Глава седьмая.

Весной Север допоздна пропадал на улице. Подложив под листок книжку, писал письма деду. Задача эта была не самой простой, поскольку оформить в слова те мысли, что крутились в голове, было равнозначно их произнесению, а говорить он предпочитал все меньше и меньше. Да и о чем писать? «Я скучаю, я хочу вас видеть» - разве это принято говорить? Об этом можно только молчать и смотреть в глаза. Север тяжело вздохнул и посмотрел на листок, в начале которого было выведено четким убористым почерком с раздельными буквами: «Дорогой дедушка». Если бы Север был уверен, что Абрахам без слов поймет его, получив листок только с этими двумя словами, он бы отправил его уже несколько дней назад. Однако в телепатических возможностях деда Север сомневался, а потому находился в тяжелом затруднении. Писать о том, как он живет? Еще подумает, что жалуется… О травах? Наверняка ему это неинтересно. О том, что все хорошо, чтобы дед не волновался? Это будет неправдой.

Север снова тяжело вздохнул.

Люди пишут друг другу письма, если у них есть какое-то дело. А так, без дела – о чем писать?

«Помните, что вы говорили про улицы и переулки? Я хотел спросить: что делать, если выбора нет? Если есть только одна улица, или один переулок, и свернуть с него некуда?»

Ответы дед писал округлым беглым почерком, в котором буквы и слова порой наезжали друг на друга.

«Выбор есть всегда. Даже там, где, кажется, его нет – он есть. Ты можешь пойти по левой стороне улицы, а можешь пойти по правой. Можешь идти вперед, а можешь идти назад. Можешь остановиться на месте, а можешь спрятаться и закрыть глаза, чтобы не видеть улицы, а можешь представить себе вместо нее широкое поле и идти по нему. Видишь – всего одна улица, а выбор все равно есть».

«А если я хочу уйти с нее? Как мне это сделать?»

«Пройти ее до конца».

В середине апреля дед серьезно заболел, ему было уже не до внука. Север одиноко слонялся по городским окраинам, намерено выбирая тот путь, которым шли они с дедом. Он знал, что зимой Абрахам просил сына позволить Северу пожить у них, но Тобиас уперся и сказал нет.

Север не понимал: если отцу так тяжело видеть его, почему в самом деле не отослать от себя? Ответ знал только Тобиас.

Возвращаясь домой уже в темноте, Север обычно проскальзывал на кухню через черный вход и скрывался в своей каморке. С каждым днем ему все труднее было терпеть присутствие отца, и он старался сразу же закрыться у себя, отгородившись от внешнего мира.

В этот вечер не получилось так, как всегда. Приоткрыв заднюю дверь, Север увидел на кухне отца, надвигающегося на отступающую к кухонному столу мать. Он что-то вполголоса неразборчиво говорил ей, она отвечала так тихо, что Северу было не слышно. Судя по интонациям и размазанным жестам, Тобиас был в стельку пьян. Прижав жену к краю стола, он обхватил ее руками, прошелся растопыренной пятерней по бокам. Север прирос к земле от липкого ужаса. Эйлин торопливо уговаривала мужа, но он не слушал, причмокивая поцелуями на ее шее. Не сопротивляясь, она прикрыла глаза, позволяя ему расстегивать на груди блузку и лезть в лифчик. Прихватывая губу и морщась от боли, она только тихо охала, когда он сжимал ее слишком сильно. Вскрикнув, когда Тобиас укусил за шею, она подняла руку, чтобы стереть непрошенную слезу, и тут увидела все еще стоящего за приоткрытой дверью, бледного, как смерть, сына.

- Север!.. – она пожалела о том, что имя вырвалось у нее, в ту же секунду, как только произнесла. Тобиас медленно развернулся. Глядя, как он подходит ближе, Север холодел от непреодолимого ужаса и отвращения. Сил бежать не было, ноги не слушались. Держась за дверную ручку, он стоял и смотрел, как отец медленно приближается, что-то бормоча.

- …гаденыш… Подсматривал, да?.. Интересно стало? На тебя, такого урода, никто и не посмотрит никогда, так захотел узнать, как оно бывает… да?..

- Тобиас!.. – запахнув блузку, Эйлин бросилась остановить его, но он не глядя отшвырнул ее в сторону:

- С тобой потом поговорим, сука… Что глазеешь, выродок? Отца родного никогда не видел? А? Ублюдок… Ты у меня научишься разговаривать, сучонок… Ты у меня поколдуешь, дрянь…

Тобиас протянул руку, чтобы схватить сына за ворот и втащить в освещенную кухню, но, оттолкнув его руку, Север отшатнулся в сторону и скрылся в ночной темноте. Тобиас взвыл, вываливаясь из дома:

- Только вернись домой, ублюдок!.. Я тебе устрою веселую жизнь!.. Ты у меня все свои горшки с мухоморами сожрешь, падаль!..

Север мчался от дома, не разбирая дороги. Его трясло и тошнило от пережитого ужаса. Перед глазами стояла сцена на кухне, и ему хотелось с разбегу нырнуть головой в ледяную воду, чтобы стереть эти отпечатавшиеся в памяти грубые руки, лапающие белую кожу, оставляя на ней красные пятна. Он чувствовал себя так, будто на своих ребрах ощутил эти похотливые отпечатки. Как она могла терпеть это? Как она могла позволять?..

Сидя на скамейке в холодном парке возле погасшего фонаря, он тихо плакал, размазывая слезы по щекам. Стуча зубами от пробирающей дрожи, думал о том, что же ему делать дальше. Возвращаться домой было немыслимо. Идти куда-то еще? У него больше никого не было. Дедушка – далеко. До него не добраться. Первый же встретившийся полисмен отправит его домой. Ледяной комок в груди никак не хотел рассасываться, ноющая тяжесть в сердце мешала как следует вздохнуть. Когда Север начинал думать о матери, его скручивали судорожные бесслезные рыдания. Он не мог представить себе, как можно было защитить ее, где спрятать, как уберечь от того, что ей приходилось терпеть. Задыхаясь от отчаяния, он стискивал зубы в немом оскале. Ледяной весенний ветер пронизывал сквозь тонкую рубашку, но он даже не чувствовал его.

Когда над деревьями начало светлеть небо, он осознал, что провел в парке всю ночь. Встав на отмерзшие ватные ноги, побрел к выходу. Куда ему идти, он не знал. Просто шел, обхватив себя руками, не глядя, куда идет.

- Север!.. Мальчик мой… - мать отыскала его на одной из улиц. Обняв, прижала к себе, обхватила руками. Ткнувшись в мягкую грудь лицом, Север мгновенно вспыхнул и оттолкнул Эйлин:

- Мама, не надо… Со мной все хорошо.

- Север… - она плакала, не отпуская его рук. – Что с тобой, ты в порядке?

- Да, мама. Не плачь, все хорошо. Не плачь.

Он монотонно повторял это, глядя на ее заплаканное, измученное лицо.

- Пойдем домой, мальчик мой. Север, пожалуйста, пойдем.

- Пойдем, - он кивнул и взял ее за руку, чтобы отвести к дому. Сдерживая последние всхлипывания, Эйлин зачем-то просила у него прощения, и он автоматически давал его. Мысли заняты были сейчас совсем другим – что будет дальше. Что будет дома. Сейчас, утром, сегодня вечером, завтра, через неделю. Как ему дальше там жить? До сих пор Север полагал, что у него все же есть семья. Не такая, как у других, но все же семья, они трое: он, отец, мать. Сейчас же на том месте, где раньше стояли слова «мать» и «отец» он чувствовал пустоту. Семьи у него не было. Никакой. Ни плохой, ни хорошей.

Дата добавления: 2015-11-14