Глава третья.

Книги были лучшими друзьями для Севера. Спокойные и молчаливые, они всегда терпеливо дожидались своего часа, когда он сможет протянуть руку и вытащить их с полки. Яркие, красочные атласы с живыми картинками были подарками маминых друзей. Настоящие волшебные книги. К ним Север относился не так, как к простым бумажным. Сидя на своей кровати и держа их на коленях, он разговаривал с ними, пересказывая истории Эйлин. Обычные игрушки он не любил. Ему неинтересно было играть с тряпичными собаками и медведями. Прелесть игр в солдатиков и машинки он не понимал в принципе. Зато его глаза загорались при виде любого отпечатанного текста. Эйлин порой вспоминала со смехом, какое разочарование постигло Севера, когда ему в руки попались какие-то рекламные буклеты. Он долго всматривался в них, пытаясь понять, какая же в этом может быть практическая польза. Смысл, казалось, лежал на виду, но от понимания ускользал с завидным упрямством. Махнув на это дело рукой, Север навсегда приобрел подозрительное отношение к тонким книгам. Заслуживающими доверия он считал лишь те, что были толщиной в пару дюймов.

Отношения с детьми и людьми не налаживались у него ни в какую. В обществе чужих людей (а чужими для него были все, кроме матери), например, в гостях, он мгновенно замыкался в себе и мог часами сидеть на одном месте в одной и той же позе. Если Эйлин, стесняясь его нелюдимости, предлагала ему пойти поиграть с детьми, он послушно шел и послушно «играл», не проявляя никакого интереса к процессу. Выяснив для начала правила игры, строго следовал им, чтобы со стороны казаться «приличным ребенком».

Однако несколько происшествий отбили у него охоту угождать взрослым.

Подойдя однажды к матери, он тихо и спокойно уточнил:

- Мама, что значит «урод»?

Эйлин побледнела. Ее сын не блистал красотой, и с годами это становилось все заметнее. Непропорционально большая голова, крупный выдающийся вперед нос, темные, кажущиеся злыми глаза – если не знать, что за ними скрывается, - тяжелые черные волосы, бледная кожа и нескладная худоба создавали при первом взгляде на Севера отталкивающее впечатление. Для Эйлин он был бы любимым ребенком, даже если бы он был действительно безобразен, а не просто некрасив. Она знала, какой практический ум, феноменальная память и отзывчивый характер скрываются за этой внешностью. Однако она знала о них потому, что была его матерью – остальным о талантах Севера было невдомек.

Север терпеливо повторил вопрос.

- Это… это грубое слово.

- Что оно означает? – даже в этом возрасте он прекрасно умел пресекать попытки уйти от ответа.

- Оно означает – некрасивый человек, - неохотно ответила Эйлин.

Север задумался на минуту, затем спросил:

- Я – некрасивый?

- Понимаешь, малыш, люди до сих пор не знают точно, что такое красота, так что не слушай, когда они рассуждают о ее отсутствии.

Ответ его не удовлетворил. Север начал исследовать тему красоты. Довести до конца исследование не вышло: получив несколько раз игрушечным поездом по голове и прозвище «носатый урод», он был изгнан из детского общества соседей. С тех пор на любые предложения в гостях пойти поиграть Север реагировал однообразно: «Нет, спасибо, я не хочу».

Спокойное внутреннее достоинство сына изумляло Эйлин. Единственным, перед кем оно оказывалось бессильно, был Тобиас. Перед отцом он терялся и съеживался, как побитый щенок. Эйлин не могла выносить взгляда его несчастных глаз. Но и разорваться между ними обоими тоже не могла.

Жадность Северуса до информации нередко приводила ее в ужас. В возрасте семи лет она застала его сосредоточенно листающим иллюстрированную КамаСутру, неосторожно забытую на журнальном столике в гостиной. Внимательно разглядывая картинки, Север не высказывал никаких признаков волнения или шока. С этим же самым выражением лица он недавно рассматривал анатомический атлас.

- Север, тебе еще рано это читать, - густо покраснев, Эйлин попробовала выхватить книгу из рук, но сын отдал запретный плод добровольно, убив одной только фразой:

- А я уже все прочитал.

Некоторые аспекты поведения взрослых стали ему намного понятнее. Неприятным открытием стало лишь то, что родители ТОЖЕ занимаются этим. Звукоизоляция в доме была ни к черту, и по ночам ему иногда приходилось, зажмуриваясь, засовывать голову под подушку и затыкать уши пальцами, чтобы не слышать. Звуки, доносившиеся из родительской спальни, были для него невыносимы. Невыносимо было видеть по утрам сыто-довольное лицо отца и смущенно-румяное лицо матери. В такие дни Северу очень хотелось уйти из дома и никогда не возвращаться обратно.

- Мама, давай уедем?

- Куда, сынок?

- Сбежим куда-нибудь вдвоем. Давай?

- Я не хочу никуда бежать, малыш.

- Ну пожалуйста, мам!.. Давай найдем место, где мы будем жить только вдвоем! Я буду помогать тебе еще больше, ты же знаешь, я все умею! Мама?..

- Нет, Север, - она тихо качала головой и обнимала его, прижимая к себе, - Мой дом здесь. Я не хочу никуда бежать отсюда.

- Мам…

- Что, сынок?

- Мам, а можно сварить какое-нибудь зелье, чтобы папа перестал пить?

Север умел задавать вопросы, от которых Эйлин потом полдня проводила, глотая слезы. А Север неслышно вздыхал, поворачивался и уходил обратно в свою каморку, к книгам. Они терпеливо ждали на полках того момента, когда он перестанет неподвижно сидеть на постели в одной позе, обняв руками колени и положив на них подбородок.

Дата добавления: 2015-11-14