Река Ангара

ВО ТЬМЕ ПОД СЕВЕРНЫМ СИЯНИЕМ

(Записки из сибирского плена)

Итиро Такасуги

Пер. с яп. Е. Рединой, 1993.

Предисловие

В начале 1944 года по сфабрикованным обвинениям в причастности к «инциденту в Иокогаме» был арестован ряд сотрудников редакций журналов «Кайдзо» и «Тюо корон», а 10 июля Управление информации при кабинете министров Хидэки Тодзио выпустило указ о «самороспуске» издательств «Кайдзося» и «Тюо коронся», поскольку, по мнению властей, они не поддерживали военные усилия страны.

Я работал тогда в компании «Кайдзося», но — в литературном журнале «Бунгэй», не имевшем прямого отношения к политике, что, видимо, и спасло меня от ареста. Однако вскоре после того, как бывшие сотрудники обоих издательств разбрелись кто куда в поисках средств к существованию, меня настигла, словно она специально дожидалась этого момента, повестка о

Мобилизации. 8 августа в 8 часов утра я должен был прибыть во вторую воинскую часть района Тюбу (Нагойская дивизия). Мне исполнилось уже тридцать шесть лет, к тому же я знал,

что никого из моих одноклассников, с которыми я когда-то проходил военную подготовку, не призвали, хотя, в отличие от меня, они были по-деревенски крепки здоровьем. Вероятно, это был хитроумный способ наказать меня за «несодействие» официальной политике.

Приветствуя новобранцев, командир части сказал:

— Иероглиф «восемь» входит в имя бога войны Хатимана. Помните легендарного Таро Хатимана! Судьба послала вам счастливый случай быть призванными именно в восемь утра

Восьмого дня восьмого месяца.

На вокзале города Нагоя, погруженном во мрак светомаскировкой, людей с учебными винтовками за плечами и неумело намотанными портянками на ногах утрамбовали в грузовой состав. Потом нас перевезли через море и направили к Харбину.

Так я оказался в 77-м отряде тыловой патрульной службы Квантунской армии. Затем меня перевели в отдельное караульное подразделение, дислоцированное в городке Мулань неподалеку от реки Сунгари. По соседству с нашими казармами находилось множество памятников японским воинам, павшим в боях с китайскими партизанами. Надгробия безмолвно свидетельствовали о том, что население Маньчжурии отчаянно сопротивлялось японскому вторжению. Пройдя годовой курс обучения, в начале августа 1945 года я получил звание армейского ефрейтора.

Но тут Япония безоговорочно капитулировала. Советские войска разоружили нас, переформировали в отдельный рабочий батальон численностью в полторы тысячи человек и

Отправили в Иркутскую область, раскинувшуюся к западу от озера Байкал. Наш путь лежал через Иркутск, затем на запад до станции Черемхово, где от Транссибирской магистрали отделялась небольшая ветка на северо-восток. Ее конечный пункт назывался Макарьево. Он,

Кстати, служил еще и пристанью на реке Ангаре. В Макарьеве предстояла погрузка на баржи, которые должны были доставить нас вниз по течению, в город Братск. Две-три ночи в ожидании судов нужно было провести в чистом поле на берегу Ангары, что вызывало беспокойство у сопровождавших нас русских офицеров и солдат-охранников. Ни один из японцев не понимал по-русски. Охранники решили выяснить, не говорит ли кто-нибудь из пленных на немецком. Вопрос этот громогласно прозвучал над нашим отрядом, но никто не сдвинулся с места. На пятом выкрике я нерешительно сделал шаг вперед, и лицо русского офицера просветлело.

— Передайте личному составу, чтобы все отправились в лес и набрали побольше дров, — сказал он мне.

В первый миг я даже не смог понять столь простой фразы. Повторив указание в третий раз, русский раздраженно закричал:

— Дрова для заградительных костров! Дрова!

Опомнившись, я догадался, что немецкое слово «хольц» офицер произносит как «гольц». Наконец я смог передать отряду распоряжение. С того дня русские офицеры и солдаты стали

называть меня «долметчером»: по-немецки это — переводчик. Общаясь с ними, я начал понемногу овладевать русским языком.

Река Ангара

Контора лагеря для японских военнопленных, куда меня определили на работу, располагалась на невысоком холме метрах в пятидесяти от входа на территорию зоны. За конторой темнела непроходимая тайга, которую сибиряки непременно называли «золотой». Фасадом здание выходило на Ангару. Река катила могучие волны свинцового цвета метрах в четырехстах от окон конторы. Справа от лагеря, на покатом берегу, лежал Братск.

Братск, провинциальный городок, затерявшийся в тайге в 350 километрах от Транссибирской магистрали, приютился на тесной равнине, в том месте, где в Ангару впадает речка Ока. Население его не превышало двадцати тысяч человек. В центре Братска, по соседству с кинотеатром и магазином, возвышалась чудом сохранившаяся башня, одна из четырех в крепости, которую возвели в 1631 году казаки, первооткрыватели этих мест. Глухие стены башни, сложенной из огромных бревен, смотрели на свет узкими прорезями бойниц, создавая ощущение заброшенности Братска в таежной глухомани. Однообразно-мрачный лик городка оживляли красные флаги, тяжело нависавшие над крышами бревенчатых зданий госбанка и горсовета, да большие портреты руководителей большевистской партии на фасаде клуба.

Ангара, как артерия, связывала Братскую глушь с внешним миром. Вытекая из Байкала, она впадает в Енисей и вместе с ним несет свои воды в Северный Ледовитый океан. С конца мая до начала октября Ангару бороздили грузовые суда, пассажирские пароходы под красными флагами. По воде путешествие до Иркутска занимало целых пять дней.

Для пленных, томившихся тоской по родине, навигация была единственной отрадой в лагерном существовании. Забравшись на взгорок, японцы с волнением смотрели туда, где за колючей проволокой по реке вольно плыли пароходы. Какая печаль сжимала наши сердца, когда в первых числах октября в Иркутск уходил последний пароход! Солдат по фамилии Судзуки, страдавший дистрофией, даже попал в лазарет от нервного расстройства. Через два месяца он пришел в себя, но в декабре, не вынеся морозов, оставил бренный мир.

— Дайте еду! Скорее! Пароход отходит! Опоздаю ведь... — бормотал несчастный в предсмертной агонии.

Дата добавления: 2015-10-16