Глава 5. На дне

Пронизывающий взгляд не давал согреться ни телу, ни разуму, единственное, о чём он думал, было всего лишь два вопроса: как? и почему? Неужели он переусердствовал в ненавистной ему самому безудержной страсти? Он не мог её задушить, не мог, потому что, в каком бы гневе ни был, никогда не поднял бы руки на женщину, даже несмотря на смерть, постоянно присутствовавшую в его жизни с тех самых пор, как началась война. Они уснули вместе; он провалился в глубокий сон - и пушечный выстрел не смог бы разбудить его - именно на том самом месте, где и проснулся теперь. Следов удушья не было, отсутствовали синяки на теле, лишь пара размазанных капель высохшей крови выделялась на внутренней стороне бедра.

Шокированный, с дикой скоростью он оделся, не понимая, что произошло, может он и виновен в чём-то, но нет мотива, ничего нет. Оставалось одно: идти дальше навстречу своей цели, казавшейся так близко. Теперь недалеко было море, пропитывающее своей солью и прохладой воздух на несколько километров. Чувство преследования осторожно подсказывало человеку, что нельзя хоронить и прятать тело невинной любовницы в лесу; возможно, именно сейчас его однополчане прочёсывают лес, выискивая следы своего дезертира, а мёртвое тело девушки не даст иного повода, как объявить о розыске сбежавшего убийцы.

- Ты стремилась к морю всю свою жизнь, – промолвил странник холодному и словно спящему телу прекрасной незнакомки.

Она казалась совершенно другой при свете утреннего солнца, её вид угнетал только тем, что такая красота предназначена для смерти, и никогда для жизни. Привстав, он укутал брезентовым плащом бездыханность, что спала сном вечности. Укрыл, будто холодно ей, забыв осторожность, забыв дневной свет, пугающий его больше чем смерть, взял на руки недавно ещё дышавшую девушку и продолжил путь к морю, до которого, как он считал, они должны дойти вместе. Внутри оставалось чувство незыблемого проклятия, повисшего над его головой среди мира, от которого он отрёкся ради любви во благо смерти. «Не может быть жизни без смерти, она теряет свой смысл», - размышлял он, неся её на руках. Пытался вспомнить, что мог забыть он в ночных грёзах, казавшихся реальностью, и так легко превратившихся в сказку, фантазию, при солнечном свете. Не было большей тяжести на душе, чем винить себя в том, чего не помнишь; шаг за шагом твердил это про себя обессиленный, всем безвестный человек, неся мёртвое тело той, что, как и он, была отчуждена от этой жизни. Тропа лесной чащи была для них домом. Осенний порывистый ветер швырял ему в лицо только что опавшую листву, сорвавшуюся с деревьев; каждому здесь было своё место, и живому, и мёртвому; только под свет встающего солнца можно прочувствовать горечь раскаяния, расплаты за чувство, которому нет объяснения.

- Я знаю, ты слышишь меня, там, где тебе всё равно, что я говорю. Я всего лишь хотел исповедаться пред тобой, - смотря в её застывшее лицо, почти сломавшийся от собственного уныния и безысходности, проговорил он.

- Когда бы нас ни встретила на своём пути столь беспризорная любовь, на этом свете или ином, на земле без страдания, твоя и моя душа, я надеюсь, будут к ней готовы всеми сторонами своей человеческой сущности. Как к восходу дня, без которого, знаю наверняка, в этом мире не будет жизни. Я буду знать, как выглядит чувство, не передаваемое словами, не имеющее слов и звуков. Оно схоже с твоим лицом при жизни, испуганным и пленённым очарованием огня, на который хочется лететь даже при осознании ошибочности действия, решительного шага навстречу смыслу своей жизни, названного в честь всех ласк и удовольствий от угнетения себя, самой тяжёлой плетью. В ожидании награды за страдания, но получивший лишь душевную боль и вечное предвкушение объятий человека, которого ждёшь всю жизнь, знаю теперь, как жестока может быть радость от предсказуемого, но не менее от этого дикого, яростного зверя, вырвавшегося из своей клетки, погубившего тебя и страдающего от невозможности дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Понятнее становится мне то, за что полюблю всей своей тоской и отчаянием такую же как ты, необъяснимо ведомую, но ведущую за собой меня, когда найду её, не жалея ни сил, ни времени. Поверь мне, найду, сыщу её наверняка, как бы ни пытался сражаться с невидимым врагом внутри себя, расчленяющим мои желания и веру, вдохновляющим меня на столь мелкий подвиг с этой многоликой любовью, готовой уничтожить всё на своём пути. Меняя свои требования, как и свои лица, она доберётся, достанет меня повсеместно, накинув на меня волчью сеть, и я не буду противиться прихоти её. Унижаясь, скорбя по жертвам своим, войдёт пленённый тобой раб в сердце новой счастливицы, ради которой продолжаю путь, взамен того, чтобы дохнуть как тварь, упав, будто насекомое, кверху брюхом. Единственное, что я могу обещать тебе - не встречусь на пути твоем.

Дойдя до берега с его размытыми обрывами, он остановился, встал на одно колено, чтобы передохнуть, не выпуская из рук безжизненного тела, созерцал горизонт, разделявший мир пополам. Начался дождь, сильный порывистый ветер ударом волны оросил уставшего беглеца солёной влагой. Осень стирала остатки лета, обещая предстоящий шторм.

- Клянусь тебе, – отдышавшись, пробормотал он вслух, смотря ей в лицо, и снова задумчиво продолжил свой путь по берегу в поиске какой-нибудь рыбацкой лодки, мысленно погрузившись в себя. - Клянусь, - повторил он, - что никогда, нигде ты не услышишь о моём существовании. Лишь во снах своих, где бы ни была твоя душа, в ином мире, кошмарном сне, на дне его, ежели опустишься столь неимоверно далеко, mein´ Liebe, на самом дне, во мраке вины моей пред тобой.

К вечеру погода стала напоминать бурю. Пугающая своей необузданностью, она расхлёстывала воду вперемешку с опавшей листвой, сорванной ветром с ближайших деревьев. Он не мог остановиться, не достигнув цели, терзая себя, единственного живого человека, блуждающего по опасному в такие моменты берегу с телом юной девушки на руках, спавшей своим беспробудным сном, неподвластным пробуждению. Она единственная, кто возлюбил его, кто понимал тяжесть, возложенную ему на плечи; смерть всегда приходит вовремя, она не позволяет нам пойти против судьбы, забирая тех, кто способен перевернуть смысл нашего пути, переиначивая цвет однотонных черно-белых линий. Старая развалина, спасавшая кого-то от голода, была именно тем, что он искал на протяжении всего дня; её не выбросили, а оставили как по случаю, вёсла лежали внутри заваленной на бок шаланды. Он оттащил её к воде, уложил туда мертвую. Резкими усилиями спустил лодку на воду, забрался внутрь, с усилием от постоянно качающих посудину волн. Несколько неловких движений вёслами - и они тронулись в открытое водное пространство, как можно дальше от этих краёв, отвергших его, оставив лишь воспоминания горечи от нестерпимого разочарования в глубине души. Они плыли в бесконечность, постоянно останавливаясь выгребать воды со дна лодки; он ударял вёслами по играющим словно с куклой волнам и обдумывал собственные поступки. Она лежала к нему лицом, опираясь спиной на вторую банку судёнышка, склонив голову на плечо, словно слушала его мысли, замечая каждый вдох, выходивший из легких её избранника. А избранник думал о той, для кого он готов переплыть море, лишь бы закончилось его проклятие, от которого он бежал.

Да, когда бы нас ни встретила настолько желанная и востребованная всеми любовь, по крайней мере, я буду знать, на что она похожа: как две капли воды она похожа на тебя своими повадками и зеркальным отражением при свете луны. Она создана для меня, с рождения своего ожидала именно меня. Неподдельными чувствами даёт она понять мне, что моя, всецело принадлежит и повинуется малейшему движению руки, трепеща, возбуждаясь от приятной для неё выполняемой задачи, награждая себя саму ласками, адресованными не ей, но полюбит так же как и ты, всей своей сущностью. Сама скинет своё платье и взойдёт на «эшафот», не желая того своей душой, при боли, причинённой мной, будет радоваться моему мгновенному счастью. И я, только я уничтожу её, утоплю в море своей никчемности для тебя, во имя тебя, делая столь недостойные поступки лишь ради мысли, что, может быть, это доставит тебе удовольствие, утоплю за то, что я ещё тебя люблю.

Лодка еле держалась на воде, ещё немного - и волны, больше неё в несколько раз, накроют своей массой нелепого морехода вместе с его спутницей.

- Мein´ Liebe, - повторял он, сражаясь с неутихающей стихией; пытаясь одновременно грести вёслами и вычерпывать воду, которая заполняла судно быстрее, чем он мог её убирать.

- Мein´ Liebe, - с этими словами взяв тело девушки, он попытался вытолкнуть его за борт, лодку стало качать сильнее, буря не утихала. Даже мысли о спасении не летали у него в голове, не было ничего, кроме благодарности стихии за помощь в том, чтобы утопить их обоих. Видимо, это конец, избавление от мучительных фраз, застрявших у него в голове, о которых сейчас, наконец, он не думал. В доли секунды море перевернуло старую шаланду. Неловкого, но достаточно сильного удара края старого дерева по голове было достаточно, чтобы оглушить его. Их тела плавно вспорхнули, как птицы на небе, они шли на дно, одновременно взмахивая руками под волнением моря, будто в полете идя на своё погребение, она увидела то, что станет её приютом после жизни, колыбелью для них обоих.

Дата добавления: 2015-09-07