Глава 3. Красная Шапочка

Насколько возможна роковая встреча? Кто-то ответит, что это невозможно вовсе - может быть, один случай на миллион, хотя и это всё выдумки и свою судьбу мы пишем сами, а кто-то скажет, что всё в нашей жизни предначертано кем-то или чем-то. Когда женщина отдаёт своё тело за деньги, это ли судьба? Судьба - когда умирают дети? Возможно. Но возможно, это не предначертание судьбы, а всего лишь потребность нашей души осознать то или иное, оставить после себя что-то - и умереть, исполнив своё предназначение или предначертание судьбы.

Во время войны и разрушений, бесчинств и отчаяния многое меняется. Лишь тот факт, что два совершенно незнакомых человека могут встретиться ночью, в лесу, без единой мысли ограбить или напасть друг на друга в более изощренных целях... В густой чаще деревьев, будь то сосны или ели, во мху или зарослях кустарника на земле, в осеннем запахе, навевающем воспоминания о первом десятке лет жизни, в свете луны, отдающей тусклым оттенком серебра, может прийти в голову много вопросов. Он - всего лишь человек, как сотни ему подобных, она - несчастная девушка лет двадцати, прекрасная внешне, но, несмотря на это, не легкомысленна, а целомудренна. Возможно, даже более, чем все её сверстницы, имеющие в этом возрасте семью и не по одному ребёнку. Воздействие неких факторов воспитания или невыносимой жестокости со стороны ровесников в юном возрасте? Предполагать можно многое, насколько хватит фантазии. Встретились они, и словно по линиям судьбы их встреча произошла в столь неудобном для романтического столкновения месте. Это судьба? Может, всё же случайное совпадение?! Решит каждый для себя сам. Позже.

Превозмогая усталость, он обращает внимание лишь на то, что под ногами; бросает взгляд на тропу и движение ботинок, а слух его улавливает шаги, разбрасывающие опавшую листву, и шорох пожелтевшей травы. Но в кромешной тьме, освещённой полумесяцем, его бледным, будто почерневшее серебро, свечением, их силуэты пересеклись. Невозможно сказать, кто первый заметил в темноте фигуру другого - их разделяло приблизительно пятьдесят шагов. Она испугалась беглого преступника. Не могла открыть рта и дать понять, что сама бежит от своей совести, стыда и тяжкого презрения к себе, поселившегося у неё в душе. Ему не нужно было объяснять, что лишнее движение вперёд даст отрицательный эффект, и фигура, стоящая у него на пути, станет инстинктивно звать на помощь, или произведёт выстрел из оружия, возможно лежавшего за пазухой. Страха не было, не было и чувства конца, только лёгкая эйфория обессилившего от голода организма. Она стояла как вкопанная, не имея понятия, что произойдёт в ближайшие секунды; он молчал минуту, предполагая и высчитывая следующее действие. Двух шагов назад было достаточно, чтобы её голос произнёс:

- Постойте, - на почти непонятном, забытом для его слуха польском языке. - Пожалуйста, проводите меня. - Интонация дрожащего, прекрасного голоса подразумевала фразу: «Мне страшно». Словно по велению чьей-то немыслимой силы, он подошёл к ней ближе. Её очертания стали чётче: сапоги даже в темноте выделялись своей ухоженной лакированной кожей, и дальше - ослепляющее своей красотой женское тело, высоко поставленная грудь, скрывавшаяся под полушубком на два размера больше её самой, длинные волосы, большие серые глаза, отражавшие сияние полумесяца, этого ненасытного до амурных дел светила. Взяв нежную руку так, что указательный палец прильнул к её запястью, он чувствовал через пульс, как сердце трепетно билось в груди от неизвестного ей до этого прикосновения, будто не дотрагивались другие мужчины до её рук с уважением, а может и вовсе не ласкали этих нежных кистей, пальцев, ладоней.

- Провожу, - плохо говоря на польском языке, но хорошо понимая его, с неким радостным блеском в глазах, не отпуская её руки, произнес человек.

- Туда. Там море. - Девушка указала путь, при этом её учащённый пульс стал успокаиваться.

- Море? - удивился он. - Не думаю, что в это время кто-то может тебя ждать.

Она лишь взглянула ему в глаза, дав понять, что не слишком хорошо поняла его речи.

- Пойдём, - произнесла она.

Путь оказался неблизким; по пути они пытались понять разноязычный разговор друг друга, всё так же держась за руки. Он нежился от приятного тепла её ладони, от присутствия так близко первого человека, разговаривающего с ним за последнее время. Она - скорее от ощущения надёжности: возле него страх улетучивался; хотелось идти и идти, ощущая возрастающую симпатию к незнакомцу. При свете луны она казалась ангелом, спустившемся к нему с небес. Идя рядом по дороге, обещающей спасение души, срывая цветы и подбирая в темноте нужный колорит для небольшого букета, мило, без волнения, с половины понятных фраз, рассказывала, что нормальная жизнь кончилась, когда начался голод, земли не приносили урожая, а всё, чему удавалось вырасти, забирало государство - на нужды армии. Единственным способ прокормить родственников и себя являлась продажа собственного тела в грязных кабаках здешних сёл и деревень, лишь солдаты имели возможность тратить деньги на все, что есть внутри этих злачных заведений. Практически все молодые женщины, несмотря на свою невинность или замужество, посещали местные забегаловки. Их можно понять - голод всегда доводит до отчаяния. Что было дальше - весьма предсказуемо. Целомудрие, наивное представление о действительности... Она не смогла перебороть свою гордость. У каждого человека своя правда... Он слушал не перебивая, не понимая целостно предложений, но видел, как важно для неё выговорить своё горе. Близкие на тот момент люди порицали её, насильно заставляли заработать на кусок хлеба подобным способом, о котором не раскроет она секрета до конца своих дней, лишь открыв, что подобное доходило вплоть до унижения лишь за то, что не могла предать то, во что верила. Она не убежала из собственного ада, её выгнали самые родные люди, о которых по стечению обстоятельств не упомянула даже имён, они умерли для неё в тот же момент, как она исчезла для них. Она говорила об отце, которого не стало в начале войны, что он рассказывал, будто в море ждёт её новая жизнь; боясь потерять единственную дочь, он не пускал её так далеко от себя. Теперь его нет, и некому ставить перед ней преграды, и это единственная цель в скитаниях проклятой жизни. Большинство слов осталось ему непонятными, но главная часть её переживаний была отчётливо видна.

«Никто не имеет права осуждать действия человека, если вредят они только ему, - подумал странник. - Можно лишь попытаться переубедить».

Единственную здравую мысль он вложил в слова:

- А как же любовь? Неужели не было ни одного достойного твоего внимания поклонника? - Он протянул ей только что сорванный цветок виолы.

Вплетя в букет-венок принятый цветок, собеседница ответила спокойным, слегка потухшим голосом:

- Нет, я не знаю, что это такое, – И, не останавливаясь, продолжила путь.

Изумлённый, ошарашенный таким спокойным ответом, забыв на миг о страхе, он воскликнул:

- О, как ты можешь жить без любви, не познав этого чувства! - не заметив, как говорит на незнакомом ей языке. - Без тепла милого тебе спутника жизни, чьё обожание хоть и не вечно, но миг, который вы проведёте вместе, всегда будет согревать твою душу?!

Взглянув в её испуганные глаза человека, не понявшего ни единого слова, он спокойно переспросил:

- Неужели ты не испытывала любви, ласки, когда ты хочешь отдать другому человеку всю себя, и готова взлететь на небо от ощущения блаженства, когда ему хорошо, почувствовать, как его тело сливается с твоим воедино? От этого у тебя вырастают крылья, и хочется плакать, но не от боли, а от счастья, которое переливается в тебе через край, или что-то подобное?

В полном смятении, не зная, что ответить собеседнику, она спросила:

- А ты, ты любил кого-нибудь?

Мужчина поднял, задумавшись, голову, и посмотрел на луну.

- Для каждого любовь дана своя, не вправе я объяснять и рассказывать свои чувства, но, как для любого человека, моя любовь останется со мной, это в некотором роде смысл моего никчемного существования. Моя любовь съедает остатки души, не давая ни малейшего шанса на спасение, из-за любви я лишился места в жизни. - Немного промолчав, человек добавил тихим и очень низким голосом: - Или в смерти. Весь мой взвод пропал на полях сражения, а я самым низким и подлым способом оставил их перед лицом неизвестности.

Она слушала, не перебивая, чувствуя и понимая, с какой тяжестью в голосе незнакомец делился с ней своей историей.

- Из-за любви я лишился себя, своего имени, своих родителей и человеческой радости. Ради того, чтобы хоть на долю мгновения увидеть... - Закрыв глаза, он продолжал: - Я презираю любовь, её и себя лишь за то, что не возненавидел это чувство раньше, и теперь в своём отчаянном предвкушении надежды я томлюсь словно в клетке, не сопротивляясь и радуясь этому.

Обессилив от долгого путешествия, мужчина присел и, немного отдышавшись и выдержав паузу, продолжал:

- Как больно, если нет любви, но гораздо мучительнее, когда это чувство умирает.

- Я никого не люблю, - произнесла девушка, - и никогда не была любима, возможно, это мой удел, неужели никогда не почувствую, что это такое?! - Слезы скатились по её щекам, - Но глядя на тебя, мне действительно делается больно, больно, что не суждено мне мучиться, как мучаются все, верующие в любовь.

Подняв взор от земли, резко дёрнув головой, человек перевёл своё внимание на слёзы, скатывающиеся с прелестных щёк на землю. Она увидела, как не похожий на её собеседника лик, но совершенно не пугающий, а скорее, пленяющий добротой своей и видимой заботой, смотрел будто сквозь неё.

- Не плачь, всё позади, - промолвил он, не отдавая отчёта своим словам, не заметив, какой сильной, полной смысла фразой остались слова в голове несчастной девочки, - ты вся дрожишь.

Его правая рука нежно прикоснулась к её ладони, нежным усилием притягивая девушку к себе, не сопротивляясь, как по предсказуемому сценарию, она повиновалась. Он молча обнял ее, растирая ей плечи и замёрзшие руки. Немного согревшись от общего тепла и сблизившись духовно, прогнав в душах страх и недоверие, вызвав тем самым великую усталость, они решили, что ничего не оставалось, как остановиться на ночлег.

- Надо поспать и набраться сил, у нас долгий путь впереди, - прогнав мёртвую тишину, нарушаемую лишь звуками опадающей листвы, произнесла она.

Уставший путник встал, снимая с себя потёртую шинель. Резким движением встряхнув, расположил защищающее от холода одеяние на пока ещё не остывшую землю, расправил его циновкой вверх.

- Если ты не будешь против, давай ляжем рядом, будет не так холодно, - произнёс тихо человек, пытаясь не оскорбить почти не известных ему польских обычаев. Он встал к ночному сиянию так, чтобы Луна осветила его глаза, и они заворожили её разум, ибо заманчиво притягивали к своей чистоте. Словно под влиянием светила, что всегда шло рядом с Землёй, не отдавая отчёта своим действиям, она подошла к нему, дотронувшись кончиками пальцев до его лица. Мгновение, и за рукой последовали горячие, полные страсти губы. Только происки Луны, лишь они могли настолько сблизить двоих совершенно незнакомых людей, разной судьбы, характеров и взглядов на веру.

Тело дрожало от страха неизведанного, рассказов о начальной боли, от страха унижения, стыда, но остановиться не было ни единой возможности. Чувствуя тепло мужчины, она расслабилась. Тепло мужчины, которого она надеялась встретить, о котором мечтала и немного боялась. Он имел над ней власть, а она, словно связанная в своих действиях по рукам и ногам невидимой нитью, не могла воспротивиться его холодным, но нежным губам. «Вот от чего берёг меня отец, - думала она, - неужели единственный, самый родной человек мог так жестоко поступить со мной, ограждая от любви, всего, чем я жила и мечтала, неужели это и есть то плохое, что пророчили мне с детства?!». Этот момент настал, как его ни откладывай, и она уже была не против, лишь коря себя за то, что не ушла из дома раньше. Она словно вспорхнула, расправляя невидимые крылья, на его руках, он нежно уложил трепещущее от желания тело на сооружённое ложе, спрятавшись за высоким, образованным травой и кустами укрытием, произнеся опять на непонятном ей языке слова:

- Никогда не забуду, как ты жила без любви.

Страсть овладела его разумом, он целовал её руки, шею, отодвигаясь от предстоящего безумия, пытаясь неким образом дать понять, что не желает зла, дать себе время, чтобы обдумать то, что любит другую, но страсть была неопровержима, благословляя любовь в диком её проявлении. Разум её прояснился после неловкого его движения спустить руку чуть ниже талии. Испугавшись предстоящего, она растерянно попыталась вырваться из любовной прелюдии. Мужчина, полностью владея ситуацией, схватил нежные руки за запястья и поднял их вверх над головой пленённой девы. Невменяемое состояние случайного знакомого стало пугать целомудренную жертву ещё больше. Словно бешеное, сердце билось у неё в груди, от страха и немыслимых ласок, чуть не взрываясь под натиском желания и страха перед неизведанными ощущениями. Отбиваясь ногами, умоляя остановиться, но не останавливаясь сама, целовала она его. Медленно развела ноги, продолжая умолять не делать того, что может привести к непоправимым последствиям. Голодный любовник, ослабив руку, державшую сделавшиеся словно ватными запястья, медленно провёл по её одежде, освободив задыхающуюся от волнения грудь. Освободившись от оков, стесняющих движение, девушка истерически произвела несколько ударов по нависшим над ней плечам. И через минуту, не сопротивляясь уже, руками обвила его шею, прижала к себе настолько сильно, что сама стала задыхаться от нависшего тела партнёра, от тяжести столь приятной, что не хотелось дышать вовсе, а пролежать под мужским гнётом целую вечность. Сквозь экстаз радости она почувствовала боль, немыслимую, невыносимую, будто её разорвало изнутри; лишь глоток воздуха позволил забыться, и боль стала стихать под движениями тел. Эйфория достигла глубины их чувств, боль незаметно ушла, так же как и страх, о котором она думала, в голове не было ни малейшего остатка, который мог бы вызвать это неприятное чувство. Было другое, одолевающее, наполняющее через край её тело, словно вместе с кислородом вырывалось оно у неё из груди, задевая голосовые связки, производя на свет стоны. Движения любовника стали сильнее, грубее, но это лишь стало разжигать томление души, хотелось взлететь, бёдра задвигались в такт с его мужественным телом. Вот ещё совсем немного - и она полетела, вспорхнув, словно птица, видя всё над собой, слыша его тяжёлое дыхание, стук сердец в тишине, ритмичный и быстрый, пока он не стал медленно успокаиваться. Он откинулся на спину, изнемогая от усталости, чуть перевернувшись на бок, обняв уснувшее её тело. Ведь она путь свой закончила, испытав столь искомую любовь, которой она боялась как греха, оказавшуюся её смыслом жизни, её спасением.

Дата добавления: 2015-09-07