В который Пан играет в карты 1 страница

И тут я неизбежно сталкиваюсь с принципиальным разногласием между требованиями драматургии литературного произведения и возможностями драматургии реальной жизни. Казалось бы, сейчас, в день накануне концерта, в главе предкульминационной − напряжение должно расти, и я обязан, по меткому выражению Геры, держать моего дорогого читателя за жопу, описывая нечто всё более и более интересное и захватывающее. Но драматургия подготовки к реальному концерту куда более скучна и рутинна. А особенно к концу этого процесса, когда остается лишь дошлифовка мелочей и четкое выполнение заранее намеченного плана.

О чем же я буду говорить в этой главе? Ведь процессы, которые заняли у моих дорогих персонажей целые сутки кропотливого труда − моему дорогому читателю могут быть описаны всего в нескольких абзацах, которые непременно последуют ниже. Ведь подробный рассказ о них, да еще в предкульминационный момент повествования, был бы для моего дорогого читателя излишне зануден.

Однако же к вечеру этого дня произойдет нечто такое, что кажется мне интересным. Причину моего интереса я и сам не могу толком объяснить. Я долго думал: поведать ли моему дорогому читателю об этом эпизоде − или исключить его из настоящего повествования? Быть может, в другой момент рассказа, не накануне кульминации, он смотрелся бы куда более логично, а сейчас не всякий читатель меня поймет − но я всё же на свой страх и риск решил пожертвовать драматургической правдой ради правды жизненной.

Если я еще не отбил у моего дорогого читателя желание продолжать чтение настоящего романа − сейчас отобью окончательно, добавив к вышесказанному еще и то, что я, в общем-то, и не очень понимаю, как описать этот эпизод таким образом, чтобы мой дорогой читатель понял, что я нахожу в нем примечательного. Иными словами: мало того, что сам не знаю, ЗАЧЕМ об этом вообще пишу − так еще и не знаю, КАК об этом удобоваримо написать!

Однако чем-то мне всё же дорога эта причудливая сцена, этот странный момент жизни Пантелея Ярустовского, который мало чем повлиял на его замысел, но, как мне кажется, немало повлиял на его мироощущение − а значит, быть может, повлияет и на мироощущение моего дорогого читателя. Разве не для этого существует искусство?

Итак, еще одна бессонная ночь − и седьмой день пребывания нашего героя в столице и ее окрестностях плавно перешел в восьмой, как некогда шестой перешел в седьмой. Только шестой от седьмого был хотя бы отделен продолжительным лежанием на общажных нарах − тогда как ночь с седьмого на восьмой целиком была заполнена работой.

Весь вечер друзья посвятили обсуждению того, что необходимо сделать и как, а чего и как делать не стоит. Нет смысла заострять внимание моего дорогого читателя на этих долгих и нудных спорах, ибо следующие несколько абзацев будут посвящены их практическим результатам и воплощению в жизнь принятых на этом консорциуме решений. Здесь же необходимо сказать лишь о том, что споры на тему «будем или не будем бухать до концерта» − разрешились в итоге компромиссом: «бухать до концерта будем − но не раньше, чем все необходимые приготовления к концерту будут завершены».

Именно эти приготовления и заняли почти сутки. Пан не спал уже вторую ночь − но богатырская сила не покидала его. Одержимость завтрашней миссией управляла всем его существом − мыслями и чувствами, словами и поступками, голодом и жаждой, сном и бодрствованием, энергичностью и усталостью.

Всю ночь с помощью своих друзей Пантелей Ярустовский грузил в Дёминскую ГАЗель Истоминский хлам и вывозил его на ближайшую свалку. Заездов десять − и мастерская была полностью свободна от лишнего старья. По очереди кто-то из мейстерзингеров мужского пола ехал с ним, чтобы помогать выгружать мебель из машины − а кто-то из оставшихся тем временем подтаскивал новую партию ближе ко входу. Феликс Маркович не жалел себя и участвовал в этой грязной работе наравне с молодёжью.

Одновременно с этим девушки занимались еще более грязной работой − наведением марафета в освобождающемся зале. Мыли полы, стены и даже потолок, забираясь на вершину стремянки. Очищали от пыли каждую из доброй сотни лампочек на люстре и бра. Натирать изящные и многочисленные барочные изгибы было нелегким делом − и мальчики закончили вывозить хлам быстрее девочек. Когда девочки еще продолжали драить до блеска пол − мальчики уже чинили сломавшиеся перегородки балюстрады и заменяли перегоревшие лампочки.

К утру помещение было полностью готово к предстоящему мероприятию. Пробудившийся и опохмелившийся Яков Ильич так и ахнул, увидев, в какой шикарный концертный зал совершенно бесплатно превратили его захламленную мастерскую. Не хватало лишь стульев. Но и на это у ребят был свой план, реализацией которого они займутся завтра − непосредственно перед концертом. Теперь же необходимо было подумать о том, кто займет эти стулья. Как привлечь в зал публику? Как распространить информацию о концерте? Как заманить народ на «Новых мейстерзингеров», о которых он слыхом не слыхивал? Как разрекламировать мероприятие, не имея на это ни копейки в кармане?

У Истомина Пан позаимствовал черный фломастер и несколько листов А4, которые дед берег для маленьких внуков. После ряда неудачных попыток, творческих мук и смятых черновиков Пан нарисовал-таки объявление, которое всех устроило:

КЛАССИКА − ЭТО НЕ СТАРОМОДНОЕ ОТЖИВШЕЕ ДОСТОЯНИЕ ПРОШЛОГО!

КЛАССИКА − ЭТО НЕ ТОЛЬКО КОНСЕРВАТИЗМ И ЗАНУДСТВО!

КЛАССИКА − ЭТО НЕ ТОЛЬКО БАХ, МОЦАРТ И БЕТХОВЕН!

КЛАССИКА ЖИВА ПО СЕЙ ДЕНЬ! И СЕГОДНЯ, КАК И СТО ЛЕТ НАЗАД,

МОЛОДЫЕ КОМПОЗИТОРЫ ВЫРАЖАЮТ В СВОЕЙ МУЗЫКЕ

ПРОСТЫЕ И ПОНЯТНЫЕ СОВРЕМЕННОМУ ЧЕЛОВЕКУ МЫСЛИ И ЧУВСТВА!

СОВРЕМЕННАЯ МУЗЫКА − ЭТО НЕ ТОЛЬКО ЗАУМНЫЙ АВАНГАРД!

МОЛОДЫЕ КОМПОЗИТОРЫ ХОТЯТ ДОСТУЧАТЬСЯ ДО ВАШИХ СЕРДЕЦ!

ЭТУ МУЗЫКУ ВЫ ЕЩЕ НЕ СЛЫШАЛИ,

НО ОНА НЕПРЕМЕННО ЗАТРОНЕТ ВАШИ ДУШИ!

КОНЦЕРТ ТВОРЧЕСКОЙ ГРУППЫ «НОВЫЕ МЕЙСТЕРЗИНГЕРЫ»

В УНИКАЛЬНОМ МЕСТЕ − СКУЛЬПТУРНОЙ МАСТЕРСКОЙ,

ПРИСТРОЕННОЙ К ЖИЛОМУ ДОМУ ПО АДРЕСУ:

УЛИЦА СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО, 33!

ПРЯМО НА ВЫХОДЕ ИЗ МЕТРО «РИМСКАЯ» ИЛИ «ПЛОЩАДЬ ИЛЬИЧА»!

ТАКОГО ЕЩЕ НЕ БЫЛО!

ЭТО ЛУЧШЕ РОКА И ДЖАЗА!

ЭТО КРУЧЕ ПОПСЫ И ШАНСОНА!

В ЭТУ СУББОТУ В 19.00!

ВХОД СВОБОДНЫЙ![77]

Фразы эти были рационально отсортированы по важности разным размером шрифта. Более всего в глаза бросалось название группы, «скульптурная мастерская», время и адрес, а также финальные рекламные фразы про «лучше» и «круче». На листе А4 уместилось даже два идентичных объявления. С этой бумагой вся команда отправилась на электричке в Пушкино.

Тельман так и не пришел и не позвонил, и Пан ожидал застать его на работе. Но и на крыше Бори почему-то не оказалось. Пану некогда было думать о личных разногласиях с другом. Сейчас ему было не до того.

Как и в Чеховской библиотеке, в Прокофьевском училище одна несчастная бабуля выполняла сразу все функции − секретаря, замдиректора, завуча, завхоза, уборщицы и приемной комиссии. Пантелей зашел к ней в канцелярию якобы для того, чтобы поговорить о возможности поступления в шарагу. Это был лишь отвлекающий маневр. Пока он вешал бабке лапшу на уши о своем намерении войти в число доблестных студентов альма матер − мейстерзингеры на училищном ксероксе напечатали с тысячу копий его объявления, израсходовав всю бумагу, которую смогли обнаружить в ящике стола. Директор в это время вел в одном из классов занятие, которое наши герои благополучно прогуливали − потому они не боялись, что Просняк неожиданно выглянет из своего кабинета, соседствующего с кабинетом секретаря.

Стырив заодно с секретарского стола ножницы и клей-карандаш, ребята отправились обратно в столицу. Всю дорогу они по очереди кромсали рекламные листовки, разрезая пополам сразу по десятку листов А4, сложенных вместе. К моменту приезда на конечную станцию Москва-Ярославская у них было порядка двух тысяч бумажек формата А5 с одинаковым Пантелеевским объявлением.

Тут-то и началось самое забавное для моих дорогих персонажей, но самое скучное для моего дорогого читателя, отчего я постараюсь скорее избавиться от этого фрагмента повествования и перейти сразу к вечеру восьмого дня, перепрыгнув несколько часов за один абзац.

Итак, от вокзала наши герои разъехались в разные стороны, охватив преимущественно центр. Разве что Понуров и Манкина поехали вместе. Каждый взял себе по стопке листовок и кусочку клея, отрезанного перочинным ножичком, который Пантелей всегда носил при себе. Объявления приклеивались везде и всюду: на входных дверях жилых домов, на лампах вдоль эскалаторов метро, на общественном транспорте (снаружи, но надписью внутрь), на столбах и досках объявлений, на деревьях и скамейках в парковых зонах, даже на стенах кафе, магазинов, кинотеатров, библиотек и концертных залов. Мейстерзингеры занимались этим целый день, путешествуя по городу и прикрепляя афишу предстоящего концерта везде, где можно и нельзя. Они шли куда глаза глядят и лепили свою рекламу на всё, что попадалось у них на пути.

Иной читатель удивится: как же это Пантелею Ярустовскому удалось мотивировать этих ребят на такие активные действия? Как же он смог заставить ленивых и трусливых музыкантов, которые боялись своего директора, как огня, а каких-то шесть дней тому назад и вовсе посмеялись над замыслом концерта − вылизать до блеска такое огромное и убитое в конец помещение, а потом еще и оклеить всю Москву рекламой? Ответ прост: это было забавно! «Забавно» в данном случае − ключевое слово. Ибо ничем другим этих ребят мотивировать было решительно невозможно. И Пантелей ощущал это подсознательно, хоть и сам не отдавал себе в этом отчета. «Спасение русского искусства», «поиски своего слушателя», «восстановление справедливости», «торжество правды на Земле» − всё это им было до лампочки. Но он смог убедить их, что это забавно − и они купились.

…………………………………………………………………………………………………………

В назначенный час все снова собрались в мастерской. Хомяков по своему обыкновению вытащил из своего фирменного кармана бутылку джина. Феликс Маркович еще вчера притащил с собой гитару, Мельшин − губную гармошку, а Пан позаимствовал у Якова Ильича баян, на котором, оказывается, тоже немного умел играть. Понуров взял виолончель, уже приготовленную для завтрашнего концерта, Манкина распаковала флейту, а Марианна села за рояль, который Захар вчера настроил. Получился целый оркестр. Докончив бутылку джина, все, у кого рот не был занят флейтой или губной гармошкой, дружно запели:

Все мужчины изменяют жёнам!

Все мужчины изменяют своим жёнам!

Изменяют своим жёнам все мужчины!

Все мужчины изменяют,

изменяют своим жёнам!

А я не такой! Я не такой! Я не такой!

Вот я не такой! Я не такой! Я не такой!

Вот именно я, именно я − я не такой!

Они все такие! Они все такие! А я не такой!

Зал буквально сотрясался от столь мощного аккомпанемента. Мейстерзингеры сильно увлеклись своей совместной импровизацией, вошли в раж и нагоняли всё больше пылу и жару. Но звукоизоляция делала своё дело − старик-ветеран к тому времени уже благополучно дрых за стенкой. Зато вся улица слышала этот самопальный оркестр − большие двери были открыты, чтобы скорее выветрился запах лака, которым ребята покрыли несколько облупившихся досок балюстрады. Уже немногочисленные в это время прохожие то и дело оборачивались, а иной раз и любопытно заглядывали в новоявленный концертный зал. Друзья были готовы к тому, что в мастерской сейчас соберется толпа зевак и начнет кидать мелочь в футляры, как возле того маленького скрипача, рядом с которым Пан познакомился с Тельманом.

Все мужчины изменяют жёнам!

Часто, подло и цинично

изменяют своим жёнам!

Они пялятся на сиськи и на жопы,

представляя, как они с ними

изменяют своим жёнам!

А я не такой! Я не такой! Я не такой!

На жопы вообще я не смотрю!

Чё я там не видел? Чё я там не видел?

Ведь я не такой! Я не такой! Я не такой!

Сиськи вообще я не люблю!

Только твои две! Только твои две!

− Ну что, мейстерзингеры, жахнем завтра? − крикнул между куплетами Пантелей, с трудом перекричав музыку.

− Пусть все охуеют! − крикнула Изольда.

− Ага! Завтра ебанём! − крикнул Мельшин.

− Вдарим по полной! − крикнул Нежин.

− Пиздатый будет концерт! − крикнул Хом.

− В успехе не сомневаюсь! − крикнула Марианна.

− Покажем им всем! − крикнул Понуров.

− А-а-а! Мы самые клёвые! − крикнула Манкина.

Все мужчины изменяют жёнам!

И при этом говорят им,

что они, мол, не такие!

Ну а сами все такие!

Регулярно изменяют!

Так и хочется в постель им

затащить чужую бабу!

А я не такой! Я не такой! Я не такой!

Они все такие! Как им не стыдно! А я не такой!

Тебе повезло − я у тебя один не такой!

Лишь я у тебя на всём белом свете один не такой!

− Друзья! − подал голос Феликс Маркович, когда все доиграли. − Есть предложение сыграть в карты! − И извлек колоду из внутреннего кармана пиджака.

− На что играем? − спросил Хом.

− На раздевание! − предложил Мельшин, похотливо разглядывая Марианну.

− Сколько раз уже играли на раздевание! − устало протянула она.

− А на что же? На деньги?

− Да откуда ж у нас деньги! − сказала Изольда.

− На щелбаны! − предложил Понуров.

− Ну что за детский сад! − впервые возразила ему Манкина.

− В общем, играем просто так, ни на что! − объявил было Феликс Маркович.

Но вдруг от Пана поступило неожиданное предложение:

− А может на раздевание души?

− Это еще как понимать? − спросила Марианна.

− Очень просто: проигравший рассказывает о себе самое сокровенное.

− Нет уж, я лучше сиськи покажу! − призналась Изольда.

− Как же определить: искреннее оно − это сокровенное − или придуманное? − справедливо подметил Захар.

− Когда искренне − это всегда ясно, − ответил ему Пантелей.

− И потом всё училище будет знать о нашем сокровенном, − справедливо подметил Хом.

− Проигравших будет несколько − и мы будем хранить тайны друг друга. Одна раскроется − все раскроются. Так что это не выгодно никому.

− А можно я не буду в этом участвовать? − замялась Марианна.

− Нет уж, если играем − так все вместе!

− Я за раздевание тела! − проголосовал Понуров.

− Я тоже! − поддержала его Манкина.

− Сокровенное… − задумался Феликс Маркович. − Это интересно. Я бы попробовал.

Всех удивила точка зрения Нежина, хоть все и привыкли, что от него можно ожидать чего угодно. Однако же в силу его старшинства и особого уважения к нему ребят мнение его одного едва ли не перевешивало мнения всех остальных вместе взятых. И после этой его реплики у всех присутствующих создалось впечатление, будто мнения разделились поровну.

− Где же компромисс? − озвучил Кирилл повисший в воздухе вопрос.

Пантелей, чувствуя себя виновником создавшейся проблемы, взял на себя смелость ее наиболее смело разрешить:

− Я вижу единственно возможный компромисс, − сказал он. − Играем на раздевание и тела, и души.

Мейстерзингеры переглянулись.

− Была не была! − первым отреагировал Мельшин. − Лично я уже достаточно пьян!

− Похуй! Пляшем! − махнула рукой Изольда.

− Ладно, так и быть, − согласился Хомяков.

− Ну все − так все, − смирилась Марианна.

− Тогда и мы в деле! − ответил Понуров за себя и свою девушку.

− Раздавайте, чего уж там! − загорелась Манкина.[78]

Напомню моему дорогому читателю, что дело происходило ранней осенью, и огромные двери на улицу были открыты. Бабье лето в том году выдалось на редкость жарким − даже в столь поздний вечер было около тридцати градусов. На наших героях было надето совсем немного одежды, и снятие одного предмета означало почти полное оголение, что особенно смущало девушек. Но необходимость откровенничать напрягала еще больше, из-за чего друзья особенно старались не проиграть.

Игру развернули прямо на рояле. Восемь человек стояли вокруг него − посему и шанс проиграть у каждого был один к восьми. Впрочем, никто ведь не оговаривал, сколько всё это дело продлится. Каждого мучило любопытство к откровениям других − но при этом страх, что откровенничать придется самому. Каждый хотел слушать − но никто не хотел говорить.

С колодой из тридцати шести карт играть в «подкидного дурака» могли бы максимум шесть человек. Благо, у Нежина была колода из пятидесяти двух карт, которая позволила сыграть всем восьмерым, включая самого Феликса Марковича. Ребята поначалу отговаривали его от участия: как-никак педагог, почтенный человек, а тут − раздевание души и тела! Но он снова предпочел ощутить себя с молодёжью на равных.

Не буду мучить моего дорогого читателя подробностями игры − столь же занудными для него, сколь увлекательными для игроков. Скажу сразу, что первой проиграла Изольда. Остальные вздохнули с облегчением: каждый был несказанно рад тому, что хотя бы открыть эту череду откровенностей сегодня выпало не ему. Да и кому еще, как не Изольде, первой позабавить народ своим богатейшим внутренним миром!

Выругавшись, она сняла с себя кофту, под которой ничего больше не оказалось, и выставила вперед обнаженную грудь, как будто все мужчины должны были обомлеть от ее неписаной красоты. Однако молодые люди с трудом удержались, чтобы не поморщиться при виде ее жировых складок и непропорционально маленьких сисек, еще и висящих, словно ушки спаниеля.

Все и забыли давно о том, что двери открыты, и с улицы видно всё происходящее в мастерской. Впрочем, был уже поздний вечер, и людей на улице почти не было. Да и ворота, как помнит мой дорогой читатель, выходили во двор − и мало что мог разглядеть здесь прохожий, если бы специально не заглянул, привлеченный музыкой. Вот если бы Яков Ильич ни с того ни с сего решил пробудиться и посетить мастерскую − не иначе решил бы, что ребята устроили оргию, выгнал бы всех взашей и запретил завтра выступать.

Изольда, как всегда, была слепо уверена в своей неотразимости. Краснела, смущалась и строила глазки, пока все ждали, когда же за раздеванием тела последует раздевание души. Она всё никак не могла решиться и выбрать, о чем же поведать присутствующим.

− Друзья! − начала она. − Я хотела бы прежде всего сказать, что очень люблю всех вас. И только и думаю, как бы выразить, как бы показать вам свою любовь. И мне всегда мало, всегда не хватает поводов продемонстрировать свои чувства. С другой стороны, и вашу любовь ко мне я ощущаю всеми фибрами души. И ее тоже мне всегда мало, мне всегда хочется еще больше и больше вашей любви, потому что без вашей любви я − ничто! Хотя я слишком ненасытна, ведь я не знаю, кому бы еще вы дарили столько любви, сколько дарите мне!

Ребята с трудом сдержали смех. Надо сказать, джин очень затруднял эту и без того нелегкую задачу.

− Друзья! − продолжала Изольда. − То, что я хочу рассказать вам сейчас − я давно уже держу в себе. И как только решено было играть в эту игру − я сразу же поняла, о чем буду говорить, если проиграю. И я нисколько не сожалею о своем проигрыше! Я счастлива, что так распорядился Бог, чтобы я наконец посвятила моих лучших друзей, которые меня так любят, в свои творческие планы. Я давно искала повод для этого, но мне не хватало смелости. И вот − сама судьба решила за меня эту проблему. Теперь я вынуждена сказать то, что скажу − и я благодарна судьбе, что всё получилось именно так. Потому что я не смогу без вашей поддержки − без поддержки тех, кого люблю и кто любит меня.

Тут некоторые не сдержались, и по залу прокатился едва слышный смешок, который Изольда пока что не заметила.

− Друзья! Перед вами − будущий кинорежиссер! Да-да, вы не ослышались! Именно кинематограф − моя судьба! Именно режиссура − то дело, которому я хочу посвятить себя целиком и полностью! Я шла к этому всю свою жизнь. Я мечтала о кино с детства. Но родители отдали меня на вокал, когда я еще не могла решать за себя. И вот − мечта созрела и близка к тому, чтобы воплотиться в жизнь и стать реальностью! Да, я хочу снимать кино! И я буду снимать кино!

На этот раз смех уже трудно было не заметить.

− Друзья! Не надо смеяться! Понимаю: это звучит смешно сейчас, когда я еще не сняла ни одного кадра. Всегда трудно поверить, что в вашем ближайшем окружении − будущая звезда; что среди тех, с кем вы столько бухали вместе − та самая, что идет по красной дорожке. Это всегда поражает и обескураживает. Но я не сомневаюсь в своем успехе. Кино − это моя жизнь. И моя жизнь не имеет смысла без съемочной площадки. Это я поняла для себя раз и навсегда. Я буду снимать кино − или убью себя!

Мейстерзингеры уже и не старались сдержать хохот, и он разлился по всему залу.

− Друзья! Вы зря смеетесь! Вы недооцениваете меня! Я, конечно, сама в этом виновата, потому что люблю играть дурочку. За мной закрепилась такая слава. Но это лишь девичье кокетство − поверьте! Скажу без ложной скромности: я девушка не по годам умная, умудренная богатым жизненным опытом! И я знаю, что говорю! Если я говорю, что буду снимать кино − значит так и будет − вот увидите! И потом будете стыдиться своего смеха! Да что там − уже сейчас застыдитесь: будете откровенничать − а я буду над вами смеяться! Я создана для кино! И по-моему, все здесь присутствующие прекрасно понимают, почему. Не обманывайте себя, признайтесь! Вот вы смеетесь − а сами глаз не можете оторвать от моего тела! Каждое утро, подходя к зеркалу, я благодарю Бога за то, что он сделал меня такой красивой!

После этих слов ребята покатились от смеха под рояль.

− Друзья! Смейтесь, смейтесь! Хорошо смеется тот, кто смеется последним! Придет время − и рано или поздно я разобью этот мерзкий стереотип, что женщины не умеют снимать кино! Вот увидите − умеют еще получше мужиков! Это многовековое порабощение женщины мешало ей раскрыть свои истинные способности! Но мы ничем не хуже вас − мужиков! И я стану живым тому доказательством! Я буду брать «Оскары» и «Пальмовые ветви»! Я буду снимать такое кино, на котором люди в кинотеатрах будут рыдать и выжимать платки!

Но пока что ребята рыдали только от смеха, держась за животы и за рояль, который сотрясался от их гомерического хохота.

− Друзья! Подождите смеяться! Я сейчас расскажу вам один свой замысел, который лелею уже много лет. Это будет первый фильм, который я сделаю − и он будет пользоваться колоссальным успехом у зрителей! Оцените сами! Ведь всякий великий художник снимает в первую очередь про себя. И я хочу снять про себя. Есть одна девушка в моей жизни. Вы не знаете ее, она не из нашей шараги. Но она в моей жизни с детства. Как-то так получается, хочу я этого или нет. Она буквально преследует меня. Иногда я не могу понять: то ли она это нарочно, то ли это просто судьба? Не бывает же таких совпадений! Но если нарочно − то зачем? Какое зло я причинила ей, что она мне так мстит? Она ходит за мной по пятам и уводит всех парней, которые мне нравятся! Одного за другим − именно тех, которых хотела я!

Мейстерзингеры уже не могли больше смеяться и просто валялись под роялем, едва дыша.

− Друзья! Послушайте! Не пожалеете! Я начну фильм со сцены в роддоме, где рождаются две девочки. Я прослежу нашу историю с самого ее зарождения. И дам почувствовать зрителю, что между ними сразу же затаилась какая-то мистическая связь. И одна из них, сама того не ведая, всю жизнь будет отнимать у другой всё, что ей дорого! Стоит мне влюбиться в какого-то парня − она каким-то образом узнает об этом и соблазняет его! Она словно читает мои мысли! Эта история поразительная, она шокирует, хватает за сердце, заставляет задуматься − признайтесь же в этом хотя бы сами себе! В этом сюжете − простом, как всё гениальное − кроется весь смысл жизни! Вся бесконечно сложная парадигма человеческих взаимоотношений! Признайте же, что уже мечтаете увидеть этот фильм на экране! Скажите честно, что будете глотать Валидол, переживая за героев!

− Ладно, продолжим, − скомандовал зачинщик игры Пантелей.

Все вмиг поднялись из-под рояля и продолжили игру как ни в чем не бывало, словно Изольда и не говорила ничего вовсе. Еще минут десять, пока краснота окончательно не сошла с их лиц, какой-то неприятный осадок отвлекал мейстерзингеров от игры. Какая-то неловкость висела в воздухе. Наверное оттого, − думали все, − что невольно обидели эту несчастную, безнадежно больную девушку, не сдержавшись и недвусмысленно выразив ей свое истинное отношение, которое до сих пор пряталось за показной вежливостью. А ведь именно благодаря ей у них был этот зал. И если бы не она − не сидели бы они сейчас здесь и не отмечали то, как удачно всё сложилось. Правда она ничего не поняла и осталась в непоколебимом убеждении, что все ее здесь безумно любят − но от этого было неловко вдвойне.

Еще одна карточная партия − и следующим «дураком» стал Кирилл. Он снял майку и тоже принял такую позу, будто девочки должны завыть от возбуждения. Хотя торс его был излишне бледным и безволосым, а ребра торчали так, что их без труда можно было пересчитать.

− Ну что ж, − начал он, − я уже даже вижу по глазам, чего ждут от меня. О чем же еще может говорить Кирилл Хомяков? Все и так уже обо всем знают. На уровне слухов, сплетен, шуток − но утаить это невозможно, и правда буквально витает в пространстве. Что же еще может быть для меня более сокровенным? Все только и ждут, что я наконец удовлетворю столь давнее любопытство и расскажу всю правду о том, что всех так волнует! Разве есть на свете что-нибудь более сокровенное, чем любовь? Разумеется, я буду говорить о любви! И разумеется, вы уже догадываетесь, к кому именно!

Марианна напряглась.

− Как и Изольда, − продолжал Хом, − я давно уже думал о том, чтобы рассказать об этом вам всем. Но мне не хватало смелости. И теперь я благодарен судьбе за то, что проиграл эту партию. Пусть все это услышат. Вам давно пора знать правду. И раз уж сам Господь Бог так распорядился, что я вынужден сказать это − у меня не остается ни малейших сомнений, что это правильно. Так и надо. И так тому и быть.

Последовала долгая напряженная пауза. Хом долго собирался с мыслями, прежде чем наступившую тишину не пронзил его неожиданно громкий возглас:

− Да! − крикнул он так, что все даже вздрогнули. − Да, я люблю Марианну!

− Боже мой! − воскликнула Марианна, хватаясь за голову.

Но что же это? Кирилл не верил своим ушам! По всему залу прокатился легкий смешок. Он покамест старался не заострять на нем внимание и продолжал:

− Вот, я сказал это. Обратной дороги нет. Слово − не воробей. Всё не воробей, кроме воробья.[79] Все вы слышали это в моей музыке. Разве не ей посвящены мои пьесы? Разве не о любви к ней я говорю в своих сочинениях? Да и найдется ли в нашей шараге девушка красивее нее?

− А как же я? − искренне возмутилась Изольда.

− Влюбленный склонен идеализировать объект своей влюбленности, − объяснил ей Захар.

− Все эти годы, что мы вместе учимся, я без ума от Марианны! − всё больше распылялся Хом. − Все эти годы я писал для нее пьесы, посвящал ей стихи, носил букеты, дарил подарки, звонил ей и караулил у подъезда! Все эти годы я думаю только о ней, я засыпаю и просыпаюсь с ее именем на устах! Она поглотила всё моё воображение, вдохновение, фантазию! Она является мне во сне каждую ночь!

− Ой-ой-ой! − замотала головой Марианна.

− Вот! − ткнул в нее пальцем Кирилл. − Вот так она относится к моим чувствам всё это время! Она всегда смеялась надо мной! Она не воспринимала меня всерьез! Она высмеивала мою любовь при всех! Она динамит меня с самого первого дня!

Но что же это? Ребята вновь едва сдерживали ржач. «Неужели надо мной смеются так же, как над Изольдой? − думал Хом. − Неужели я так же смешон? Неужели я так же комично выгляжу со стороны? Да нет, не может быть, − успокаивал он себя. − Вот Изольда смеется громче всех. Она просто мстит, как и обещала. А все остальные лишь заражаются ее смехом!» Хотя ее смех был отнюдь не заразительным. Слушая его, хотелось скорее плакать, нежели ржать. И на самом деле всё было с точностью до наоборот: ребята смеялись над Кириллом, а Изольда видела в этом торжество своей победы и хохотала от радости.

Дата добавления: 2015-10-16