это если совсем просто.
Шкаф для одежды, обнаружившийся слева, начал смещаться, переползая в правый угол комнаты.

I'm hanging on your words
living on your breath
feeling with your skin
Will I always be here

Он стоял лицом к горе Утешения и спиной к горе Одиночества.
Восточное солнце сегодня поднялось выше западного, поэтому линялого золотого света в небе было больше, чем красного, и снежная шапка не вершине казалась почти белой, а листья на деревьях сверкали серебром.
Никого в округе. По всей долине не слышно ничьих голосов.
Он закрыл глаза и вообразил, что он один во всей существующей вокруг него-Истинного реальности. Созвездия, планеты, черные и белые дыры, солнечный ветер, метеоритные дожди, истекающие в межзвездное пространство потоки частиц издыхающих красных гигантов, сбрасывающие оболочку сверхплотные белые карлики, вспыхивающие сверхновые, временные петли и линии вероятностей, из которых соткана Паутина, ткань реальности, сквозь прореху в которую к некоторым приходит безумие, легкие мироздания, расправившиеся однажды, но уже стремящиеся к Большому Сжатию, мерный, едва уловимый, но всегда ощущаемый им в себе пульс вселенной, всё это и – он.
Ему стало страшно. Почти так же страшно, как было, когда он смотрел в Вортекс.
Внезапно он осознал присутствие чужого сознания.
Вначале почти незаметное, хотя оно было настойчивым и пристальным, но затем он начал распознавать его отчетливее, как будто у него на глазах разгорался огонь или распускался цветок, выдававший себя усиливающимся ароматом.
Кто-то притаился здесь, но не желал, чтобы его замечали.
Кто-то, испытывающий свои ментальные силы.
Кто-то, экспериментирующий со внезапным вторжением, чтобы обрушиться потом, может быть, не бурей и натиском, а мягким касанием, но всё равно осуществляемым против воли второй стороны.
Он хотел было нахмуриться, но потом отчего-то чуть не рассмеялся. Возможно, потому, что с ним этот фокус не сработал, дав возможность почувствовать собственную силу.
Он повернулся к источнику ментальной энергии, скрыть который не могло то дерево, за которым довольно неудачно прятался этот “кто-то”, и сказал:
- В цивилизованном обществе принято вежливое прикосновение к сознанию, подразумевающее то, что обе стороны смотрят друг другу в глаза, либо, ежели таковой возможности не существует, по крайности, оповещают о своём присутствии первыми. Не желаете ли показаться и принести извинения за своё неподобающее поведение?
Притаившийся за деревом замер, затем оттуда раздалось сердитое шевеление, как будто загудели шмели, и, наконец, показался тот, кто прятался.
Разумеется, он не был взрослым и почтенным, такие штучки мог проделывать только другой мальчишка, пусть даже и старше возрастом, но ведь всего-то на какую-нибудь пару десятков лет.
Он поправил полы своей длинной одежды, гордо приподнял темноволосую голову и заявил с высокомерным достоинством:
- Нет, я не желаю перед вами извиняться. Я всего лишь ставил безобидный опыт, и не моя вина, что вы очутились на моём пути.
На широком воротнике-блюде, из которого едва торчала тонкая шея, эта надменно вздернутая голова (глупая, глупая, глупая голова, ты, правда, думал, что я тогда тебя не замечу?), казалось, парила сама по себе отдельно от тела, и где-то раздался стук, раз, другой, третий, четвертый, а потом голос:
- Сэр? У вас там всё в порядке?
Потом стук повторился, а голос стал громче:
- Эй, мистер, вы всё ещё там?
Когда он попытался заговорить, вначале получился лишь неразборчивый горловой скрип.
Но он всё-таки нашёл в себе силы ответить.
- Да! – прохрипел он. – Здесь. В порядке.
У двери неуверенно потоптались.
- А, ну ладно тогда, - сказали там. – Вы как, долго ещё тут будете? Сколько ваш друг сказал?
- Да, - хрип сменился надрывным кашлем, - сколько сказал…
- Окей, приятного пребывания у нас! – пожелали из-за двери и удалились.
- Спасибо, - пробормотал он, захлебываясь приятными ощущениями.
Истерический смех сменился новым приступом раздирающего иссохшую глотку кашля.
Сквозь коричневые занавески пробивались анемичные лунные лучи, кажется, уже новые.
Есть больше не хотелось.
Он не имел права двигаться с места, но не мог больше сдерживаться, поэтому опять помочился сквозь одежду на пол.

Will I always be here

Когда Гэри появился, в душной комнате со спертым воздухом по-настоящему воняло.
Джонатан пытался принять ту позу, в которой ему было приказано находиться, но сил у него больше не было, поэтому он, приподнявшись на коленях, пошатнулся и начал тяжело заваливаться на бок, всё ещё пробуя задрать руки.
Гэри бросился к нему, чтобы подхватить, и опустился рядом, обнимая.
Не обращая внимания на грязь и смрад, он прижал его к себе так крепко, что Джонатан охнул бы, но растрескавшиеся губы только слегка раздвинулись, и стон остался неслышным.
- Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо, - повторял Гэри, целуя его виски, щеки и уголки рта, повторял, как будто уговаривал самого себя, - теперь всё хорошо…
Он был теплым, настоящим, ощутимым, и у него тоже было другое имя, только Джонатан его сейчас не помнил.
- Всё хорошо, - произнес Гэри ещё раз, его голос дрожал от страха, волнения, радости, кто его разберет, он был странным человеком, тот, другой, из видений тоже был странным, покореженным. – Я люблю тебя.
Джонатан хотел взглянуть ему в лицо, чтобы увидеть, какое из них у него сейчас, или хотя бы почувствовать себя счастливым от того, что от него услышал, но не смог, опустошенный и оглушенный.
Уши заложил гневный крик:
- Я буду мучить тебя до конца времен за это!
На стыке двух реальностей он стоял и смотрел, как Мастер сгорает, корчась в муках у него на глазах в огне, и не пытался его спасти.

Подпространство (часть 1)

Warning: 1. Глава разделена на две части.
2. Со второй части этой главы начинаются описания непростых для восприятия вещей. Всё, описанное до этого, автор считает значительно менее тяжелым. Фактически warm up.
3. OST Recoil "Breath Control" настоятельно не рекомендуется для громкого прослушивания на работе и в других публичных местах. Может вызвать реакцию окружающих.
4. Фоном композицию рекомендуется включать для второй части главы или перед началом/после её прочтения.

Two universes mosey down the street
Connected by love and a leash and nothing else.

Howard Nemerov “Walking the Dog”

В прошлую встречу у Даны начинали проклевываться первые волосы, усеявшие скальп мелкими острыми иголочками. Сейчас это был уже настоящий “ёжик”, похожий на миниатюрный медно-рыжий газон.
- Отросли, да? – сказала она, проведя рукой по голове. – Слава Богу, без них я была похожа на какого-то жуткого инопланетянина.
- Не такого уж и жуткого, видел я и похуже, - поддразнил её Джонатан.
- Эй, осторожнее в выражениях, доктор! Это я только выгляжу хилой, на самом-то деле…
- Отлично выглядишь. Правда.
- Ты думаешь? Мать считает, что на людях мне нужно носить парик.
- Она всегда что-нибудь в таком духе считает.
- Это точно. Дай ей волю, она бы мне и брови приклеила. Но я всё равно не могу его носить. Во-первых, голова страшно потеет, во-вторых, я в нём похожа на трансвестита. Если ты сейчас скажешь: “Не так уж и похожа…”
- Не скажу, - пообещал Джонатан с ухмылкой, - боюсь попасть в сводку происшествий.
- Правильно боишься.
С Даной не нужно было пытаться разряжать обстановку, у неё и самой прекрасно получалось. Даже в период болезни неукротимая энергия и жизненная сила не оставили её, помогая бороться: “О, а вот и мой любимый наркодилер. Слушай, Джон, этот Габапентин, который ты мне прописал, просто супер-вещь! Давай закинемся на пару и покайфуем вместе. Клянусь тебе, я от него словила такой крутой глюк, который даже во времена колледжа мне не снился. Да, мама, я знаю, что в палате дети, пусть привыкают к правде жизни. Лиза, Кайл, какой важный урок вы только что усвоили? Правильно, мои зайчики, сильнодействующие препараты можно принимать только по назначению врача. А теперь быстренько домой, делать школьные задания! И папу с прадедушкой не забудьте! А главное, бабушку…”
Сейчас она пыталась справиться шутками с волнением, и её изможденное лицо с истончившейся желтоватой кожей сделалось таким бледным, что проступили все веснушки, казавшиеся маленькими пятнышками сигаретных ожогов. Она быстро вертела между пальцев стащенную со стола ручку и нервно притоптывала ногой в ожидании результата. Во взгляде у неё была сбившаяся в комочек мольба и такой страх, что случайному человеку, увидевшему её, стало бы не по себе. Затаив дыхание, она чуть приоткрыла рот с обкусанными сухими губами девчоночьей школьной “о”.
Джонатан не хотел, чтобы она ждала дальше, поэтому пробежал марафон по всем результатам её последних анализов за полминуты.
- Дана, - выдохнул он, подняв на неё глаза, и увидел, что она сжалась на стуле, схватившись за краешек побелевшими пальцами. – Всё чисто.
Она закрыла рот обеими ладонями, бросив их к лицу судорожным жестом, и придушенно всхлипнула, отпуская первое напряжение и всё ещё не веря в чудо:
- О, Господи! Я… я… Господи!!!
Он дал ей время, чтобы выплакаться, потрясение от радости иногда бывает более сильным, чем от плохих вестей.
- Я так счастлив за тебя, - сказал он искренне, наконец, позволив себе облегченный вздох, и протянул ей стоявшую на столе коробку бумажных салфеток.
- О, Г-господи, - потрясенно повторила она, заикаясь, - это нев-вероятно…
Высморкавшись и вытерев слезы, она посмотрела на него широко распахнутыми покрасневшими глазами с едва отросшими светлыми ресницами. Казалось, она готова была упасть перед ним на колени и начать молиться.
- Джон, это всё ты. Это всё благодаря тебе!
Воскликнув это, она вскочила со стула и порывисто бросилась ему навстречу смятенно-радостным вихрем. Он поднялся с места, и они обнялись. Дана уткнулась головой в его грудь и снова всхлипнула:
- Всё благодаря тебе! Если бы не ты…
- Перестань, - он ободряюще погладил её по спине, - это мог бы сделать любой другой врач.
- Нет, - сказала она решительно и перестала плакать, хлюпнув напоследок носом, - любой другой не мог бы. А ты меня спас. Спасибо тебе, ты мой герой.
- Окей, от героического звания грех отказываться.
Она счастливо засмеялась:
- Вот и не отказывайся. Ты был великолепен!
- Я был чертовски великолепен!
- Но, конечно, не так, как я.
- Конечно. Ты уверена, что не хочешь попробовать парик?
- Эй!
Теперь её смех как будто выпустили на волю.
У этой женщины сейчас было несколько пар крыльев за спиной, и весь мир принадлежал ей, и вечность снова стала спокойной, где-то совсем далеко текущей рекой, отражающей солнце, а не черной неведомой тварью, скалящей клыки, стоит только закрыть глаза.
Он проводил её к выходу, спросив:
- Семья тебя ждет?
- Да, но не в коридоре, а на улице в машине. Я не знала, в каком состоянии выйду, хотела дать себе время придти в себя, если что. Ой, чуть не забыла! – она внезапно переполошилась. – С днём святого Валентина!
- Спасибо, - усмехнулся он, - и тебя тоже.
- Есть кто-нибудь на примете? – спросила она с любопытством.
- Ну, допустим, есть, - ответил Джонатан туманно.
- О, как интересно! - взвизгнула она, будто это была лучшая новость за сегодняшний день, - А кто это? Кто…хм… этот человек?
- Ну, это…хм… человек. Я, во всяком случае, в этом почти уверен, хотя иногда берут сомнения.
- Эй! Я серьёзно, - Дана указала на пышный букет красных роз на столе. – Эта роскошь от него?
- Цветы? Нет, этот “хм, человек” мне цветов не дарит, - улыбнулся Джонатан тонко. – Такие подарки не в его стиле.
- Да? Что-то ты темнишь, - протянула она и заторопилась. – Ладно, я побегу к своим.
- Конечно, - он ещё раз обнял её. – Поздравляю, ты держалась молодцом.
- Доктор, ты не представляешь, как я тебе благодарна. Мне тебя судьба послала, я теперь буду в неё верить. Как ты думаешь, я не случайно, а для чего-то важного осталась в живых или для того, чтобы продолжать быть довольной жизнью домашней курицей? Впрочем, какая разница, это ведь неважно, правда? Главное, жить, правда? Я самая везучая курица на свете, правда?
Он не успел ничего сказать, но ей и не были нужны его ответы, эмоции переполняли её, вместить больше всё равно было нельзя, и он просто попытался запомнить, как светятся сейчас её глаза – по этому звездному курсу можно будет идти потом, если его душа опять провалится в омут, не дай Бог, но не надо думать об этом, надо просто жить, правда?
Приподнявшись, она легонько поцеловала его в губы, махнула на прощание рукой и умчалась к своей сходящей с ума от беспокойства семье, чтобы принести им благую весть о рождении и жизни, чудесах и смерти, и воскрешении для чего-то особенного, важного, например, для того, чтобы быть домашней курицей.
Вуди Аллен однажды сказал: “Самые важные слова на свете не “Я люблю тебя”, а “Это доброкачественная опухоль”.
Джонатан знал ещё одни, не менее важные и прекрасные - “стойкая ремиссия”.
Он вернулся за стол, чтобы закончить бумажную работу, совершенно довольным жизнью, чувствуя себя сейчас в центре её потока, хотя вокруг было безлюдно и тихо. Но для этого ощущения вовсе не нужен шум.
В кабинете пахло розами, как в оранжерее, и сейчас ему казалось совершенно нелепым, что когда-то он хотел уйти отсюда и не вернуться, когда у него есть возможность помогать кому-то.
В дверь вежливо постучали.
На сегодня у него больше не было пациентов, но он ожидал новые бланки рецептов, поэтому пригласил войти, не поднимая взгляда от истории болезни Даны, в которую вносил счастливые последние новости.
- Doctor Doctor Doctor make me well
I've not got long to go now I can tell, [11] – раздался насмешливый напев. – Так вот оно какое, твоё святилище. Тут ты подтираешь сопельки больным детишкам всех возрастов, пока они рыдают, обняв твои колени? А когда ты говоришь им, что это дерьмо их не убьет, они, наверное, смотря на тебя, как на Бога, да? Ну-ка, расскажи мне, каково это, чувствовать себя Богом?
- У меня святилище, а у тебя ничего святого. “У тебя нет никаких ценностей. Один нигилизм, цинизм, сарказм и оргазм”, - Джонатан покачал головой и развернулся на стуле к Гэри.
- Точно! – согласился тот, сияя одной из своих акульих улыбок. – Неплохо сказано, кстати.
- Это Вуди Аллен, я его как раз только что вспоминал.
- Да? Жаль, а то я хотел похвалить тебя за удачную формулировку, - Гэри подошел к нему ближе. – Рад меня видеть?
Не дав Джонатану ответить, он наклонился и поцеловал его с таким жаром, что закружилась голова.
- С днем святого Валентина, мой дорогой, - лизнув напоследок кончиком языка его губы, сказал Гэри, ухмыляясь. – Я приготовил для тебя милейший романтический подарочек, и мне так не терпелось его вручить, что я решил к тебе заехать. Это приятный сюрприз?
- Более чем, - ответил Джонатан, гадая, что за подарок ему приготовлен, и стоит ли чего-то опасаться, учитывая представления его любовника о романтике.
- Это ещё что такое? – внезапно нахмурившись, Гэри ткнул пальцем в розовый букет. – Кто это тебя обхаживает, рассылая цветочки?
- Почему все считают, что это связано с днем святого Валентина?
- Потому что сегодня этот день, идиот!
- Не злись, - сказал Джонатан примирительно и показал на увешанную фотографиями стену, на одном из изображений он обнимал светловолосую девушку с ослепительной улыбкой. – Это от моей давней пациентки. Ей было девятнадцать лет, когда она попала ко мне, и все врачи от неё отказывались. Я сумел её вытащить, с тех пор каждый год в свой день рожденья, а он у неё как раз сегодня, она дарит мне букет, и в нём столько роз, сколько ей теперь лет. Сегодня, правда, мне его привез курьер, она уехала сейчас из страны.
- Какая невероятно трогательная история, - фыркнул Гэри, с кислой миной разглядывая фотографии. – Значит, на этом иконостасе все те, кого ты спас? Немало людей. Они уже построили церковь в твою честь?
- Пока нет, но проект в разработке. Не хватает пожертвований, не согласишься внести часть нужной суммы на алтарь моего величия?
- Ты считаешь, что это было остроумно? – спросил Гэри неожиданно зло. – Слушай, покажи, кого ты из них трахал? Ну, с этой блондиночкой-то всё понятно, а кого ещё? Я имею в виду, уже после того, как у них отрастали волосы, и они переставали выглядеть, как покойники. Хотя кто тебя знает, может, уязвимость тебя заводит, приятно иногда это сделать с кем-нибудь, кто ещё слабее тебя. Эту темнокожую девчонку у тебя хватило ума отыметь? Хорошенькие глазки, да и рот ничего, я одобряю…
Джонатан тяжело замолчал.
Гэри скосил на него сердитый взгляд, потом громко вздохнул и дерганым нервозным жестом потер себе лоб.
- Извини, - пробормотал он. - Опять ёбанная голова раскалывается! Злой, как черт, из-за этого, целый день на всех срываюсь.
- Ты всегда на всех срываешься, - сказал Джонатан прохладным тоном. – Ты по-прежнему не хочешь, чтобы я показал тебя врачу?
- По-прежнему не хочу. Какой от этого прок?
- Ну, например, узнать, в чем проблема.
- Я и так знаю, в чем проблема! Говорю тебе, все они всегда болтают одно и то же. И потом я ненавижу врачей!
- Всех? – спросил Джонатан осторожно.
Гэри посмотрел на него больным и уставшим взглядом.
- Не всех, - ответил он тихо, и через секунду вновь взорвался раздражением. – И ты это прекрасно знаешь! Какого хера ты меня об этом спрашиваешь? В честь сраного дня всех влюбленных?!
Он засунул руку в карман пальто, вытащил оттуда плоскую черную коробку и швырнул её на стол.
- Подарок! – чуть ли ни прорычал он. – Открой и посмотри. Немедленно!
Когда Гэри разговаривал таким тоном, это означало приказ, а значит, нужно было слушаться, даже если он был в самом сумрачном настроении.
Джонатан подчинился, развязал перетягивающую упаковку шелковую ленту, разорвал обертку и открыл крышку. Внутри на светлой подкладке, как в коробках для драгоценностей, лежал ошейник.
Не слишком удивившись, он взял его в руки, чтобы рассмотреть. Мягкая черная кожа тонкой выделки, такая не будет грубо врезаться в шею. Замок, петли и кольца для поводка из какого-то дорогого металла. Никаких карикатурно-вульгарных шипов, ничего для намеренного причинения боли.
Знак принадлежности, заменяющий все договоры и контракты.
- Нравится? – вопрос был задан нетерпеливо. – Я хороший Мастер?
- Лучший, - ответил Джонатан, благодарно целуя его руку, - лучший…
Гэри не улыбнулся, но, казалось, выглядел довольным.
- А что ты мне приготовил? Билет в зоопарк? Кулинарную книгу? Набор посуды, чтобы заполнить чертовы полки у меня на кухне?
- Да-да, нечто в этом роде, я сложил билет несколько раз, чтобы он сюда поместился, посуда, к сожалению, не влезла, - Джонатан открыл верхний ящик своего стола и достал маленькую квадратную коробочку и протянул её Гэри.
Добравшись до содержимого, тот на несколько секунд застыл, затем спросил настороженно:
- Это не то, о чем я подумал?
- Не знаю, о чем ты подумал, но не беспокойся, это не такое кольцо, - усмехнулся Джонатан.
Тяжелое, оно было сделано из темного серебра со словно обожженными краями, как будто оплавилось в огне. Металлическое изображение в центре иссекали хаотичные штрихи – спирали, переплетения кругов, точки, подобные тем, что ставят на картах звездного неба. Этот рисунок был похож на открытый часовой механизм.
- Это что-то обозначает? – спросил Гэри удивленно.
- Да, твоё имя.
- На каком языке?
- Понятия не имею, - признался Джонатан. – Знаю только, что так пишется твоё имя.
- И откуда ты это знаешь?
- Если я скажу, ты будешь надо мной смеяться.
- Я и так буду над тобой смеяться. Отвечай!
- Окей, я видел это во сне. Доволен?
- Ещё не знаю, - буркнул Гэри, продолжая разглядывать кольцо. – И ты ухитрился запомнить все эти странные линии, которые тебе приснились?
- Ага. Но, чтобы не забыть, я их зарисовал, когда проснулся. А здорово получилось, верно? Я даже сам удивлен, потому что никогда в жизни не занимался рисованием.
- У тебя внезапно открылся талант художника?
- Я благодарен тебе за то, что ты не добавил “на старости лет”.
- Ха. Ха, - отчеканил Гэри и надел, наконец, кольцо.
Только оно, словно сросшись с плотью, обхватило безымянный палец на правой руке, Джонатан подумал, что кольцо было там всегда, и удивился, отчего рука, которую он целовал столько раз, не казалась ему раньше “голой”.
Но слов одобрения или похвалы по-прежнему не прозвучало.
Гэри всё смотрел на рисунок, наморщив лоб, как будто пытался что-то вспомнить, и то ли нервничал, то ли злился от того, что никак не мог этого сделать. Вот проступает что-то смутное в этих символах, дым воспоминания или эхо мысли, но всё ускользает от него…
- По-моему, у меня от этого кольца ещё сильнее болит голова, - пробормотал он мрачно.
- Тебе что, совсем не нравится? – расстроился Джонатан.
Заметив его огорчение, Гэри смягчился:
- Нравится, и мне, конечно, приятно, что ты старался, и всё такое, просто… Оно какое-то чудное.
- В плохом смысле?
- Не то чтобы в плохом, - Гэри беспомощно пожал плечами и, мученически скривившись, снова принялся тереть свой лоб, а затем схватился за виски. – Я не знаю…Слушай, дай мне какую-нибудь таблетку!
- Я не держу у себя никаких таблеток, - ответил Джонатан, обеспокоенно на него глядя.
- Тогда какой от тебя прок, доктор?! – заорал Гэри, сжав кулаки, и его исказившееся лицо вдруг поплыло, подхваченное безумием, стало растерянным и жалким. – Все эти люди… Почему ты мне не можешь помочь?!
Джонатан видел его в ярости множество раз, но таким – никогда.
Он взмолился, чтобы Гэри его сейчас не ударил, иначе тот окончательно превратится в бьющегося в истерическом припадке ребенка, и это может разрушить между ними всё. Гэри никогда не простит ему, что он увидел трещину в его фасаде, сквозь которую, как скелет в рентгеновских лучах, высветился этот неведомо откуда взявшийся детский страх, которого не должно быть, это просто неправильно, нет-нет, только не его Мастер, никаких сколов, никакой ржавчины не должно быть в этом цельном металле…
Он подумал: “Я должен сказать ему, что он идет со мной к невропатологу завтра, да и то только потому, что сегодня Тим Маллиган уже ушел. Я должен сказать ему, что после этого ему, возможно, придется сходить ещё и к психотерапевту. И я должен сказать, что, если он будет упираться, я свяжу его по рукам и ногам, вколю успокоительное и потащу на осмотр сам”.
Он приоткрыл рот и несколько секунд был готов всё это произнести.
Потом покаянно понурил голову и сказал:
- Прости меня, Мастер.
Это было волшебное слово, меняющее реальность.
Ключ, отпирающий дверь.
Так просто.
Черненое серебро кольца тускло блеснуло, причудливые знаки неведомого языка из видений и снов словно двигались, как живые, перетекая друг в друга, сплетаясь в символ власти, означающий игру “Кто сильнее?”.
- Сделай так, чтобы нас никто не потревожил, - произнес Гэри тем тоном, от которого мурашки ползли по позвоночнику, повинуясь бархатно-когтистой лапе. – Потом на пол.
Сбросив пальто, он уселся в кресло.
Джонатан запер замок, вернулся назад и медленно опустился на колени, указывая на свой подарок:
- Ты хочешь, чтобы я его надел?
- Нет, не сейчас, для этого мы придумаем что-нибудь поинтереснее врачебного кабинета.
- Как скажешь, - он покорно склонил голову, приготовившись служить.
- Именно, хороший мальчик, как я скажу. Всё всегда будет так, как скажу я, и тебе это нравится, - Гэри расстегнул молнию на своих брюках и, ухватив Джонатана за волосы, притянул его к себе, жестко проведя пальцем по его губам. – Но самое главное, что это нравится мне. Постарайся избавить меня от головной боли. И, если она не пройдет, я заставлю тебя ползти на коленях по улице до машины, когда мы поедем отмечать этот расчудесный день. Ты прекрасно смотришься на коленях, другим тоже будет приятно на тебя полюбоваться. Проглотить всё! – захват на волосах усилился, стал болезненным, сполохи искр заплясали на нервных окончаниях. – Вылизать до капли, если хоть одна попадет мне на одежду, будешь чистить языком мои ботинки. Начнем праздновать.

Дата добавления: 2015-11-14