От слов Демина на душе стало мрачно, я невольно опустил голову и сжался в комок. Так я просидел до тех пор, пока начальник лагеря и Косов не покинули контору.

— Итиро, другого такого добряка, как наш Демин, среди начальников лагерей не найдешь, — произнес Михайлюков.

— Я это прекрасно понимаю. Да и таких, как вы... — отозвался я.

Какие еще слова я мог найти для выражения признательности этому русскому офицеру? Больше ему я нечего не сумел сказать. Глазам вдруг стало горячо, и я почувствовал, как навернулись слезы. Из меня, верно, выходило невероятное нервное напряжение. Я пытался скрыть слезы, но не смог.

«Зеленый уголок»

Я замкнулся в себе. Мне казалось, что невидимый громадный глаз сторожит каждый мой шаг, поэтому я избегал лишних слов. Состояние было явно болезненным. Обеденный перерыв я по обыкновению проводил в «зеленом уголке», бездумно сидя под сенью берез или тайком читая «Новый завет», случайно попавший мне в руки. Приходилось прятать книгу, потому что в последнее время члены «Демократического общества» в постоянных нападках на офицеров то и дело цитировали Христа. Священное Писание умиротворяло мою одинокую душу, как опиум.

Мысли незаметно перенесли меня в комнату политработника. Отчего я вызывал у него только подозрения? Одна из причин — русский язык, как я понял на допросе. С его точки зрения, я был опасен, поскольку работал среди русских и слышал все их разговоры. Определенную роль играло, видимо, и «демократическое движение», которое Пономаренко насаждал среди пленных. Тот, пожалуй, готов был смириться с реакционностью твердолобых офицеров, но непременно хотел втянуть в свою затею меня, полагая ликвидировать тем самым препятствие на пути расцвета демократии в среде японских лагерных масс. Со стороны казалось, что я согласился на роль пешки в игре Пономаренко. Однако, в то время как руководители «Демократического общества» с важным видом пичкали японцев пропагандистской жвачкой из марксизма-ленинизма, я не переставал думать о низкопробности их стряпни. Оскорбительнее же всего было сознание, что среди пленных нашлись подлецы, доносившие на меня Пономаренко.

А почему начальник лагеря и Михайлюков отстояли меня? Выходит, я выполнял какую-то важную для них миссию. Иначе не объяснить их настойчивости, хотя они и хотели убедить меня в своей душевной доброте. Отныне я должен подвергать все события тщательному анализу. Не полагаясь на судьбу, необходимо принять меры самозащиты, следовательно, главная задача — верная оценка действительности, решил я.

... По реке в сторону Иркутска плыл пароход. На его белом борту крупными буквами было выведено название — «Советская Латвия». Надпись словно символизировала победу во второй мировой войне, одержанную Советской Россией. На мачте реял красный флаг, на палубе толпились женщины в цветастых платках и мужчины в кепках — картина по-советски оптимистическая.

Любопытно, как уживаются безжалостная, мрачная личина Советской власти и светлое начало, исходящее из недр народа? Я не находил ответа. Среди пассажиров наверняка есть украинцы, белорусы, татары, киргизы, армяне, грузины, узбеки, евреи и люди других национальностей. Всем им удалось слиться в нечто, трудноразделимое и свободное от этнических корней. Нет ни бедных, ни богатых, все они — члены единой громадной семьи, называемой «Советская Россия». Звучат ли печальные нотки в их песнях? Нет, минорности «Эй, ухнем» в них не слыхать.

Как разобраться в двуликом образе советской жизни, соединяющем в себе свет и тьму? Мне казалось, что эти взаимоисключающие начала порождены самой советской действительностью.

... Однажды в «зеленый уголок» вторгся незваный гость — инженер- геодезист с приборами для съемки местности. Шла подготовка к возведению моста через Ангару под будущую железнодорожную магистраль.

— Ну как, по Токио соскучился? — спросил инженер.

— Не то слово!

— Слышал когда-нибудь об автономной Республике немцев Поволжья?

— Слышал.

— Это моя родина. Я ведь немец. Когда в 1941 году началась война, германская армия стремительно продвигалась на восток, оккупировала Украину. Мы ожидали, что наши соотечественники в скором времени продвинутся еще дальше. Кровь свое берет! И вот в один прекрасный день у нас появилось несколько немецких танков со свастикой на броне. Солдаты были вооружены немецкими автоматами. Но самый большой восторг у нас вызвали звуки родной речи. Великий день, когда до нас дошли родные братья! Люди высыпали на улицу, бросая букеты воинам, восторженно крича:

— Хайль! Хайль!

А солдаты оказались совсем не гитлеровскими. Русские, говорившие на немецком языке. Представляешь? Гнусный спектакль, разыгранный Сталиным. По всей территории республики началась охота на немцев. Оторвали детей от родителей, разлучили жен с мужьями и всех до единого загнали подальше, в Сибирь. Я тоже остался одни, без родителей и братьев. В эти края отправили с полсотни немцев, но я ничего не знаю о них. Встречал здесь двух или трех земляков. От родных никаких известий нет, где они, живы ли, один бог ведает.

А ты слышал известный тезис Сталина об интернациональной культуре? Национальная по форме, социалистическая по содержанию. Сплошное лицемерие! Я это хорошо знаю по своей родине. Недавно смотрел фильм «Встреча на Эльбе». Он о том, как встретились советские войска, наступавшие на Берлин с востока под командованием Жукова, с американцами, продвигавшимися к немецкой столице с запада. В фильме сравнивается политика Советов в Восточной Германии с американской в Западной. Американцы грузовиками вывозят художественные ценности, крутом одни кабаре и джаз-оркестры, по улицам шляются потаскухи и валяется упившийся солдат-негр. А тем временем в Восточной Германии происходит церемония открытия памятника поэту Генриху Гейне, запрещенному нацистами. Эго символизирует освобождение немецкой культуры от фашизма. Одна пропаганда! На самом деле там наверняка не бронзовый Гейне, а Сталин установлен, а немецкий народ не наслаждается стихами, а штудирует сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)». В самой Советской России без цензуры невозможно даже рта раскрыть.

Последнюю фразу инженер повторил еще раз по-немецки:

— Kein Wort ohne Zensur!

Я пришел в замешательство от столь дерзкой откровенности. Встреча с советским немцем таила опасность. Нужно держать ухо востро, он же сам рассказал, как сталинские солдаты появились в фашистской форме, думал я. Но сердцем я чувствовал, что геодезист — настоящий немец, не солгавший мне ни слова.

— Я далек от политики... Прочту вам лучше одно из стихотворений Гейне, — отозвался я и, не смущаясь фонетических погрешностей, продекламировал «Лорелею».

Дата добавления: 2015-10-16