Глава 11 . Ветер

Тихая, совершенно спокойная вода омывает моё тело, словно пледом окутала она меня своим спокойствием, нежно обнимая как влюблённая женщина, страстно прижимающая своего единственного, не желающая отпустить, будто мы с ней никогда больше не увидимся. Я держу голову на плаву, моё тело полностью расслабленно, отдано её ласкам без страха, я чувствую тепло исходящей испарины нагревшейся влаги, она нагревалась весь вчерашний день, ожидая — возможно, меня. Как я здесь оказался, не знаю, да и не хочется этого знать, нет желания ни о чём думать, словно пёрышко я в её власти, невесомое, недвижимое, боящееся лишь ветра, имеющего силы сорвать меня с нежного моего ложа. Видна заря, тёмное небо сквозь завесу тумана, окрашенного тонами алого цвета, от этого становится ещё уютнее и спокойнее. Нет ничего на свете, только моё невесомое тело, ласкающая меня вода и тонкие светло-алые лучики приближающегося солнца - обыкновенное, свойственное любому кошмару начало. Интуитивно ожидаю его, не может быть всё так хорошо, ожидания оправдываются, я был готов к этому.

Возможно, ожидания дали заключающую картину постоянного равновесия и умиротворенного спокойствия - рай, о котором мечтает моё сознание, всё-таки меняет свой облик, и заслуженный мною ад вступает в свои права. Огненная дуга появилась на краю спокойного океана, опаляющие языки его пламени прожигали меня насквозь, но не желали воспламенить, а всего лишь издевательски играли, обжигая скрытые над водой конечности, желая сжечь несгораемую душу. Вода заиграла со мной, то оголяя, то пряча немощную фигуру своей любимой и единственной куклы. Игрушки мелочной мухи, севшей в сладкий сироп... Закончилось райское блаженство, как всё, что когда-нибудь заканчивается. И на смену ему вышло солнце, направляя в мою сторону огненные лучи света, словно силами мощного ветреного порыва. Страх не пугал меня, не было и попыток с его стороны, однако в невыносимом пекле руки стали плавится. Я наблюдал за процессом - с интересом наблюдал, как восковая кожа моя стала растекаться в воде. Неприятно и больно. Со всей силы отвернув лицо от света, стал искать я причину этого жестокого наказания, и увидел в отступающей тьме руки, ласкавшие меня. Они извивались словно змеи. Тела, которым они принадлежали, корчились в темноте, лица, отчётливо освещённые поражающим солнцем, смотрели мне вслед, не желая отпускать меня, они проклинали, кричали доселе неведомыми мне голосами. Стоило заглянуть в вечно мертвеющие глаза и увидеть, как тусклый блеск их медленно столбенел, в кончине своей, останавливая взор, направленный в сторону светила, на пути к которому плавала растекающаяся, задыхающаяся в собственном воске кукла, страдающая от нарастающей боли и видевшая происходящее моими глазами. В этот момент пламя от поднявшегося во всё величие солнца достигло меня.

От нестерпимого жжения я проснулся; тело, кожа и лицо были покрыты сплошным слоем кровавой грязи, испарявшейся от неимоверно душного воздуха, превращаясь в пыль и твердые как сталь глиняные черепки, покрывавшие теперь тело моё с ног до головы.

Это ветер окатил меня своим гневом, найдя меня, влез в мою голову, раздирая остатки приятного начала непонятного сна. И завертел меня, словно то был не я, а нечто неодушевлённое, пустое и совершенно ненужное, закружил моё никчёмное создание в своих цепях, не давая ни единого шанса вырваться из его компании, ибо был он внутри моей материи, внутри моего духа — внутри меня. Он поглотил всё моё прошлое, стирая остатки пиршества со своего подбородка. Забыл я свои цели, боль и травмы, куда шёл, лишь оставив нетронутыми силуэты образов, не дающих ни малейшего шанса узнать, кто они.

Я всё забыл: как долго скитался по свету, ища твоего прощения; забыл бессмысленные надежды на своё спасение. Забыл, как проклинал тебя за твоё жестокое сердце и обманы, преподнесенные на тарелке, предназначенной только для меня. Я всё забыл - и ужаснулся от отсутствия чего-то внутри себя.

Я помню стены - разбитые, окровавленные, в темноте освещённые огнями горящих орудий и тел, неизвестных мне, и стекала кровь по их изуродованной плоскости, скрытой от тьмы злополучным светом отчаяния и страха, сгорающего за спиной. Медленно всплывая, осколки памяти мучительным осуждением совести раскрывали элементы моего неизвестного греха перед человечностью. Болезненно помню руку, которой держал орудие защиты, направленное в пользу смерти, ублажая её своей злостью. Всё остальное было обрывками мёртвого сна, с холодными глазами ужаса, переросшего в хаос, пролегающий на несколько километров у моих ног.

Я всё забыл, и нет ни малейшего желания вспомнить о жизни моей и отчаянии, глубоко засевшем в биении сердца. Смерть оставила меня в одиночестве, ещё большем, чем когда-либо, лишив разум мысли, мысли - смысла.

Разрушенный город, покрывшийся пылью, вековой пылью вражды, заложенной в человеческой крови, пылью от собственных ошибок племён, народов, вождей, надменно желающих власти, испокон веков заблуждавшихся в собственной самонадеянности. Пылью от разбитых жизней, положенных за чей-то призыв, на который шли они словно стадо баранов, с интеллектом не больше чем у скотины.

Я всматриваюсь в остаток неизвестной вчерашней истории, которая запечатлена в лабиринтах моей памяти, отказавшейся поведать о моём участии в очередном позоре. Я всё забыл, и в момент прозрения упал на колени, и просил о пощаде того, к кому не обращался до этой минуты, и до сих пор не понимая, что хочет он от меня, не давая мне оставить этот мир, и отстраняясь от всех воплощений его, тихо сгинуть в темноте в безымянном ничто.

Нет воли идти куда-либо, нет даже разочарования, нет ничего. Есть только растрёпанная кукла, по названию своему и образу похожая на нечто созданное богом - и им же выброшенная, и забытая после долгих дрессировок, ибо нет сил у старого хозяина учить куклу жить. И сколько б ни старался он изменить это, она только плодится и уничтожает себе подобных, заражая своей злостью окружающий мир, созданный во имя красоты и любви, и имя ей - человек.

Раздирающей болью в висках врезаются воспоминания в мою голову, я помню крики, нет, скорее вопли детского страха, никому не нужные в мире, где лишь вопль становится щитом против страха. Дети, брошенные на произвол судьбы, чужие для всех, оставшись одни, могут только кричать под шум идущей войны, прекращая рыдать только после нескольких выстрелов. Я помню: это крики детей, брошенных на съедение чужим родителям, живущим ради поиска своего дитяти. Чувство стыда, не иначе, непонимание собственной совести: словно напившись чьим-то горем, до беспамятства танцевал я на их гниющих костях, радовался кровавому дождю, превращающемуся в ручьи, текущие по земле, соединяясь, образовывая реки, и умывался я в них. Но было ли это? Может, это всего лишь игра моего воображения?

Проклятья помню я, вырвавшееся из уст вдов и матерей, что кидались на меня словно дикие звери, сходя с ума от неимоверной скорби по загубленной жизни. Теперь этого нет, есть только руины при свете солнца, что с жадной злостью обжигало мою кожу, исполосованное окровавленное лицо, изодранное в истерике когтями матерей. Теперь его черёд наказывать меня за беспамятство, и вину чувствую я, оставшись живым среди обломков жилищ, окутанных дымом и пеплом.

Глаза, что смотрят через моё сознание, отмирая и вновь появляясь, атакуя меня изнутри моей головы. Хочется рыдать от тоски и боли, поселившейся в опалённой груди, так ненавистной солнцу. Но не могу вспомнить, за что мне такая кара, кто я и кем был, сжигая себя перед солнцем, плача как ребёнок, испаряя перед губительным жаром свои слёзы, моля открыть мне сознание, и имя мне дать, что носил прежде. Но вместо этого помню лишь стены, по плоскости которых кровь, стекая каплями, умывала мои руки, которыми бил я по земле, разгневанный, ненавидя и тот и этот свет.

Всё это лишь обрывки снов, что видел, закопавшись в грязи и пепле, укрывшем меня от себя самого, отстранившись, отказавшись от всего мира, забыв всё, и нет сил вспоминать себя. Видимо, это наказание мне за дела мои: увидеть происходящее с позиции раскаяния, в медленных, болезненных обрывках снов, ради равновесия, так много раз воспетого народами всего мира.

Я помню, как именно ветер - холодный, порывистый, собравший всю грязь, сметая её с кровоточащей поверхности земли, ударил меня своей жалостью, словно спаситель обрушил на меня своё снисхождение. Завертел моё постыдное тело в собственных грехах, от которых удирал я со всех ног, и закружил кукольное мироздание вокруг глаз моих, так что глаза не могли видеть, но открывшись, излил грязь на меня, и сказал на языке, понятном мне и ему, что пришёл я оттуда, где место мне было, и имя моё смерть. И полная картина происходящего предстала пред нами: руки убивают вокруг себя всё что шевелится, истерический смех и плач обрушивается на поверженных мною, стена, что, истекая свежей кровью, омывает руки мои, подобно огню согревая мне душу своим теплом. Эйфорию ощущал не кто иной, как демон, влезший в меня, любуясь пейзажем сокращения жизни. Все друг против друга, не знающие, куда им деться, стреляли в рядом стоящего. Ни одна пуля не имела наглости прикоснутся к моим одеждам, окрашенных в тёмно-красный цвет. Подобно цезарю восседал я на троне своём, и вкушал отражающуюся боль странного поклонения мне.

Упал я на колени пред ветром, и ласкал он меня своим жёстким бичом по щекам и рукам, и не было большего счастья, чем желание оказаться там снова, попытаться умыться в ручьях горячей смолы деревьев, что стояли, проклиная, но не пытавшихся спасти себя от моего видимого предназначения. Цели, открывшейся в ответе жестокого ветра, который сообщил мне, что всех я убил, важнее не было. И на душе моей стало светло, умиротворение пришло с его жёсткими ласками. Засмеялся я с ним как ребёнок, радуясь обжигающему Солнцу, что завидовало Луне, наблюдавшей за моим рождением, крестившей проклятиями - там, где вкусил радость я и истинный путь до заключительной точки моего предназначения.

Дата добавления: 2015-09-07