Глава 12 . Снайпер

На сцену выходит конферансье, разбитый, неопрятно одетый в старый фрак - под бурные овации и восхищенные крики зрителей. Гул утихает от взмаха правой его руки, одетой в кожаную перчатку, выкрашенную в чёрный цвет.

- Ах, – печально, траурно, но совсем не устало выдыхает он. Народ в недоумении: «Может что-то случилось?»

Стройный, высокий ведущий продолжает, немного протянув паузу: - Дамы и господа! – Шорох и шёпот в зале становится неслышимым. – Позвольте нам начать! И пьесу показать, – зловеще произносит он, – про смерть и про любовь.

Дикая публика рукоплещет в ожидании того, что не терпится увидеть. Забыв заботы и собственное горе, она жаждет прозрения во тьме, оставленной для большей интриги. Зал утихает, оставив совершенную тишину, будто нет никого, словно каждый сидит в одиночестве, не пытаясь издать лишний звук, дабы не осквернить столь редкое молчание, вот он: заключительный акт.

Ночь, такая же как все предыдущие. Ночи, ничем не отличающиеся и похожие друг на друга, как родные сёстры. «Почему ночь не одна и та же?» - возможно, спросишь ты меня, и я отвечу: «Они отличаются своими еле слышными звуками, движением ветра и стонами. Ещё вчера была почти такая же ночь, а сегодня в ней где-то появилась война, с новыми криками и шипением последнего глотка воздуха, не слышанными ранее взрывами и мелодиями огнестрельного оружия - разве когда-нибудь ты слышал их одинаковыми? Ведь даже инструментальный оркестр не может сыграть строго одинаково одну и ту же симфонию, так и ночь: никогда нельзя предугадать, что будет впереди».

Ты всего лишь немка, второстепенность, дрань, подстилка между простыней и мужчиной. Всевидящее око луны, сюда забралось оно, как глаз божий отражаясь в бледной звезде, глядя на нас с ещё большим любопытством - на картину, в которой должно что-то произойти. Но произойдет ли? И ждёт, словно желая от нас чего-то, что, видимо, знает только она. С наглой ухмылкой освещает луна женщину, оглядывая одежду, весьма неплохо пошитую, намекая своим светом на всю красоту, вожделенную мною. Уже не та, которую знал я, другая стоит передо мной, жизнь потрепала нас обоих, стоя по центру комнаты, она держится за спинку стула, придвинутого к столу, столь изящно украшенному и в такое время торжественно накрытому, но не для меня.

Кто я? Русский офицер, проклятый собственным народом, избранный сатаной на мнимые подвиги, преданный собою, страшнее, чем сам мог бы восстать против царства великого. Я у двери, но осветила меня предательски луна, и не знаю, чего ждать - от великого пожертвования мне за мои грехи - до кары небесной за проделанный путь, не знаю, нет любви, она была съедена среди ночи. Ты немка, теперь не многозначность, что зажила затянувшейся раной, дрянь, которая не шевельнулась при виде меня, а скорее испугалась, никчёмность, между мной и следующей дверью стояла ты в своём глупом страхе. Твой мир разрушен, плачь о нём, скоро падёт Берлин, как Вавилон, Рим, Атлантида, уйдёт в историю.

Она тронулась мне навстречу, один шаг, другой, бросилась к моим ногам, сквозь слёзы - непонятная речь. «Играешь», - произнёс я в уме. «Молчать!» - закричал в гневе я, от странного ощущения мерзости, упавшей у моих ног, отшвырнув ногой падшее тело. Как дрессированный зверёк, она встала на ноги, с блеском в глазах, в надежде, что поразит меня своей преданностью. Победителем сел я на стул, который держал её в минуту страха лицом к луне, не зная, что именно желал увидеть в окне без занавесок, лишь бы не смотреть ей в глаза, взирал на луну, на старую спутницу, не покидающую меня в трудные мгновения. Как господин восседал я на троне, не зная, зачем произвёл жест присесть со мной рядом. Повиновавшись, села она, пододвинув стул настолько близко, что могла разглядеть морщины на моём лице.

Радость или страх стучали бешеным ритмом сердца в её груди, рука моя слегка коснулась кончиков холодных пальцев, холоднее, чем у сидевшего перед ней мертвецом. «Лицемерка» - произнёс я на непонятном ей языке, при ощущении, как её коленка, кукольно нежная, словно из лепестков роз, коснулась внутренней части моей ноги и, медленно прижимаясь, уткнулась мне в живот. И всплеск эмоций переполнил чашу моей злости до краёв, отодвинув стул, я резко встал и, подойдя к столу от стороны окон, дрожа, ненавидя её за ласку, с которой отравляли меня её действия, не увидел ничего, и годы нашей жизни не пролетели за спиной, комом застряла в горле собственная высокомерность по отношению к ней. Окутывая влечением, будто зная, что нужно делать, убивала она сущность моей цели, которой я ждал, предвкушая и облизываясь отомстить за причиненные страдания. «Вот я здесь, и она предо мною, когда придёт пора, - воображением писал я картину, - злополучный час моего стремления к цели, выстрелю в тебя, но не из оружия, а шампанским, и не попаду, лишь напугав, слегка коснувшись твоих волос ветром, рассекающей воздух пробки. Я снайпер».

Я наливал в бокалы шипящий яд, затуманивающий ясность, отравляющий мою любовь и твой страх. Она морфий, затягивающий в свои сети, как тяжело лечился я от этой болезни, что, вроде бы, стоит только убиться. Ночь, все прелести своего уродства можно скрыть под мантией темноты, а может и показать - тому, кто рядом.

Около пяти минут стояли у стола две фигуры, два образа, смотрящих друг на друга, не пытающихся двинутся, шелохнуться, она от своей любви, а может страха перед любовью, он же стоял опьянённый злостью. Злостью, наполнявшей его с каждым днём при поиске её, с каждым трудным, томительным часом ожидания этой минуты, как встретятся, и всё будет по- новому, иная жизнь, но с каждым днём надежда умирала, как умирал он сам. С ежедневным воспоминанием её глаз, очертаний тела и пленительного для него голоса. Теперь стоял вопрос: «Зачем?» Стоило ли ради этого мгновения предать себя, уничтожить налаженную жизнь - ради встречи, которая не была похожа на самые жуткие кошмары, пролетающие изредка в голове, моментом полной безысходности смертельного конца, но лишь эта встреча заставляла жить. И что же? Ничего. Тогда зачем?

Они стояли, всматриваясь друг другу в глаза, под лунным сиянием, да, где-то идёт война, ни малейшего интереса она не представляла для них обоих. Он ждал слов, угрюмо выпивая бокал за бокалом, не отрывая глаз от женщины, что прятала свои глаза, протягивая женственно свой фужер. И он наполнял его, наполнял столь грубо, невежественно переливая жидкость через край, заливая бледную скатерть, намекая своим жестом на своё безразличие ко всему, что происходит вокруг. Именно таким образом хоть как-то можно себя успокоить - бутылка закончилась, привстав, он хладнокровно, без колебаний, бросил опустевший бокал в стену, где на выцветших обоях виднелся прямоугольник не выгоревший, где, должно быть, висел прежде чей-то портрет. Осколки разлетелись по всей стене, обозначив границу лишённой объёма в темноте плоскости. Подойдя к ящику с игристым вином, откупорил очередную бутылку, и с цепи сорвавшись, выпил полбутылки залпом. Она вздрогнула - это был выстрел в ожидании неизбежного трагического конца - резко закрыв глаза, словно получив пулю размером с пушечное ядро, застрявшую у неё в горле. Может и хотела она что-то сказать, но кто её послушает, кто поверит словам, звучащим как оправдание за несделанное? Чего он ждал? Так и не осмелилась заговорить, виня во всём происходящем только себя. Сколько раз полагалась перед выбором она на кого-то другого, не сделав ни разу самостоятельного шага вперёд, ощущая себя марионеткой в жёстких, дрожащих руках кукловода, что вот-вот бросит её в огонь, ожидая несчастного завершения жизни. Хотела ли она жить? Конечно, но миг этот был упущен, разве мог он знать, что она пережила?! Да разве послушает он женщину, падшую в глазах его, гордо преподнесённую самой судьбе на алтарь?! Он не услышит, с усилием опустошив вторую половину бутылки. Истерия, долго спавшая в его душе, наконец проснулась с помощью алкоголя, она расправила свои депрессивные крылья, захватывая весь его разум. Вполоборота он снова взглянул на освещённый образ ожидавшего его действия, привычного для неё сценария, увиденного иначе, чем когда-либо. Холод прошёл по их ногам. Засмеявшись нелепым, гнусным смехом, подошёл он к догорающему в камине огню. Пара лёгких движений - и пламя стало разгораться от вновь подкинутых дров. Он непрестанно смеялся, смотря опьянённым, обиженным взглядом в её сторону, заметив её - немного шатающуюся, но довольно высокомерно шагающую к разгорающемуся пламени. И изнеможению есть предел, особенно если оно доведено психологически до своего апогея. Неестественно отпрыгнув к окну, будто от жара, вспыхнувшего в печи, человек дал понять ей, что лучше к нему не приближаться.

В голове зашумело: «Я пьян» - пролетело в его мыслях, среди миллиона запутавшихся слов – «Да и ты пьяна…» – чуть не вслух произнеся, дополнил он свою мысль - «…сама» - промолвил чуть слышное слово, взглянув на присевшую возле огня хозяйку сегодняшнего праздника. Резко, пока она не взглянула на него, перевёл взор на луну, отчётливо, будто отрезвел, увидел он серое пятно в небе, занавешенное копотью и ярким заревом горящего города. Не снимая натянутой улыбки, взирал на убегающую от него свою звезду. Будто кончилось его видение, кто-то спустился с небес и бесшумно вселил ему эту мысль в голову: «Убегаешь именно в момент, когда мне нужна хоть какая-нибудь поддержка, а может быть жалость - единственно одушевлённого для меня друга, поджавшего хвост, прячущегося за пеленой, лишь бы не видеть моего фиаско. Нет, нет это знак, какой-то знак, она не могла так уйти, что-то произойдёт, я смертен теперь, она отпустила меня, оставила на произвол самому себе».

Как к самому близкому человеку, повёл он рукой, не отрывая взгляда от отчаянно погибающего мира, уничтожающего себя самого, зная, что смотрит и ждёт она его приказа. Привстав, сделала она пару неловких широких шагов, ожидающихся с самого начала его появления в её жизни. Нет-нет, стой - резко отрезал поднятой ладонью в её направлении, смутно решая, чего он хочет, в смятении диком смешивались его мысли. Он поднял руку над головой, направив на женщину взгляд, резким жестом опустил, так что послышался свист от рукава его шинели. Голова разрывалась от смятения чувств, захлёбываясь в сомнениях. «Стой» - произнёс он, увидев, как она, развернувшись, двинулась обратно к раскаленному очагу. Она остановилась. Он взглянул ей в глаза. Да, она смерть - и убьёт его, забрав муки с собой. «Я не успел сказать», - произнёс он почти неслышно, чуть шевеля губами, не подымая руки, почти незаметно достал пистолет из кармана, бесшумно - гораздо громче трещали поленья, догорая в печи, заглушая канонаду, происходящую за окном, которой не было слышно. Она что-то быстро произнесла, он не понял ни слова, не услышал даже сказанной ею фразы, но ударило его током лишь при звуке её голоса: «Пой, твой голос приятен, опьяняет меня сильнее, чем алкоголь» - опять промелькнуло в умственной паутине.

Очнувшись от дикого, пленяющего его голоса, неизвестного ему до этого момента, забытого, заброшенного очень далеко в закрытые воспоминания, не похожего ни на чей другой, «Прошу», - взмолился он, задрав голову вверх. «Только не надо врать», - чуть не крича, произнёс он пугающим тоном. Натянутая улыбка снова засияла на его лице, когда услышал он смешную для него фразу. «Nicht verstehen...» - снова повторила она. Тишина, он ушёл в себя, нагло глядя на неё, но не говоря ни слова.

«Я знаю, - пролетело у него в голове: - Знаю: ты не та уже теперь, ты его, ты носишь фамилию будто орден, обозначающий конец для меня, ты теперь так решила себя показать, отвернусь - и ты постараешься убить меня. Может, я и желаю этого, но только не от тебя, человека, которого так страстно желал, - пролетая, мелькали запутанные размышления: - Ты теперь Гитлер, и этим всё сказано».

Не понимая, что хочет он, но определившись в одном, что пора сделать всего один собственный шаг, единственный - и будь что будет - она сама желала жить, но смерти уже не боялась. Медленно подойдя к столу, она протянула руки к бутылке праздничного напитка. Очнувшись от собственных заблуждений, не заметив, что происходит, он одним махом взвёл курок в её сторону.

Может, вот она пора пришла, сердца застучали в унисон, слышно было только один стук сердец двух странных притягивающихся друг к другу людей и их странной силы, объединившей их в одно целое - смерти и любви. Её руки вздрогнули, чуть не выронив и сильно взболтнув бутылку. С шумом вылетела пробка. Выстрел, и пена шампанского смешалась с кровью. Я выстрелю в тебя шампанским, попав в самое твоё сердце, я снайпер.

Дата добавления: 2015-09-07