Как я одолел заикание

Тим Макеси (Tim Mackesey)

БОКА РАТОН

Вторая неделя второго курса университета в Бока Ратон, Флорида. Занятие по бухгалтерскому учету. Только что материализовался мой кошмар из кошмаров. Преподаватель только что объявил, что мы по рядам один за другим будем по очереди зачитывать вопросы домашнего задания и давать свои ответы. Я в полной панике. Все мои прошлые воспоминания, все трудности с чтением вслух перед классом, с детства и до этого момента, воплотились в один сплошной ужас.

Самый страшный страх моей жизни встал сейчас передо мной. Я должен читать. Я не могу выйти из аудитории. Многие годы я обычно выходил из класса, говоря, что мне надо в умывальник. Страх заикания вынуждал меня к бегству. А сейчас я чувствовал себя голым, безоружным рыцарем, загнанным в угол огнедышащим драконом.

И вот я заикаюсь почти на каждом слове. Я задыхаюсь, горло мое перехвачено, у меня жесточайшие ступоры. Замечаю, что некоторые мои однокашники смотрят на меня с удивлением, поскольку никогда не слышали, как я говорю. Похоже, для них это большой сюрприз. До этого на занятиях я всегда молчал...

Я шел тогда с занятия совершенно подавленным. Я зашел в учебную часть и пропустил остаток дня. Чего-то я в тот день не узнал, но получил для себя стимул, чтобы, наконец, начать изменения. Именно так. Дальше это продолжаться не могло.

Позже, в тот же день, я сидел в своей комнате один. Я читал вслух тот же самый текст, который читал на занятии. Читал совершенно свободно и легко. Я думаю, что это выглядело, будто я корреспондент новостного канала или актер. Богатый голос, грудь расслаблена, свободная артикуляция. От звука к звуку, от слога к слогу… легко и свободно. Это мои фантазии, или я действительно могу так говорить? В тот момент я был в другой реальности. Моя «личность сама по себе» не ожидала, либо не знала, как заикаться. Потом у меня появилась мысль записать себя. Я пошел и нажал на кнопку записи, начал читать и немедленно начал заикаться. Я с отвращением выключил аппарат.

Такое бывало с телефонным автоответчиком. Знаете, я почти десять лет просто вешал трубку вместо того, чтобы оставлять сообщения на автоответчиках. Автоматический определитель номера еще не изобрели. И вот я вижу, что делаю что-то такое, от чего речь становится невозможной. Я полагал, что поскольку могу говорить абсолютно свободно, когда я один, то Господь создал меня без изъяна. В тот момент мне было настолько плохо, что я, наконец, нашел для себя недостающую мотивацию. Если это меня настолько убивает, то я обязан достичь своей цели: речи свободной, без ступоров.

«У ЛЮБОГО ПУТИ ЕСТЬ И НАЧАЛО, И КОНЕЦ» - СУФИИ

В то время, а было мне 19 лет, я жил, как сказал Джозеф Шихан (Joseph Sheehan), «великаном в цепях комплексов». Подобно тому, как великана в «Путешествиях Гулливера» пришпилили к земле лилипуты, я чувствовал себя в оковах заикания. Свое заикание я винил во всем. Например, менеджер эксклюзивного ресторана, где я работал, несколько раз предлагал мне повышение от помощника официанта до официанта. А я несколько раз сочинял совершенно нелогичные причины и отказывался. Мог бы получать вместо 50$ за ночь примерно 200$. Вина была свалена на заикание. Я не встречался с женщинами во многом из-за того, что не мог бы позвонить ни одной из них. Отказ от звонков женщинам был вроде навязанной себе пытки.

Я понял, что когда люди, наконец, начинают действовать, то они движимы либо болью, либо удовольствием: болью от продолжающейся борьбы в том виде, как она есть, либо удовольствием от преодоления возникших препятствий. Как тот осел, который погиб от голода между двух стогов сена, я был обездвижен собственной нерешительностью. Я много лет отказывался от логопедии. Я застыл посредине, страдая, но бездействуя. По иронии судьбы, это было в Бока, что по-испански значит «рот». Именно здесь боли оказалось достаточно, чтобы начать действовать. Ратон – по-испански «крыса». До этого я чувствовал, будто у меня в мозгах и во рту обитают грызуны.

«ТИММИ, ТЫ ЗАИКАЕШЬСЯ!»

До второго класса я и понятия не имел, что с моей речью что-то «не то». Я был светленьким голубоглазым мальчиком, бегущим по жизни. Как-то в младших классах мы сажали семена в маленьких стаканчиках с землей. Видимо, я заикался. Учительница взяла меня за запястье, вывела в коридор, закрыла дверь и, когда нас никто не мог услышать, посмотрела на меня и сказала: «Тимми, ты заикаешься!» На ее лице читалось беспокойство и озабоченность. До этого я никогда не слышал слова «заикаться», но понял, видя ее лицо, что это, должно быть, плохо, тем более, что это заставило ее вывести меня в коридор, чтоб сообщить эту новость.

Во мне она увидела свою задачу. Она стала заставлять меня говорить больше, чем это делали другие. Она назначила меня на главную роль в пьесе «Монетка с Линкольном». Помню, как в один прекрасный день я стою перед маленьким залом и заикаюсь перед всеми родителями, в том числе и моей мамой. Намерения у учительницы были добрые. Она хотела помочь мне. И она, и все, кого я, бывало, винил в своих горестях, связанных с заиканием, прощены полностью (важный шаг к исцелению). Не ее вина в том, что я заикался. Заикание было в семье по отцовской линии. Хотя дома и не помнят о каком-то заикании до этого, но у меня, видимо, какие-то возрастные нарушения речи и были. В любом случае, никакой пользы эти экскурсы в историю не приносят.

Каковы бы ни были у меня проблемы с речью, для окружающих все это было очень серьезно. Помню, что меня ненадолго направляли на логопедические занятия, которые проходили в подсобке моей начальной школы. Там были Тим, швабра, ведро, несколько игрушек и мой учитель речи. Вскоре я от этих занятий был освобожден.

Ранее, в первом классе, мне нравилось, что меня выделяли за мои успехи. Видимо, я красиво писал для своего возраста. Меня часто просили выйти перед классом и писать на доске мелом. Выделиться – было предметом моей гордости. В третьем, четвертом и пятом я стал выпендриваться в классе еще больше. Я для этого выбрал роль шутника и приколиста. Заикание у меня оставалось примерно на одном уровне все начальные классы.

В начальной школе меня несколько раз откровенно дразнили и издевались надо мной. Одна девочка, в частности, всегда была у меня как заноза. Видя, насколько она может меня достать, она подговорила несколько своих подружек и они устроили целый спектакль с пантомимой, а меня при этом называли «заикающейся попой». Однажды выхожу из класса в коридор, а они встречают меня своей новой танцевальной программой. Многие спрашивали, отчего я заикался, или передразнивали меня. Теперь я вижу, что моя реакция на эти вещи и стала причиной, по которой я запрограммировал себя на предотвращение заикания. Много лет спустя я встретил у Чарльза ван Рипера (Charles Van Riper) фразу: «заикание – это все то, что мы делаем, чтобы не заикаться».

СРЕДНИЕ КЛАССЫ

В свой первый день в шестом классе, собравшись кружком в комнате для приготовления уроков, мы знакомились друг с другом. Прямо напротив меня сидела девочка, которая для меня была самой красивой из всех, кого я когда-либо видел. Случайно увидел ее летом и думал, каким же счастливчиком мне надо было быть, чтоб увидеть ее в своем классе! Нам надо было назвать свои имена и рассказать, что мы делали прошедшим летом. Я пытался переглядываться с ней, чтоб вызвать у нее интерес. Когда подошла моя очередь, я был в беспокойстве, ожидая заикания. Когда я начал заикаться, она отвела глаза, а когда снова взглянула на меня, то уже с неприятной усмешкой. Она знала теперь мой секрет. Я пытался сделать вид, что ничего такого не произошло. Количество событий, в которые оказалось вовлечено заикание – событий, которые помогли вырастить мою речевую фобию, – в средней школе быстро выросло. Чтение вслух было самым большим моим кошмаром до восьмого класса. Устные доклады вскоре также станут мукой. Телефон приносил столько боли, будто это кусок раскаленного угля.

Ориентируясь на принцип или убеждение типа «сложностей не будет, если буду молчать, либо пользоваться уловками»… и переводя это на язык физического поведения, получаем то, что когнитивный психолог Л.Майкл Холл назвал «мышечной памятью». Физическими образами моего страха речи являются такие особенности поведения, как избегание зрительного контакта, замены слов, желание сжаться за партой в классе, вешание телефонной трубки вместо того, чтобы оставить сообщение на автоответчике, звуки-паразиты типа «э-э-…» или «м-м-м..» в качестве слов-заменителей при заикании, специфический голос, речь на остатках воздуха в легких, повышение высоты голоса, подергивание головой при ступорах и так далее. Со временем эти стратегии избегания превратились в автоматические и бессознательные привычки. Все причуды поведения выросли из положительных намерений, но в конечном итоге не приносили мне ничего хорошего вообще!

К средним классам школы я начал связывать страхи со вполне конкретными словами. Например, наша улица называлась «Йеллоустоун Драйв». Если меня спрашивали, на какой улице я живу, я вспоминал прошлые случаи заикания на этих словах, и у меня начиналась паника. Помню заказ пиццы с доставкой к нам домой, когда вопрос с названием улицы приводил к надежному речевому ступору. Позже я назвал этот механизм в мозге, когда происходит сканирование прошлого и/или предстоящего на предмет «страшных» слов, Лингвистическим Механизмом Поиска.

Вернусь к логопедии. Мне помогала прекрасная женщина с самыми добрыми намерениями. Мне было сказано, что если я скажу пять слов, сделаю новый вдох и скажу еще пять слов, то все должно получиться легко и свободно. За день до запланированного устного выступления в классе я пришел к ней в очень большом волнении. Я поделился с ней своими страхами заикания. Она сказала: «Не беспокойся. Начинаешь, говоришь свои пять слов, делаешь вдох, и дальше по пять слов с каждым новым вдохом, и все у тебя пройдет абсолютно гладко». Я пришел в класс в тот день, стоял перед классом, заикался, некоторые надо мной посмеялись. Логопед в моих глазах утратила всякое доверие, и я убедил родителей позволить мне прекратить занятия. Они предложили свозить меня в местную университетскую клинику, но я отказался. Я совершенно не мог предположить, что в конечном итоге в этой самой клинике много лет спустя я начну изгонять тех самых крыс из своего рта и головы.

СТАРШИЕ КЛАССЫ

По правде сказать, старшие классы школы были сущим кошмаром. Я научился массе приемов, чтобы уйти от заикания. На занятиях я садился пониже, чтоб учителю сложнее было меня заметить. Я представлялся больным, когда должен был отвечать устно. В одном классе я договорился, чтоб мне поставили низкую оценку, чтоб только не делать доклад. Не поверите, но учитель согласился и ничего не сказал моим родителям. Только я отвечаю за свой трусливый выбор, и, в то же время, очень хотелось бы узнать, что бы было, если бы я позволил себе встретиться лицом к лицу со своим драконом.

Я просил некоторых учителей освободить меня от чтения вслух. Я заменял слова и выдавал такие загогулины, что меня часто переспрашивали после сказанного: «Что вы сказали?» Тогда мне приходилось уже через заикание проговаривать то, что я намеревался сказать изначально. Очень неэффективный и портящий настроение способ общения.

Я почти десять лет делал все возможное, чтоб избежать телефонных звонков. Встречи я просто саботировал. Бывало, что я предлагал девушке встретиться, но потом так ей и не звонил. Такие неоднозначные оценки – в школе все здорово, но звонить не стану – длительным отношениям не способствуют. Если бы я признался, что заикаюсь и мне неловко звонить по телефону, то это могло бы разрешить всю проблему в целом. Но я считал заикание большим для себя позором. Я представлял себе, что думают люди, которые меня слышат, и в голове появлялись всякие ядовитые мысли: «А что подумает ее мама, если услышит мое заикание?» Некоторые из имен этих девушек продолжали вызывать у меня страх и в дальнейшем.

В то время мы были связаны с загородным клубом. Гольф для меня был отдушиной. Поскольку я был членом клуба, то имел право договориться о времени начала игры, просто подняв телефонную трубку. Вместо этого, я обычно брал велосипед и ехал примерно 10 миль, чтобы записать себя в лист ожидания в магазине инвентаря, а потом два часа ждать игры с людьми, которых я зачастую и не знал вовсе. Я мог видеть детей моего возраста, организовавших четверки и постоянно игравших вместе. Эта сознательно выбранная роль изгоя была для меня мучительной.

УНИВЕРСИТЕТ ВИСКОНСИНА

Перед переездом в Бока Ратон я провел первый год в Университете Висконсина в Мэдисоне. Этот год в общежитии был годом пьянок, заикания и понимания того, что я совершенно не представляю, что мне делать с учебой. Выпив, я забывал о заикании и речь становилась более плавной, текла как вода. Переезд в Бока давал мне возможность свернуть с этого пути и переосмыслить свою жизнь.

Первое, что я сделал по возвращении в Мэдисон на третьем курсе университета – пошел в клинику речи и слуха договориться о курсе логопедии. Очередь там была более, чем на год. В клинике я повстречал Флоренс Фили, или просто Фло, руководителя клиники. Я почувствовал, что она может заглянуть ко мне в душу, в мою заикающуюся душу. У меня с ней было несколько частных консультаций, пока не пришел телефонный вызов из этой клиники.

Проводя оценку степени моего заикания, обследовавший меня дипломник сказал: «Тим, по-настоящему твое заикание мы просто не слышим». Я понял, что мне вежливо намекают на то, что я перестарался с заменами слов и уловками. Я ответил: «Дайте мне что-нибудь почитать». Когда я начал читать, маска слетела, и чудовище изо рта предстало во всей красе.

Два семестра я занимался логопедией с дипломниками под руководством Фло. Я начал понимать, что у меня есть выбор: не заикаться так, как я заикаюсь, и не пользоваться уловками в той степени, как это я делаю. Я выполнял все рекомендации и жаждал узнать что-то еще. Хотя с моими завуалированными уловками работы оставалось еще много.

Я помню, как молился в церкви на территории кампуса. Я ходил туда один между занятиями и плакал на передней скамье. Я испытывал внутреннее смятение, когда в конце концов сталкивался со своим драконом – заиканием. Он дышал пламенем на меня, осмелившегося поднять свой меч.

Во время речевых функциональных тренировок в местном торговом центре моей задачей было намеренно позаикаться с сотрудниками центра. Когда я это выполнял, я шел потом, и меня прямо распирало от эйфории. Еще бы! Я же делал то, чего боялся больше всего на свете. Как я узнал позже, там же в теле располагался и эпицентр тревожного ожидания, предшествующего заиканию.

Я устроился работать таксистом. Как оказалось, это было одним из самых серьезных испытаний в моей жизни. Здесь передо мной стояла задача говорить с незнакомыми мне людьми в машине, а также общаться по радиосвязи. Я установил, какие ситуации для меня были самыми страшными. Самые тяжелые ступоры, какие я когда-либо испытывал, были у меня с диспетчерами такси, а также с другими водителями и сотрудниками. Я стал бояться произносить названия определенных улиц и обычных точек посадки пассажиров. После нескольких сильных ступоров на слове «hound», я заменил слово «Greyhound» на «Greydog». Другим водителям и диспетчерам это показалось настолько милым, что они сами стали так переиначивать слово («серая собака» вместо «борзая» - прим. перев.). Если в машине меня могли слышать люди, то я заикался по рации еще сильнее.

Я узнал, что менять названия улиц – бывает и проблемой. Хенри Стрит (Henry Street) это главная улица университетского кампуса. Как-то меня вызвали и спросили, где я нахожусь. Я сказал название прилегающей улицы, чтоб не говорить «страшное» слово «Henry», слово, на котором у меня возникал ступор. Проезжавший в тот момент мимо еще один наш водитель услышал другое название улицы и сообщил об этом, как о попытке скрыть часть выручки. Могу сказать, что даже не представляю, где там можно было схитрить, то есть, никаких выгод мне вранье о том, что я был за квартал от своего действительного положения, не давало. Тем не менее, с самим собой я был нечестным.

Однажды я столкнулся для себя с моментом истины. Я подобрал на Хенри Стрит трех привлекательных девушек. При них я должен был позвонить и сообщить, что беру плату с Хенри Стрит и до пункта их назначения. Логопедией я был научен традиционному приему мягкой атаки. Этот прием используется, когда слово начинается с гласной, и состоит в мягком продолжительном озвучивании.

Это был спектакль! Я решил, что скажу как есть. Я сделал все возможное, чтоб успокоить и свое сознание, и волнующуюся грудь, чтобы выполнить мягкую атаку слова «Хенри». Вряд ли эти девушки представляли, что для меня предстоящий подвиг можно было сравнить с заключительным ударом в гольфе, выигрывающим Открытый Чемпионат США, причем на глазах у миллионов телезрителей.

Я начал слово, пропуская воздух через гортань и растянув [h] на пару секунд. Когда «Хенри Стрит» покинуло мой рот без запинок, мне хотелось припарковаться и устроить грандиозную вечеринку прямо на улице. Этот момент изменил мою жизнь.

Я не мог дождаться, когда же расскажу об этом на следующем логопедическом занятии. Это событие, когда я сказал «Хенри Стрит» без заикания, поставил меня на этот путь перемен. Я четко увидел, что могу контролировать мое чудовище во рту. Если я был тем самым великаном в цепях, то я только что начал ломать некоторые из звеньев. Фло дала мне копию статьи под названием «И это заикание просто умирает», которая была написана человеком, звавшимся Джек Миниар (Jack Menear), который свое заикание одолел. Родилась вера. Вера, раз другие заикание преодолевают. Истории, подобные этой, это те образцы, которые стимулировали мою решимость.

Все то время, когда я проходил логотерапию, об этом никто не знал, за исключением нескольких человек. Когда друзья видели меня выходящим из здания, они могли только поинтересоваться, какой курс я прохожу здесь, поскольку для них этот корпус был совершенно незнаком. Я обычно врал и говорил, что был здесь в туалете. В какой-то момент я даже попросил моего врача, чтоб она пересылала мне официальные сообщения о ходе лечения в простом конверте вместо стандартного, на котором был адрес клиники. Хорошо, что там отказались.

Перед выпуском, весной 1987 года, врачи в университетской клинике спросили меня, когда, по моему мнению, работа над улучшением речи будет закончена. Я ответил: «В мае». Боже, как же это смешно сейчас выглядит! Зная, что я планирую перебраться в Атланту, мне рекомендовали продолжить занятия с логопедом, когда я там появлюсь.

Мне интересно, прочитают ли это те дипломники, которые мне помогали. Надеюсь, что да. По всему миру люди с коммуникационными нарушениями должны благодарить тех преподавателей и студентов-медиков, которые делают широко доступной логопедию на базе университетских клиник.

СТОЙКА РЕГИСТРАЦИИ

Я переехал в Атланту весной 1987 года со 150 долларами в кармане. Днем я работал разнорабочим в агентстве по временному трудоустройству. Я зарабатывал примерно 9 долларов в час, перевозя листовую шпатлевку. Еще я был принят на курсы подготовки страховых агентов, куда надо было ходить по вечерам. В программу подготовки входил телефонный опрос 500 клиентов. Во время этих звонков постоянные замены слов перемежались у меня со ступорами. Испытание для меня было слишком тяжелым, и я курсы забросил.

Но я был настойчив. Я нашел работу на стойке регистрации крупного конференц-отеля в центре Атланты. Я должен был регистрировать посетителей, отвечать на звонки, звонить постояльцам в номера. Я должен был говорить с руководителями, посещать учебные мероприятия и разговаривать, а также брать на себя другие обязанности. Меня явно сталкивало с моим драконом; а вообще, на самом деле, это можно еще назвать полным погружением.

И снова появился перечень ситуаций, которых я боялся. Одной из таких ситуаций были ответы по отдельной линии помощника менеджера. Нам положено было снимать трубку телефона не позже первых двух гудков и говорить: «Вы на линии помощника менеджера, меня зовут Тим. Чем могу вам помочь?» После нескольких тяжелых ступоров на словах «помощник» и «менеджера» я стал прибегать к уловкам. Я прикидывался сильно занятым и предлагал ответить на звонок другим. Бывали и такие ситуации, например, когда сам помощник менеджера стоял рядом, когда я вынужден был отвечать. Я отворачивался так, чтобы он или она не слышали меня и запускал свой ступор. Несколько раз гости, которые чем-то были сильно недовольны и звонили пожаловаться, бросали: «Вам легче сказать» или издевались надо мной, когда теряли терпение.

Когда я был на собеседовании на должность обучающего персонал в отеле, мой начальник спросил, справлюсь ли я с этим при моем заикании. Я покраснел, но ответил «да». Интересно, что говорил я о своем заикании только нескольким конкретным людям, но знали об этом все. Перед моим увольнением для поступления в магистратуру у меня под управлением было 120 человек. В целом, это был полезный и решающий тренировочный бой с моим драконом. Я действительно выбрал делать то, чего боялся больше всего: пользоваться телефоном, вести разговоры, представляться, вести презентации и так далее. Я привыкал к своему заиканию и наработал запас уверенности.

Позже я изучил процесс возникновения страха перед словом. Это помогло мне понять, по какой причине у меня в детстве появились «страшные» слова Многие из них, хотя я уже и был взрослым, еще вызывали у меня страх на этом этапе моего выздоровления. В университете и в начале карьеры, такие слова, как «Хенри Стрит», «менеджер» и другие, стали частью моего повседневного словарного запаса. Когда я начал заикаться на этих словах, я запоминал их, пользуясь так называемой соматической памятью или памятью тела. Мой мозг запоминал их как «опасные» слова. Присоединение к эпизоду заикания смысла и эмоций создавало в памяти яркие картины. Я мысленно прокручивал эти эпизоды в голове, слыша, ощущая и видя моменты заикания. Позже, когда я сталкивался с этими словами, у меня в груди возникало предчувствие, своего рода паника типа «бей или беги», а затем либо следовала уловка, либо суетливость и заикание.

САМОПОМОЩЬ

На этом этапе моего избавления я прочитал огромное количество книг, посвященных заиканию, и просмотрел много материалов Американского Фонда Заикания. Я также организовал в Атланте филиал Национальной Ассоциации Заикающихся (NAS), и несколько лет был его президентом. Я видел успешных деловых людей с заиканием, и это сильно уменьшило мой страх не найти в будущем хорошо оплачиваемую работу. Открыться, сказать о заикании и исключить уловки – вот вещи, имевшие важное значение для моего выздоровления.

КЛУБ ВЕДУЩИХ

Вскоре после прибытия в Атланту я решил противостоять самому моему большому страху – страху публичных выступлений. Начиная с восьмого класса школы и по бакалавриат, я сбегал с уроков, увиливал, пропускал занятия, менял преподавателей и делал все, что было в моих силах, чтобы избежать выступлений перед группой. И мне это удавалось на 100%.

И вот однажды в местной газете я нашел объявление о Клубе Ведущих. Ближайшее отделение было в президентском зале местного университета. Я ничего не знал о формате встреч. Я явился туда в джинсах и хоккейной майке.

Я пришел с опозданием, вошел в помещение со стенами, покрытыми панелями из дерева, с масляной живописью. Все там были профессионалами, и одеты были в соответствии с родом своей деятельности. Позже я узнал, что в большинстве своем это были риэлторы, юристы и люди, занимающиеся продажами.

В конце встречи меня попросили подняться, представиться и рассказать о том, как я оказался на встрече. Я оказался в засаде, но на этот раз я собирался хоть как-то, но сказать все. Комната закружилась, мне казалось, что меня сейчас вырвет. Поднявшись, я сдержал данное себе слово и рассказал всем, что заикаюсь и что хочу улучшить свою речь. Представляясь, я заикался жесточайшим образом. После собрания ко мне подошли несколько человек, пожали мне руку и сказали, что будут меня поддерживать.

Я был в Клубе в течение пяти лет. Были перерывы, когда я переезжал в Атланте и переходил в новый клуб поближе к месту проживания. На первой же встрече в каждом новом клубе я представлялся и говорил всем о своем заикании. Я знал, что с объявлением этого факта у меня убывают страхи и уловки. Я заработал два титула «Толковый ведущий» (Competent Toastmaster), «Умелый ведущий» (Able Toastmaster) и «Бронзовый Умелый ведущий». Я участвовал в некоторых местных конкурсах выступлений и получил множество наградных лент на вечерах встреч. У меня есть приз за первое место в юмористическом конкурсе.

Когда я только записался в Клуб, меня угнетало собственное в черно-белое восприятие речи. Критерием качества выступления было у меня количество ступоров. Три-четыре серьезных ступора за пятиминутное выступление – уже повод сильно ругать себя. Первый год участия – постоянные качели. Люди понимающие, знающие о моих речевых проблемах, подбадривали меня. Они говорили примерно такое: «Тим, не так уж все и плохо. Просто расслабься». У них были хорошие побуждения и желание мне помочь, но поскольку о многом в своем заикании я умалчивал, то и не давал им верный посыл. Важно, чтобы человек, который заикается, «устанавливал правила (или рамки)» для своего заикания. То есть, помог бы людям разобраться в том, как говорить об этом, когда говорить об этом, и прояснил для них все остальные моменты, которые важны для заикающегося.

Общение в чем-то похоже на вальс. Иногда вам нужно сказать партнеру, чтоб тот не наступал вам на ноги. Если вы пытаетесь скрыть ваше заикание и стесняетесь об этом сказать, то ваш партнер может топтаться по вашим ногам, не замечая этого. Избегание зрительного контакта, замены слов, бесконечные «э-э..» и другие уловки могут сделать так, что вы откажетесь от самого вальса.

Я, наконец, оказался там, где мои тревоги и страхи трансформировались в адреналин. Я сидел на собраниях, с нетерпением ожидая своей очереди, чтобы выступить с подготовленной речью. На каждом собрании я выступал с места или давал оценки. В моем черно-белом мышлении начали появляться оттенки серого. Я получал удовольствие от личностного роста. Недостатки подмечались обратной связью. Если случалось поскользнуться, у меня было право повторить.

Образцом для подражания для меня всегда был конькобежец Дэн Дженсен (Dan Jansen). В юности, после того, как он с самого детства тренировался для участия на Олимпийских Играх, у него было падение на Олимпиаде в Альбервилле. Через четыре года, на следующих Олимпийских Играх, он узнал, что его сестра умерла незадолго до его забега, и снова был падение. Еще четыре года тренировок, финал Олимпиады, и снова он падает в своем забеге, где у него было почти гарантированное золото. У него оставался единственный шанс – дистанция 1000 м.

Дэн в мировом рейтинге на дистанции 1000 м стоял третьим. Его спортивный психолог рекомендовал ему все время повторять «я люблю эту тысячу». Его команду и семью попросили слушать и подтверждать, когда он это говорил.

На своей третьей Олимпиаде, в своем финальном забеге, в обстоятельствах, когда он не был фаворитом, он выиграл золото. Вы можете даже помнить, как ему принесли его ребенка, когда он делал круг почета.

Что для него было важнее, чем падение? Как можно было поддержать Дэна? Как ему было заглушить мысли типа «все тебя осуждают… все кончено… ты никогда не победишь». Его цель – золотая медаль и личное искупление – должна была мотивировать его претерпеть все несчастья. В 1983 году, в Бока Ратон, я увидел свою собственную свободную речь как ту самую золотую медаль, которую просто обязан был получить.

МАГИСТРАТУРА

Думаю, что изначально я поступал в магистратуру с намерением научиться, как же все-таки убить своего дракона заикания. Я поставил неразумную цель излечить свое заикание, пока учусь в магистратуре. Я открыто говорил об этом, и мои однокашники знали, что я заикаюсь.

Человек с заиканием, попадающий в сферу изучения языковой и речевой патологии, неминуемо столкнется с рядом специфических «пунктиков». У меня таковыми были: «Что подумают люди о заикающемся специалисте по речевым нарушениям?», «Как посмотрит руководство, если их специалист будет заикаться при клиентах?», «К выпускному я свое заикание обязан одолеть!». Как студенту-дипломнику в клинике речевых и языковых патологий мне полагалось провести занятие, когда руководители и родители наблюдают за тобой через полупрозрачное зеркало. Я быстро понял, как это: быть золотой рыбкой в аквариуме. Мне было очень не по себе перед родителями тех детей, с которыми я работал, из-за того, что я мог начать заикаться. И все из-за того смысла и того значения, которые я придавал заиканию.

Я полагал, что заикание уменьшает доверие ко мне. Для меня всегда составляло трудность сказать «речевая патология» и «речевая терапия», поскольку был страх заикания именно на этих словах. Все это от того, что мне казалось, будто я умею читать чужие мысли. То есть, как бы предвижу реакцию слушающего. Позже я оценил весь юмор ситуации, когда являл собой знатока речевых нарушений, специализирующегося на заикании, и сам при этом заикался. И опять, все идет от того, персонализирую ли я заикание, пронизывает ли оно мою личность, полагаю ли я, что теряю из-за заикания, как человек, и что по той же причине теряю я и доверие.

Пока я был в магистратуре, в 1991, я работал в качестве специалиста Программы Успешного Контроля над Заиканием (SSMP – Successful Stuttering Management Program) в штате Вашингтон. Все усилия здесь направлялись на непосредственное противостояние заиканию. Под руководством доктора Дорвана Брайтенфельдта (Dorvan Breitenfeldt), терапевты и заикающиеся выходили в университетский городок, рассказывали людям, что они заикаются (рекламировали себя) и брали у них интервью, расспрашивая о том, что они думают о заикании. Телефонные звонки, речь перед зеркалом, поездки в торговый центр, чтоб задавать людям вопросы, - все это составляющие программы. Среди того важного, что я узнал на программе, было и то, что слушающие не реагируют на мое заикание так, как это мне представлялось. Я учился заикаться намеренно. Я расширил свой круг речевых ситуаций. Смысл, который я придавал заиканию, все более менялся. К тому моменту, как я ушел из SSMP, мой дракон получил еще несколько ощутимых ударов.

ОБЕД С ДИНОМ УИЛЬЯМСОМ (DEAN WILLIAMS)

В 1992 году, в Ноксвилле, штат Теннесси, я имел редкое удовольствие пообедать с покойным Дином Уильямсом, первопроходцем в терапии заикания и человеком, который заикался. Я собрал все свое мужество, чтобы в компании нескольких сидящих рядом авторитетов, спросить у него напрямую: «Как вы считаете, в чем секрет преодоления заикания?» Он ответил: «Я должен был захотеть узнать, что происходит, когда заикаюсь». В тот момент я почувствовал себя почти обманутым: настолько краток был ответ. Однако, когда я на следующий день поехал обратно в Атланту, мне стало ясно, что его ответ был очень глубок. До сих пор улыбаюсь, когда вспоминаю, насколько же он был афористичен. Я уверен, что он имел ввиду, знаю ли я, что происходило до, во время и после речевого ступора. Какие мысли и чувства предшествовали заиканию, что я делал во время ступора и как отреагировал на испытанный ступор.

КЛИНИКИ

Как логопед с лицензией я начал работать с 1992 года. Я работал с острыми формами речевых нарушений, консультируя амбулаторных пациентов в их палатах. Еще я, вместе с другими терапевтами, медсестрами, диетологами и докторами, состоял в бригаде, устраняющей последствия инсультов. Оглядываясь назад, считаю, что это также был критический период моей жизни.

Значимость того факта, что я логопед, хотя сам и заикаюсь, четко проявлялась в ситуационном заикании. Процент моих речевых нарушений и то, как я представлялся, заметно улучшились с момента начала моего обучения в магистратуре. Клубы ведущих и участие в программе улучшения речи сыграли в этом значительную роль. Однако, у меня все еще были специфические речевые ситуации, в которых я постоянно чувствовал тревогу и заикался.

Красноречивее всего о моем состоянии в то время свидетельствует уровень комфорта и свободы речи у постели пациента при разговоре с пациентом и его семьей. Когда по палате ходила медсестра, я был более обеспокоен из-за возможного заикания, что, в свою очередь, делало более вероятным его возникновение. Формальные тесты, когда я должен был что-то читать пациенту, вызывали у меня заикание, особенно если в палате работала медсестра. Эта тревожность была прямым следствием моего опыта чтения в средних классах школы. Память о тех ситуациях, особенно то, как я чувствовал себя в то время (соматическая память), все еще оказывала огромное влияние на ход моей жизни.

Самые тяжелые ступоры возникали при разговорах с врачами. Когда они входили в палату, я просто разрывался. Если я прежде заикался в присутствии этого доктора, я вспоминал это и получал то, чего боялся. Если я этого доктора не знал, у меня возникала тревожность из-за желания заикание скрыть. Проблематичнее всего было, обычно, позвонить в кабинет врача, чтобы тот посмотрел пациента.

В этом было, конечно, сочетание моего давнего избегания телефона и того значения, которое я придавал заиканию, как специалист по речевым нарушениям. Я полагал, что если врач слышал мое заикание, то я падаю в его или ее глазах, и он начинает меньше доверять мне. Как правило, мое заикание включалось памятью конкретного телефонного звонка 20-летней давности, при котором я заикался. То смущение и стыд, которые для меня были связаны с этими давними звонками, объясняли мою способность вспоминать их настолько ярко.

Это были те самые давние ощущения – соматическая память, - которые объясняли, отчего у меня возникают такие беспокоящие ощущения в животе и в груди перед звонком. Было все так, будто я испытываю эти давнишние ломки снова и снова. Я считал, что оставить голосовое сообщение – это еще хуже, чем поговорить с человеком вживую. Если я заикался, то этому осталась бы документальное подтверждение в истории. Так я думал, полагая, что мои соображения о чужих мыслях – это все истинно так и на самом деле. Позже я понял, что все это были только мои проекции.

Как-то раз, когда я позвонил в кабинет врача и представился регистратору, у меня возник тяжелый ступор на моем имени и на слове «логопед». Как реакция на мое заикание, у медсестры начался смех. Я сказал: «Видимо, вы смеялись, потому что я заикаюсь, хотя и представился логопедом? Получается, что я логопед, который заикается». Когда она начала извиняться, я ее успокоил, что на ее месте я бы посмеялся тоже. Возможно, она поначалу подумала, что звонит какой-то шутник. Принимая во внимание, что она была представителем публики, которая практически ничего не знала о заикании, я вижу теперь весь юмор ситуации.

Мы разговорились, и она сказала мне, что у нее начала заикаться внучка. По внутренней почте клиники я переслал ей материалы Американского фонда заикания (Stuttering Foundation of America). Диалог поддерживался пару месяцев, в течение которых я продолжал консультировать ее и ее дочь.

Моя готовность видеть ситуацию чужими глазами принесла пользу ее внучке. Я понял и принял то, что медсестра могла испытать, когда я впервые позвонил и начал заикаться. Встав на позицию слушающего, находя во всем этом смешные стороны и сразу же простив ее смех, я оказался в беспроигрышной ситуации. А отреагируй я обычным образом и подожми хвост, это было бы проигрышем не только для нас обоих, но и для ее внучки тоже.

Как то я разговаривал с неврологом, с которым мне часто приходилось общаться. Мы сидели у пульта дежурной, и он спросил у меня, отчего я вообще пошел в сферу речевой патологии. Он сказал, что я был первым мужчиной, которого он видит как специалиста в области языковых и речевых нарушений. Я ответил, что заикаюсь и потому пришел сюда, чтобы помочь и себе и другим. Он сказал: «Знаешь, мне кажется, что я слышал, как ты несколько раз заикался. И я подумал, что ты идеально подходишь для этой работы. Когда ты идешь взглянуть на моих пациентов после инсульта, которые не могут говорить, у тебя есть сострадание, которого нет у других». Я помню, насколько волнительным для меня был этот момент. У меня просто наворачивались слезы, когда я надиктовывал эту фразу в компьютерную систему распознавания голоса.

Этот момент для меня был как тот пресловутый удар по лбу. Немедленно прекратились лишенные всякой логики многолетние размышления лет на тему «как быть, если логопед сам заикается». Время от времени люди выдают что-то, казалось бы, совершенно простое, что вдруг переворачивает ваше сознание. Это было то, что мне было известно, но во что я отказывался верить из-за своей привычки «читать» чужие мысли. Этот момент по-прежнему оказывает глубокое влияние на мою жизнь.

Другим важным звеном в цепочке моего исцеления от заикания был момент, когда мне нужно сориентировать пациентов в клинике, и мне было сказано, что я должен сделать объявление по громкой связи. Это означало, что меня услышало бы сразу несколько сотен человек. Ядовитые мысли полезли в мою голову, будто мой дракон дохнул на меня своим смрадом. Я быстро пролистал те ментальные «заготовки», которые контролировали мои мысли в тот момент. Всех их можно свести к следующему: «Если я стану заикаться, люди спросят, кто это? А, это новый специалист по речевым нарушениям. Кто его нанял? Они берут на работу кого попало!»

Я знал, что мне было просто необходимо объявить что-то в тот день. Иначе я заработал бы фобию. Несмотря на то, что я никогда в жизни не имел дела с громкой связью, я проецировал страх, основанный на опыте ступоров при телефонных звонках и у окошек заказов. Я приготовился объявить, что терапия дыхания (respiratory therapy) проводится в кабинете, где я работал. Мой внутренний сканер немедленно сообщил, что я поймаю ступор на слове «respiratory». Я почувствовал панику, но решил брать быка за рога. Я пошел к пульту регистратуры, прямо под микрофон. Несколько человек явно должны были понять, что именно мой голос прозвучит по громкой связи.

Я взглянул на дежурную и выдал протяжный звук «р-р-р»… объявление прошло без заикания. Мне потребовалось сделать большое усилие над собой, чтоб не сплясать напоследок и не щелкнуть по микрофону. Радар моей психики приподнял ядовитые завесы моих мыслей, я столкнулся с драконом и победил его.

За восемь лет работы в качестве специалиста по речевым и языковым нарушениям, моя речь улучшилась, стала более свободной. Через меня прошло несколько сот пациентов, и только два раза родители потенциального клиента упомянули остатки моего заикания, которое они услышали по телефону во время первого контакта, в качестве причины, по которой они намереваются искать услуги в другом месте. Я сбился со счета, сколько раз родители заикающихся детей и сами заикающиеся говорили, что именно моя история стала причиной того, что они предпочли работать со мной. На мой взгляд, учитывать это соотношение очень важно.

Телефон был моим последним звеном в цепи. Иногда месяцами продолжался период, когда мне было относительно легко обращаться с телефоном. А иногда соматическая память прежних катастроф запускала мою тревожность, и я должен был по-настоящему сосредотачиваться на моих приемах уменьшения заикания: мягкой атаке, делении на смысловые отрезки и прочих. Они работали почти всегда, но именно «почти». В процессе излечения всегда бывают времена, когда тревожность человека настолько высока, что никакие приемы не срабатывают. Вот почему необходимо разрабатывать стратегии, чтоб начинала работать не только ваша речь, но подключался и ваш разум.

НЕЙРО-ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ПРОГРАММИРОВАНИЕ

Впервые обратил внимание на книги по НЛП я в 1995 году. Когда я их читал, то находил описание терапевтических процедур, которые выглядели применимыми к терапии заикания. Они говорили о таких понятиях, как перепроживание болезненных воспоминаний, визуализация ожидаемых событий, разговорный рефрейминг, обучение расслаблению в течение нескольких секунд, достижение взаимопонимания с людьми, управление своим ментальным и физическим состоянием. Я знал, что мое заикание было более, чем просто проблемы с речевой моторикой. В этой теории было слишком много несоответствий. Как так получается, что во многих ситуациях я остаюсь спонтанным и свободным, не прибегая ни к каким искусственным приемам вообще? Каким образом я «включал свое заикание» при конкретных людях или в конкретных ситуациях? Как так, что определенные слова из детства могут провоцировать приступы паники? Казалось, что НЛП на какие-то вопросы может дать ответ.

НЛП – это общее название множества терапевтических процедур, берущих начало в когнитивно-поведенческих дисциплинах. Пионеры НЛП использовали гештальт-терапию, рационально-эмотивную поведенческую терапию, трансактный анализ, консультирование по Карлу Роджерсу, рефрейминг и многие других подходы. Перенос подходов психотерапии не нов для речевых патологий, а понижение уровня реакции на заикание для полного излечения абсолютно необходимо.

Убедившись в актуальности подходов НЛП для традиционных речевых нарушений, я решил получить сертификат как практик НЛП. Было 150 часов практических занятий в аудитории. Последний уикенд включал открытый ropes course (курс личностного тренинга). Каждый вид деятельности на ropes course являл собой метафору перемен. Мы выявляем препятствие в нашей жизни – мысль или ощущение. Есть физическое проявление этого препятствия – это задача, которую мы должны решить. Я начинаю перемены изнутри наружу. Я начинаю изучать стратегии, запускающие мой мозг. Все это применимо, и это касается не только моего излечения, но и подтверждается всей моей практикой.

С 2001 ГОДА И ПО НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

В течение 15 лет к 2001 году основными моими приемами в избавлении от заикания были: приемы редуцирования заикания, понижение чувствительности, намеренное заикание и увеличение объемов речевой практики. Мое заикание стало настолько ситуативным и зависимым от обстоятельств, что победа над ним представлялась мне всего лишь вопросом времени. Сконцентрируйся я на тех нескольких задачах, и осознай их, - я бы в конце концов получил спонтанную речь. Я знал, что завершающие штрихи всегда трудно выполнить. Тем не менее, я понимал, что никакого другого исхода уже быть не может. Как сказал Винс Ломбарди, бывший тренер футбольного клуба Green Bay Packer: «Чем больше ты работаешь, тем сложнее отступить».

У меня началась профессиональная переписка с Бобом Боденхеймером, обучавшим НЛП и нейро-семантике. Я нашел, наконец, авторитета НЛП, явно заинтересованного в помощи заикающимся. Он помог мне найти конкретные терапевтические процедуры НЛП для выявления мыслительных паттернов, вызвавших заикание. Он провел меня через эти процедуры и научил меня, как их строить.

Продолжая разбираться со своими остатками заикания, я отметил, что мое заикание, скорее всего, следовало такой схеме (1-2-3):

1. Негативные мысли. Обстоятельства, приводящие к ступору, обычно начинались с негатива в мыслях. После 15 лет напряженных усилий, мое заикание стало очень зависимым от конкретных условий. Я мог назвать довольно много имен людей, мест и слов, на которых я еще заикался. Ступорам обычно предшествовали негативные мысли типа «я ожидаю заикание», «я не хочу заикаться при этом человеке», «это слово мне сложно сказать».

2. Упреждающая тревога. Это явление известно также как синдром общего возбуждения или реакция «бей или беги». Негативные мысли мгновенно вызывали тревогу ожидания. В ожидании заикания в меня всегда возникало тревожное ощущение под ложечкой, очень похожее на панику. Уровень паники обычно зависел от ситуации.

3. Точка выбора. Кто-то однажды сказал, что «между стимулом и реакцией стоит выбор». В прошлом, как только мысль о заикании №1 вызывала тревогу ожидания (№2), я делал одно из двух:

а ) избегать: использование уловок типа «э-э-э…», замены слов, отказ от ответов на уроках и другие приемы, которые позволяют избежать заикания. В данной ситуации моим намерением была защита себя от тех неприятностей, которые несло с собой заикание, и, что более важно, защита себя от всего плохого, что означало для меня заикание.

б) начать заикаться: это тот импульс, который я передаю от сознания к мышцам. В состоянии паники, для того, чтобы избавить себя от страха заикания, я «впрыгиваю» в слово и получаю либо частично, либо все сразу, знакомые мне симптомы заикания (клонирование, ступоры, судороги лицевой мускулатуры, избегание зрительного контакта и так далее).

Очень важно, чтобы человек, который заикается, замедлил свое сознание и свое тело так, чтоб он или она мог выбирать и пользоваться новыми моделями поведения. Это называется «прерывание паттерна» или «разрыв состояния». Таким образом, оказываясь в тревоге о возможном заикании или реально заикаясь, я должен был найти способы прекратить это состояние.

Согласно традиционной логопедии, я был обучен выходу из ступора с использованием «вплывания» в речь. Такое вплывание выполняется удлинением первого звука слова при легком смыкании артикуляторов. Если я начинал заикаться, я использовал «перезагрузку», то есть: прекращаю заикаться, делаю паузу и говорю слово с «вплыванием». Но когда тревога «зашкаливает», разум оказывается в оцепенении, и все стратегии становится трудно, а иногда и невозможно использовать. Классические приемы за 15 лет действительно помогли мне редуцировать степень моего заикания, но я понимал, что даже при использовании перезагрузки и «вплывания» в речь, в гортани, во рту и в теле остается некоторое напряжение. Степень беспокойства относительно заикания определяет уровень этого остаточного напряжения. И по иронии судьбы, чем больше бы я старался предотвратить заикание, тем большее напряжение я бы и создавал.

Прежде я никогда не обращал особого внимания на ощущения в теле. Я не думал, что они имеют какое-то значение. Я всегда сосредотачивался на контроле над заиканием в области между гортанью и ртом, пользуясь мягкой атакой и перезагрузкой. Но теперь я делаю все и для уменьшения собственной чувствительности в том числе. Я вижу важность более глубокого исследования и понимания моей тревоги ожидания.

Поскольку чувство тревоги в груди было посланием, которое говорило мне, что пора воспользоваться «вплыванием» в речь и перезагрузкой, я спросил себя, что будет, если я смогу убрать эту самую тревожность. Получалось, что эти мои мысли и чувства о заикании, которые приводили меня в беспокойство, и были сутью проблемы. Могу ли я научиться говорить эти слова без всякой тревоги, остаточного напряжения и без прибегания к перезагрузкам и прочему? Вот тогда я и начал менять свою цель, переходя от сосредоточенности на моторных навыках к устранению того процесса, который создавал тревожность.

Мой выбор пал на нейро-семантическую технику разрешения тревоги ожидания. Техника называется «Раскрыться посредством» (Drop-Down Through). Она помогала мне пересмотреть свои мысли, чтобы устранить чувство паники, возникающее во мне перед речью. И теперь вместо сосредоточенности на приемах плавной речи, таких как мягкое начало, я все свое внимание и энергию уделяю высвобождении тревожности. Если техника раскрытия проведена грамотно, слово произносится без всякого остаточного напряжения на артикуляторах.

Летом 2002 я получил сертификат мастера-практика НЛП. Это было во время 14-дневных интенсивных курсов Боба и Майкла Холлов.

ЧЕМУ Я НАУЧИЛСЯ

В свете моей семейной истории заикания, предрасположенность к тому, чтобы оказаться в группе риска, у меня, видимо, была. Как бы то ни было, я могу сказать, какие факторы для меня были ключевыми в возникновении заикания, и что было мне необходимо для излечения. Выкладываю несколько концепций, приемов и методов, которые могут оказаться для вас полезными.

Соматическая память. Как сказано выше, относится к физическим ощущениям, привязанным к прошедшему событию: типа фильма, прокручивающегося в голове, в котором мы можем повторно испытать то, что реально ощущали ранее. Попробуйте! Посмотрите, сможете ли вы ярко восстановить в памяти замечательный отпуск или каникулы. Обратите внимание на позитив. Если это были каникулы на побережье, отметьте тепло от солнца на вашей коже. Ощутите соленый воздух. Почувствуйте песок под ногами. Воспоминание о таких приятных моментах поможет вам вспомнить добрые чувства, связанные с этим прежним опытом.

Однако, верно и обратное. Воспоминания о негативных моментах включают дискомфортные ощущения. Я начинал составлять список конкретных ситуаций, людей и слов, в которых предвидел заикание. Я четко определил, что эти моменты для меня значат, и выявил определенные паттерны ощущений. Например, когда я намеревался воспользоваться громкой связью в той клинике, даже хотя я никогда ей и не пользовался ранее, ситуация воскресила в памяти мою фобию микрофонов, которая, в свою очередь, породила ощущение, что я начну заикаться. Ситуация оживила и мою привычку приписывать слушающим собственные фантазии относительно того, что они подумают, если я начну заикаться. Другими такими ситуациями в списке страхов были телефоны, чтение вслух, устные выступления, определенные имена девушек, название моей улицы, мое собственное имя и произнесение слова «заикание».

Я начал понимать, что если я сижу в классе, зная о том, что должен читать вслух, то соматическая память извлечет панические ощущения, связанные со схожими неприятными переживаниями в прошлом. За этим неизбежно последует заикание и ступоры. Возникает большой вопрос: «А что я могу с этим поделать?»

Хорошая новость состоит в том, что эти негативные воспоминания можно уничтожить, заменив их на соматическую память о позитивных моментах. Эти «позаимствованные» позитивные эмоции могут помочь вам трансформировать отрицательный опыт в положительный.

Якоря. Якорь – это специфическое воспоминание, которое позволяет вам подключиться к ощущениям и смыслу опыта, полученного ранее. Например, вспоминаете вы любимую песню. Вы можете вернуться в прошлое и полностью представить себе где, когда и с кем вы ее слушали, что вы при этом чувствовали, и так далее. Вы можете прокрутить эту песню снова и вновь испытать то, что чувствовали тогда. Эта песня становится якорем того старого, позитивного настроя. Именно возврат тех прошлых приятных событий и объясняет, почему нам нравится снова и снова прослушивать определенные песни, просматривать альбомы и фильмы.

Я выработал некую шкалу заикания с якорями для многих «страшных» слов и ситуаций. Всякий раз, попадая на один из этих якорей заикания, я соскальзываю в знакомое состояние паники. Например, когда я слышал вызов помощника менеджера в отеле, я тут же цеплялся за прошедшее событие, связанное со страхом речи, и немедленно впадал в состояние паники.

С другой стороны, если при первом признаке страха я мог бы заякорить себя на позитивный опыт из прошлого, я мог бы быстро свернуть эту панику, не дав ей дальнейшего развития.

Временная шкала. Каждая ситуация, в которой я заикался и краснел, стыдился и расстраивался, становилась очередной точкой на линии моего заикания. В конечном итоге, эта линия растянулась более чем на 30 лет. Точки на этой линии стали соматической памятью и якорями для конкретных моментов заикания, и в значительной степени влияли на текущее поведение и выбор.

Например, откуда бы я мог знать, как предвидеть и избегать определенные слова или ситуации, если бы у меня не было предшествующего опыта? Иногда я ловлю себя на том, что вспоминаю прошлое и прокручиваю в голове прошлые моменты заикания, или представляю, что это мое заикание виновато в том, что события развивались не так, как хотелось бы.

Нейро-лингвистическое программирование предложило подход временнОго реимпринтинга. Возвращаясь и меняя то значение, которое я придавал заиканию, возникавшему, когда я читал вслух, и проделав это по всей временной шкале, я убрал тревогу ожидания, которая всегда предшествовала чтению вслух. И теперь это очень полезно, когда читаешь дословно во время устной презентации или когда сидишь на диване с детьми и читаешь им истории без всякого намека на заикание.

Система языкового поиска. Относится к механизму в нашем мозге, который позволяет мгновенно отслеживать «страшные» слова. Эта система подобно локатору на истребителе, летящему низко над землей. Он направлен вперед, позволяет уклониться от потенциальной опасности. При заикании механизм тоже действует с упреждением и мгновенно выявляет слово, представляющее опасность. Например, когда я приехал в Атланту из Висконсина, если меня вдруг спрашивали, откуда я, моя система отслеживания сигнализировала мне об опасном слове (Висконсин). Я впадал в панику и говорил «с севера», либо начинал ступорить. Многие говорили мне о том, что сканируют тот кусок текста, который должны прочитать, и выхватывают из него отдельные слова, на которых опасаются заикания.

При реимпринтинге нашей соматической памяти «опасных» речевых ситуаций и удалении из них негативного содержания, мы испытываем все меньше и меньше необходимости включать систему языкового поиска. Единственной причиной, по которой мы в первую очередь помним слова, на которых заикались, является то, что мы придаем значение тому прошедшему моменту заикания. Таким образом, когда механизм поиска больше не работает, мы целиком полагаемся на себя и живем в настоящем.

Рефрейминг. Если события, связанные с заиканием, были эмоционально нейтральны для нас, то будем ли мы вспоминать о заикании, подбирать слова для замены, отводить взгляд, избегать и делать другие подобные вещи? Думаю, что нет. Предвидение заикания, ощущение паники, память об определенных словах, звуках, речевых ситуациях, и все прочее, касающееся прошлых эпизодов заикания, все это возможно только благодаря тому, что мы придаем этому значение (негативное).

Альфред Коржибски, разработчик общей семантики, сказал: «Человеческие существа - это семантический вид живых организмов». Он имел в виду, что человек запрограммирован наделять свой опыт смыслом. Мы делаем это путем создания смысловых рамок. Следовательно, важно пересмотреть тот смысл, который мы придаем нашему заиканию. Помните, что я полагал, будто мое заикание означает, что не будет мне доверия, как доктору? В том случае именно этот негатив включал панику и приводил к заиканию. Марк Аврелий как-то сказал: «Людей волнуют не вещи, а их ценность». Он имел в виду то значение, которое мы придаем вещам.

Потому, одна из составляющих процесса излечения, это пересмотр значения тех моментов нашей жизни, которые связаны с речью: превращение негатива в позитив.

Разрушение состояния. Мне пришлось научиться определять, когда я готов перейти в состояние заикания, и разрушить, или прервать, это состояние. Когда я понимал, что чувствую в груди наступление заикания, для меня это было знаком взглянуть в себя поглубже и посмотреть, что я могу изменить. Применяя time-line терапию, рефрейминг, технику раскрытия проведением, и другие НЛП и нейро-семантические техники, я смог постепенно растворить панический страх, который предшествует заиканию. Моя речь становилась все более и более спонтанной, даже без прибегания к моим старым приемам, способствующим плавности речи. Я просто говорил без препятствий.

ИЗМЕНЕНИЯ МЕДЛЕННЫЕ, НО НЕУКЛОННЫЕ

Резюмируя, очень важно, что я перепрожил свою жизнь, то есть, переосмыслил и пересмотрел тот негативный жизненный опыт, который имел отношение к речи, таким образом, чтобы воспоминания о бедах, связанных с заиканием, не вызывали тревожное ожидание в моей нынешней жизни. Перепроживание эпизодов заикания стерло тот негативный смысл, который имели для меня такие ситуации, как чтение вслух, телефонные звонки и устные презентации.

Могло ли статься, что Дин Уильямс в 1991 году посадил в моем сознании то самое семя, спросив у меня, не хочется ли мне узнать, что я делаю, когда заикаюсь? Мне хотелось бы так думать. Свидетельство моего выздоровления в том, что у меня больше нет ни мыслей о заикании, ни опоры на поведенческие стратегии для получения плавной речи. У меня более нет никакого чувства тревоги в груди. Я просто говорю.

На момент написания этой статьи, в марте 2003 года, я ожидал заикания пять раз за последние шесть месяцев. Это все были старые адреса, старые «страшные» слова, которые оживали в языковом поисковом механизме. Один случай произошел, когда я попросил поговорить с менеджером отеля. Так же, как и в остальных четырех случаях, я применил техники нейро-семантики, такие, как рефрейминг или раскрытие проведением, снял беспокойство и смог говорить свободно.

Сегодня перед выступлением на публике я сконцентрирован на выработке навыков самовыражения. А еще у меня есть типичные нормальные речевые нарушения, которые есть у любого оратора (повторения слов, например), но моя скованность и мучения – это уже история.

Это еще одно свидетельство степени освобождения моей головы от постоянных мыслей о заикании. Я на 100% уверен, что у меня есть оболочка, ну, как тефлон, устойчивая ко всяким рецидивам.

Пройдя так далеко по этому пути, не жалею ли я о том, что мне пришлось более двух десятков лет прожить с заиканием, наказывая самого себя? Я бы так не сказал. Рядом со способностью Кристофера Рива радоваться жизни при полном параличе и способностью Виктора Франкла иначе взглянуть на свою жизнь в концлагере, моя история выглядит слишком простой, хотя я и знаю, что это не так. Я полагаю, что во мне много сострадания, я хороший родитель и супруг, и еще я люблю свою работу логопеда. Путешествие сквозь заикание – для меня это метафора того, что я могу всё.

Пламя дракона потушено.

Если вы хотите узнать больше о различных техниках нейро-семантики, упомянутых в этой статье, например, Drop Down Through, посмотрите сайт Института Нейро-Семантики www.neurosemantics.com

Тима Макеси можно найти на сайте [e-mail]

его личный сайт: www.stuttering-specialist.com

Дата добавления: 2015-11-16