Глава 32. Это полноценная гостиная, открытая и роскошная

Это полноценная гостиная, открытая и роскошная. Толстый ковер, мягкие кресла, диван, растянувшийся во всю стену. Преобладают зеленые, красные, оранжевые цвета. Мягкий свет ламп освещает огромное пространство. Все это создает ощущение родного дома, ощущение, которое ни один другой дом во мне не вызывал. Холодные, полные одиночества воспоминания из моего детства даже и близко не стоят рядом с этим ощущением. Чувство безопасности накатывает на меня столь неожиданно, что это даже пугает меня.

— Нравится? — улыбается мне Адам, безусловно пораженный выражением на моем лице. Я наконец подбираю челюсть с пола.

— Это восхитительно, — говорю я, вслух или про себя, не уверена.

— Это Адам сделал, — говорит Джеймс, гордо распрямляя плечи. — Он сделал это для меня.

— Я не то чтобы сделал это, — протестует Адам, смеясь. — Просто нашел место и привел его в порядок.

— Ты один живешь здесь? — спрашиваю я Джеймса.

Он сует руки в карманы и кивает.

— Бенни часто остается со мной, но в основном я здесь один. В любом случае, мне повезло.

Адам роняет наши сумки на диван. Пробегает рукой по волосам, и я наблюдаю за тем, как напрягаются мышцы на его спине. Наблюдаю за тем, как он выдыхает, и с выдохом напряжение покидает его тело.

Я знаю почему, но все равно спрашиваю:

— Почему тебе повезло?

— Потому что у меня есть посетитель. Ни у кого из других детей нет посетителей.

— Здесь есть и другие дети? — Надеюсь, я не выгляжу так же испугано, как себя ощущаю.

Джеймс так быстро начинает кивать головой, что напоминает болванчика.

— О да. Вся эта улица. Все дети здесь. Хотя я единственный, у кого есть собственная комната. — Он обводит рукой помещение. — Это все мое, потому что Адам достал это для меня. Но остальным приходится делиться. У нас тут есть что-то вроде школы. И Бенни приносит мне еду. Адам говорит, я могу играть с другими детьми, но мне нельзя приводить их внутрь. — Он пожимает плечами. — Но это нормально.

Реальность того, о чем он говорит, словно яд просачивается в мой желудок.

Улица, выделенная осиротевшим детям.

Интересно, как умерли их родители. Но я недолго об этом размышляю.

Я провожу мысленную инвентаризацию комнаты и замечаю стоящий в углу небольшой холодильник, с небольшой микроволновкой на нем, вижу несколько шкафов для хранения. Адам привез столько продовольствия, сколько вообще возможно — все виды консервированных и не скоропортящихся продуктов. Мы взяли с собой туалетные принадлежности и множество комплектов одежды. Мы собрали достаточно, чтобы прожить некоторое время.

Джеймс достает из холодильника упаковку из фольги и кладет её в микроволновку.

— Постой… Джеймс… не надо… — Я пытаюсь остановить его.

Его глаза застывают, будучи широко распахнутыми.

— Что?

— Фольга… нельзя… класть в микроволновку металл…

— Что такое микроволновка?

Я моргаю так часто, что комната почти плывет у меня перед глазами.

— Что?..

Он снимает крышку с контейнера из фольги, в котором обнаруживается небольшой квадратик. Он похож на бульонный кубик. Он указывает на кубик, затем кивает на микроволновку.

— Все в порядке. Я всегда кладу его в Автомат. Ничего страшного не происходит.

— Он берет молекулярную составляющую еды и умножает её. — Адам стоит рядом со мной. — Он не добавляет лишней пищевой ценности, но заставляет дольше чувствовать себя наевшимся.

— И это дешево! — говорит Джеймс, улыбаясь, пока засовывает кубик обратно в это хитроумное изобретение.

Меня поражает то, сколь многое изменилось. Люди стали настолько отчаянными, что симулируют еду.

У меня столько вопросов, что я готова взорваться. Адам сжимает мягко мое плечо и шепчет:

— Мы поговорим позже, обещаю.

Но я — энциклопедия, где слишком много пустых листов.

Джеймс засыпает, положив голову Адаму на колени.

Он говорил не прекращая, как только расправился с едой, рассказывая мне все о своей как-бы-школе и о своих как-бы-друзьях, и о Бенни, пожилой женщине, которая заботится о нем, потому что, как он говорит: «Я думаю, она любит Адама больше, но иногда она тайком протаскивает мне лишнего сахару, так что все в порядке». Здесь есть комендантский час. Никому, кроме солдат, не разрешается находиться на улице после заката, каждый солдат вооружен и имеет право применить оружие по своему усмотрению.

— Некоторым разрешено иметь еды и вещей больше, чем другим, — говорит Джеймс, но это потому, что люди сортируются по признаку того, что они могут сделать для Восстановления, а не потому, что они люди, у которых есть право не умереть от голода.

Мое сердце покрывается трещинами с каждым новым словом, которым он делится со мной.

— Ты ведь не возражаешь, что я так много болтаю, да? — Он прикусывает нижнюю губу и изучает меня.

— Совсем не возражаю.

— Все говорят, что я много болтаю. — Он пожимает плечами. — Но что мне еще делать, если у меня есть столько всего, что можно сказать?

— Кстати, насчет этого… — прерывает его Адам. — Никому не говори, что мы здесь, хорошо?

Джеймс замирает на полуслове. Он несколько раз моргает. Затем внимательно всматривается в брата.

— Даже Бенни?

— Никому, — отвечает Адам.

На один крошечный миг я вижу что-то похожее на понимание, проносящееся в его глазах. Десятилетний мальчик, которому можно полностью доверять. Он кивает головой.

— Окей. Вас здесь не было.

Адам убирает непослушные волосы, падающие на лоб Джеймса. Он смотрит на лицо спящего брата так, словно пытается запомнить каждый штрих картины, написанной масляными красками. А я смотрю на него, в то время как он смотрит на Джеймса.

Интересно, он знает, что сжимает мое сердце в своей руке. Я делаю дрожащий вдох.

Адам поднимает взгляд, я свой опускаю, и мы оба смущены по разным причинам.

Он шепчет:

— Пожалуй, мне стоит отнести его в кровать. — Но он не делает ни единой попытки сдвинуться с места. Джеймс крепко-крепко-крепко спит.

— Когда ты его в последний раз видел? — спрашиваю я, стараясь говорить шепотом.

— Около шести месяцев назад. — Пауза. — Но мы много разговаривали по телефону. — Небольшая улыбка. — Я много рассказывал ему о тебе.

Я краснею. Пересчитываю свои пальцы, чтобы убедиться, что они все на месте.

— А разве Уорнер не отслеживает ваши звонки?

— Да. Но у Бенни телефонная линия, которую невозможно отследить, и я всегда был очень осторожен в своих официальных отчетах. К тому же, Джеймс уже давно знает о тебе.

— Правда?.. — Ненавижу себя за то, что спрашиваю это, но я ничего не могу с собой поделать.

Он поднимает взгляд, затем отводит его. Вновь встречает мой взгляд и вздыхает.

— Джульетта, я разыскивал тебя с того самого дня, как ты исчезла.

Мои ресницы на полпути до встречи с бровями, а челюсть находится где-то в районе коленей.

— Я беспокоился о тебе, — тихо говорит он. — Я не знал, что они собирались с тобой сделать.

— Почему? — Я ахаю, сглатываю, запинаюсь в словах. — С чего бы тебе так беспокоиться?

Он откидывается на диване. Проводит рукой по лицу. Сезоны сменяют друг друга. Звезды взрываются. Кто-то прогуливается по Луне.

— Знаешь, а я ведь до сих пор помню первый день, когда ты появилась в школе. — Он тихонько смеется. — Может, я был слишком мал, может, многого не знал о мире, но было в тебе что-то такое, что меня сразу привлекло. Я просто хотел быть рядом с тобой, словно в тебе была эта… эта доброта, которой я почти не знал в своей жизни. Эта сладость, которую я никогда не находил в собственном доме. Я просто хотел слушать, как ты говоришь. Хотел, чтобы ты увидела меня, улыбнулась мне. Каждый день я обещал себе, что заговорю с тобой. Я хотел узнать тебя. Но каждый день я оставался трусом. А затем, в один день ты просто исчезла.

— Я слышал сплетни, но я-то лучше знал. Я знал, что ты никому не причинила бы вреда намеренно. — Он опускает взгляд. Подо мной разверзается земля, и я падаю в расщелину. — Звучит дико, — наконец тихо говорит он. — Думать, что я беспокоился о тебе, даже ни разу не заговорив с тобой. — Он колеблется. — Но я не мог перестать думать о тебе. Не мог перестать гадать, где ты. Что с тобой случилось. Я боялся, что ты совсем не сопротивлялась.

Он замолкает так надолго, что мне хочется прикусить собственный язык.

— Я должен был найти тебя, — шепчет он. — Я расспрашивал всех и вся, но ни у кого не было ответов. Мир продолжал распадаться. Становилось хуже, и я не знал, что делать. Мне приходилось заботиться о Джеймсе и искать пути выживания, и я не знал, поможет ли поступление на службу в армию, но я никогда не забывал о тебе. Я всегда надеялся, — он запинается, — что однажды я увижу тебя вновь.

У меня нет слов. Только огромная куча букв, которые я никак не могу сложить вместе, и я так отчаянно хочу вымолвить хоть что-нибудь, что в итоге не говорю ничего, и мое сердце готово вырываться из груди.

— Джульетта?..

— Ты нашел меня. — Три слога. Один шепот изумления.

— Ты… расстроена?

Я поднимаю взгляд и впервые понимаю, что он нервничает. Обеспокоен. Не уверен, как я отреагирую на его откровение. Я не знаю, то ли рассмеяться, то ли расплакаться, то ли расцеловать каждый сантиметр его тела. Я хочу заснуть под звук его сердцебиения. Я хочу знать, что он жив и в порядке, вдыхает и выдыхает, что он силен, в здравом уме и теле, навсегда.

— Ты единственный, кто когда-либо беспокоился обо мне. — Мои глаза заполняются слезами, и я смаргиваю их, чувствуя, как сжимает горло и как все-все-все начинает болеть. События прошедшего дня наваливаются на меня, и мои кости почти трещат под их весом. Я хочу закричать от счастья, или от муки, или от радости, или от отсутствия справедливости. Я хочу прикоснуться к сердцу единственного человека, которому было не наплевать.

— Я люблю тебя, — шепчу я. — Так сильно, как ты себе и представить не можешь.

Его глаза — полночное мгновение, наполненное воспоминаниями, единственное окно в мой мир. Его челюсть крепко сжата. Его рот крепко сжат. Он смотрит на меня и пытается прочистить горло, и я знаю, что ему нужен момент, чтобы собраться с мыслями. Я говорю ему, что ему следует уложить Джеймса в кровать. Он кивает. Прижимает брата к груди. Встает на ноги и уносит Джеймса в кладовку, которая стала его спальней.

Я смотрю, как он уходит с единственным родным человеком, который у него остался, и понимаю, почему Адам пошел в армию.

Понимаю, почему он терпел все выходки Уорнера. Понимаю, почему он противился ужасающей реальности войны, почему так отчаянно пытался сбежать, был готов сбежать так скоро, как только возможно. Почему он так полон решимости дать отпор.

Он борется не просто за свою жизнь, а за нечто гораздо большее.

Дата добавления: 2015-10-16