Часть 4. Веды в русском фольклоре и народной мудрости

Свояченица Толстого Т.А.Кузминская (прообраз Наташи Ростовой) вспоминала:

«Странно, Лев Николаевич прямо любил «божьих людей»: недоразвитых, полусумашедших, скитальцев, странниц…»

Сам же Толстой писал о своей «какой-то странной физической любви к настоящему рабочему народу, заставлявшей… понять его и увидеть, что он не так глуп, как мы думаем «. Л.Н.Толстой записывал народные сказания, легенды, былины — в том числе и от знаменитого народного сказителя В.П.Щеголенка, чьи былины вошли в собрания таких известных фольклористов, как Рыбников, Гурьев, Гильфердинг, Бессонов, Барсов, Истомин.

Какое отношение к этому имеют Веды? Самое прямое. Еще в 1868 году крупнейший литературный критик России В.В.Стасов в опубликованной»Вестником Европы» статье «Происхождение русских былин» писал:

«Как в отношении состава, так и подробностей, наши былины — довольно тощий и сильно кастрированный экстракт восточных поэм и песен» (22,с.99).

Впрочем, наверное было бы правильнее говорить не об «экстракте из восточных поэм», а о том, что на Востоке в большей степени сохранилась ведическая культура, общая когда-то всему человечеству. В последнее время появилось множество попыток реконструкции дохристианских воззрений и верований славян; одна из самых известных работ — воссозданые по фольклорным фрагментам «Песни птицы Гамаюн» А.Барашкова [ Русские Веды. "Наука и религия", М., 1992 ]. Можно по разному относиться к подобным попыткам, но нельзя игнорировать серьезные археологические (раскопки в Аркаиме, Синташте) и лингвистические данные [ Еще А.Гильфердинг заметил, что "язык славянский, взятый в совокупности, не отличается от санскритского никаким постоянным, органическим изменением звуков... Славянский язык не имеет ни одной особенности, чуждой санскритскому" (О сродстве языка славянского с санскритским, Спб., 1853, с.285) ], подтверждающие бытование на территории древней Руси если не ведической цивилизации, то ее отголосков.

Одним из примеров таких отголосков, дошедших до наших дней, может служить рассказ Толстого «Три старца «(2-10,с.342). В нем речь идет о архирее, посетившем островок, на котором жили три старца-аскета. Узнав, что по наивности и безграмотности они молятся странной молитвой — «Трое Вас, трое нас, помилуйте нас!» — архирей разучил с ними «Отче наш». Сидя на корме удаляющегося от острова корабля, архирей «благодарил Бога за то, что привел Он его помочь божьим старцам, научить их слову божию», когда увидел приближающихся старцев, бегущих за кораблем по воде как по суху. Приблизившись, они заговорили:

«Забыли твое учение! Пока твердили - помнили, перестали на час твердить, одно слово выскочило — забыли, все рассыпалось. Ничего не помним, научи опять».

Пораженный служитель Церкви поклонился старцам и сказал:

«Доходна до Бога и ваша молитва, старцы божии. Не мне вас учить. Молитесь за нас, грешных!»

Похожий сюжет, зафиксированный в древнерусских рукописях XVI века, был широко известен в народной (особенно старообрядческой) среде. В ведической литературе есть аналогичные рассказы, доказывающие, что для действенности молитвы нужно не столько формальное выполнение правил и предписаний, сколько искренность обращения к Богу. Одна из известных историй связана с бхактом, из-за незнания санскрита переставившим слова мантры «Господь, Ты свят, а я грешен» так, что получилось «Господь, Ты грешен, а я свят «. И все же при повторении этой мантры он плакал, исполненный любви к Всевышнему. После того, как его поправили, он перестал ощущать экстаз общения с Богом. В конце-концов ему разрешили повторять как прежде:

«Доходна и твоя молитва до Бога…»

Из многих простолюдинов, которых хорошо знал Толстой, вспомним бывшую горничную его бабки (графини Пелагеи Николаевны Толстой) — Агафью Михайловну. После смерти графини она занималась овцами, потом охотничьими собаками. Дочь Толстого Татьяна вспоминала, что ей было присуще глубокое почтение ко всем видам жизни:

«Агафья Михайловна любила не одних собак - для нее всякое живое существо было достойно любви и сострадания. Даже таких противных насекомых, как тараканов и блох, она не уничтожала и сердилась, когда другие это делали при ней. Она их не только не убивала, но и прикармливала. Баранины же, с тех пор, как она ухаживала за овцами, — она в рот взять не могла»(26,с.60).

Такое отношение, вытекающее из понимания духовной сущности каждого живого существа, свойственно многим восточным религиям, в том числе и вайшнавизму [ Пятиклассник Гопал рассказывал мне, как дядя (ночной сторож в школе) взял его с собой на дежурство: "Там тараканы бедные голодные. Им даже пить нечего. Мы воды налили, я им шкурку от картошки дал..." ] (отсюда вегетарианство его последователей). Отец Шрилы Прабхупады оставлял на ночь на полу чашку с едой для крыс, а у Агафьи Михайловны была мышь, которая приходила к ней, когда та пила чай, и подбирала со стола хлебные крошки. Несмотря на полную необразованность, Агафья Михайловна могла формулировать глобальные философские вопросы:

«Вот лежу раз одна, рассказывала она, — тихо, только часы на стене тикают: кто ты, что ты, кто ты, что ты? Кто ты, что ты? Вот я и задумалась: и подлинно, думаю: «Кто я, что я?» Так всю ночь об этом и продумала»(26,с.65).

Здесь просто невозможно не вспомнить Раману Махариши, чья «философия самопознания» базируется на поиске отличия духовной сущности от ложного «я», на постоянном обращении к великому вопросу Упанишад: «Ко ’хам» («Кто я?»).

Через всю жизнь Толстого красной нитью прошло напряженное внимание к смерти, как итогу прожитого. В Бхагавад-гите(8.5) Кришна говорит:

«И тот, кто в конце жизни оставляет свое тело, помня только обо Мне одном, сразу же достигает Моей природы».

Толстой справедливо считал, что жизнь человека проверяется его смертью. В раннем рассказе «Три смерти» он показал смерть простого мужика более спокойной и достойной, чем смерть помещицы [ 14 апреля 1858 г. в письме А.А.Толстой автор разъяснял: "Мужик умирает спокойно, именно потому, что он не християнин. Его религия другая, хотя он по обычаю и исполнял христианские обряды"(2-18,с.514). ]. Через двадцать лет в «Исповеди» Толстой вновь повторяет:

«В противуположность тому, что спокойная смерть, смерть без ужаса и отчаяния, есть самое редкое исключение в нашем круге, смерть неспокойная, непокорная и нерадостная есть самое редкое исключение среди народа»(4,с.85).

В «Детстве» писатель размышляет о смерти экономки Натальи Савишны, которая

«перекрестилась, легла и в последний раз вздохнула с радостной улыбкой, произнося имя божие. Она оставляла жизнь без сожаления, не боялась смерти и приняла ее как благо. Часто это говорят, но как редко действительно бывает!»(2-1,с.106)

Т.Л.Сухотина-Толстая, вспоминала о смерти бывшего управляющего Толстого:

«У простых людей не стесняются прямо говорить о смерти. И Агафья Михайловна как-то заговорила со своим умирающим другом об этом неизбежном для всех нас конце. Гадали они о том — тяжел ли этот переход в другую жизнь, или нет, и Алексей Степанович обещал ей сказать об этом перед самым концом. И вот, когда стало ясно, что конец близок, Агафья Михайловна напомнила ему о бывшем у них разговоре и спросила — хорошо ли ему. — Уж как хорошо! — без колебанья ответил он»(26,с.64).

1 января 1883 г. Толстой сделал запись в дневнике:

«Желаю себе и всем хорошо умереть»(1-49,с.60).

Интересно, какой была бы реакция ваших знакомых на подобное новогоднее поздравление? Мне кажется, простая женщина Агафья Михайловна восприняла бы его с тем же пониманием и благодарностью, что и серьезные последователи ведической традиции.

Будучи почитателем ведической традиции, я обязан кроме внешних, явно прослеживаемых путей влияния идей Вед на творчество и жизнь великого русского писателя, обратить взор к сокровенному, внутреннему движению его мысли.

Дата добавления: 2015-10-21