Споры вокруг имени В. Белинского в литературной критике начала ХХ века.

Литература "серебряного века" была небольшим островом, в окружении "другой литературы", убежденной что она продолжает "лучшие традиции русской литературы", придерживается "честного гуманного направления", олицетворением которого были тени Белинского, Добролюбова и Чернышевского. Начиная с 60-х годов XIX века основными объединяющим центром общественной и политической жизни стал так называемый "толстый журнал", который как паровоз тянул за собой поэзию и прозу. Совсем по-иному ощущала себя на страницах толстого журнала критика, которая играла здесь достаточно заметную роль. По своему значению она шла сразу после публицистики, а иногда и сливалась с нею, как это было в журналах, развивших традиции шестидесятников, таких как "Русское богатство": его лидер Н.К. Михайловский часто выступал со статьями на темы литературы. Но именно потому, что критике придавалось такое большое значение, она была подчинена общей позиции издания. В 90-е годы соперницей толстого журнала становится газета. Единственное, в чем газетная критика принципиально отличалась от журнальной - вынужденной краткостью.

Среди критиков, начинавших в 900-е годы, были и такие, которые, имея все основания занять почетное место в новом литературном течении, предпочитали сохранять независимое положение в литературном процессе. К числу таких критиков относился Юлий Айхенвальд (1872-1928). «Импрессионистическая», или «имманентная критика» Ю. И. Айхенвальда. Айхенвальд о праве литературного критика на субъективное толкование художественного произведения и о посреднической роли литературного оценщика между писателем и читателем. Жанровое и комментаторское своеобразие литературных портретов русских писателей Айхенвальда.

Ключевым моментом деятельности Айхенвальда как критика стала публикация в издании 1913 года "силуэта" Белинского, где была предпринята беспримерная для своего времени попытка посмотреть на наследие основоположника революционно-демократической критики не сквозь наслоения и мифы о его непреходящем значении, а свежим взглядом. Никаких специальных задач по сокрушению авторитета либо его переоценки Айхенвальд словно бы не ставил. Это было "медленное чтение" сочинений основоположника революционно-демократической критики, сопоставление оценок и суждений, поиск их источников, в большинстве своем исходивших из дружеского окружения Белинского. Результат оказался поразительным: авторитет критика разлетался прямо на глазах. Очерк так и начинается: "Белинский - это легенда. То представление, какое получаешь о нем из чужих прославляющих уст, в значительной степени рушится, когда подходишь к его книгам непосредственно. Порою дышит в них трепет искания, горит огонь убежденности, блещет красивая и умная фраза, - но все это беспомощно тонет в водах удручающего многословия, оскорбительной недодуманности и беспрестанных противоречий…".

Но именно в силу того, что в очерке были представлены главным образом выводы и мнения, то есть результаты "медленного чтения", а не то, на основании чего они получались, сторонники Белинского, привыкшие клясться тенью и преклонять колена перед именем учителя, обрушили на Айхенвальда столь же голословную брань. О характере возражений наглядное представление дают заглавия статей: "Белинский - миф" (Павел Сакулин), "Правда или кривда?" (Иванов-Разумник), "Развенчан ли Белинский?" (Н.Л. Бродский), "Господин Айхенвальд около Белинского" (Евг. Ляцкий).

Казалось бы, это была не первая попытка развенчания Белинского, еще в середине 90-х годов на страницах "Северного вестника" появился цикл статей Акима Волынского, составивший позднее его книгу "Русские критики" (СПб., 1896). Но Волынский критиковал революционных демократов за отсутствие в их критике философского фундамента, твердых критериев и т.п., он пытался вывести русскую критику на новую дорогу, призывал к выработке твердых понятий и критериев. Совсем другим путем шел Айхенвальд: он предлагал взамен усвоения готовых мнений просто читать то, о чем эти мнения составляются.

43. Споры о судьбе России в эмигрантской публицистике. Полемика П.Н. Милюкова и П.Б. Струве.

Споры о судьбе России в эмигрантской публицистике. П. Милюков «Как пришла революция?» (1921), П. Струве «Исторический смысл русской революции и национальные задачи» (1918).

Милюков – «Последние новости» (левая печать), Струве – «Возрождение» (правая).

Читательская масса в 20-е годы отличалась в русском зарубежье не только большой политической активностью, но и большой пестротой политических взглядов. Многие политические партии утратили былое единство, растеряли своих членов. Сохранившаяся, в основном руководящая, часть кадетской партии в 1922 г., например, раскололась на правых (И. И. Петрункевич, Ф. И. Родичев, С. В. Панина, Н. И. Астров) и левых (П. Н. Милюков, М. М. Винавер, П. П. Гронский, И. П. Демидов, А. И. Коновалов, В. А. Харламов). Левые - "демократическая группа" - в 1924 г. объединились с правыми эсерами и правыми меньшевиками, создав Республиканско-демократическое объединение (РДО). Возглавляемое П. Н. Милюковым РДО претендовало на роль центра политических сил эмиграции. Справа от себя оно видело сторонников конституционной монархии, идеологию которой выражали газеты "Новое время" (Белград, 1921-1930), "Вечернее время" (Париж, 1924-1925), "Русь" (София, 1922, 1923-1928 ), "Русское время" (Париж, 1925-1929) и в том числе газеты, которые редактировал П. Б. Струве: "Возрождение", "Россия" (Париж, 1927-1928) и "Россия и славянство" (Париж, 1928-1934).

П. Б. Струве, его сторонники и соответственно его издания также претендовали на роль политического центра эмиграции. Но если Милюков формировал свой центр в основном из единомышленников, то Струве стремился объединить вокруг своего центра все последовательно антибольшевистские силы эмиграции.

П. Н. Милюков и его сторонники, которые выступали за республику на основе завоеваний февральской революции и против "активизма" во всех его формах, за тактику выжидания внутреннего разложения большевизма, повели на страницах "Последних новостей" яростную кампанию по дискредитации идеи "Зарубежного съезда". Они подчеркивали, что нельзя объединить представителей концепции демократического, правового государства с носителями идей монархизма и нового белого похода на Советскую Россию, что замысел единения во имя этой цели заранее обречен на провал. Но идея съезда, несмотря на нападки милюковцев, была поддержана большинством политических организаций русского зарубежья, и он состоялся в апреле 1926 г.

Острота публицистических споров объяснялась, прежде всего, первостепенной важностью их предмета - речь шла о судьбе России, о причинах постигшей ее катастрофы, о возможностях преодоления бедствия, о будущем своей страны. Причем в своих оппонентах, в представителях той или иной политической партии или организации участники споров нередко видели чуть ли не главных виновников постигшей страну беды.

Это, однако, не относится к полемике о судьбе России, которую вели между собой в эмиграции в руководимых ими изданиях П. Б. Струве и П. Н. Милюков. Уровень ее был недосягаемой вершиной для многих представителей эмигрантской журналистики тех лет. В споре столкнулись два выдающихся представителя русской политической мысли тех лет, знатоки российской истории, давно известные своими учеными трудами не

А то, что по таким проблемам оба автора могли вести полемику на самом высоком уровне, просвещенные читатели русского зарубежья помнили по событиям 1909-1910 гг., когда П. Б. Струве опубликовал в сборнике "Вехи" свою яркую, талантливую и глубокую статью "Интеллигенция и революция", а П. Н. Милюков ответил на нее наиболее основательной среди антивеховских выступлений статьей "Интеллигенция и историческая традиция" в сборнике "Интеллигенция в России". Интерес к спору подогревался и тем, что он велся двумя публицистами и их газетами в условиях полной свободы слова, абсолютного отсутствия какой-либо цензуры.

Следует отметить еще одну особенность этой полемики. Левая, в том числе и левокадетская печать, следовательно, и "Последние новости", была больше занята политической злобой дня, информацией с комментариями и без комментариев о событиях в мире, среди эмигрантов и в Советской России. Правая печать, в том числе и "Возрождение", гораздо больше, чем левая, уделяла внимание теме "историческая судьба России". Левая печать считала это показателем не просто слабости правой печати, а и ее политической порочности, заскорузлого консерватизма. "Их взоры прикованы к старой России", - писала газета "Последние новости" о правой печати и ее читателях, стараясь доказать, что им никогда не дано будет понять новой России 16.

Главный вопрос, который будоражил читателей и обсуждался в спорах "Возрождения" и "Последних новостей", всей правой и левой прессы: какой была жизнь в дореволюционной России - такой невыносимой, что революция была неизбежна, или совсем неплохой, и революция стала следствием случайных обстоятельств и субъективных факторов?

Вся левая печать, включая левокадетскую, (как впрочем и советская) обычно оперировала понятием "царизм", привнося в него внушительный набор отрицательных признаков: царизм - допотопный бюрократический, деспотический режим, это полный произвол властей, нищета, темнота и бесправие народа, отсталость науки и культуры, тюрьма для нерусских народов. Вывод - такое чудовище было обречено на гибель.

Возникшая в 1925 г. полемика о царизме между "Возрождением" и "Последними новостями", в которой приняли участие редакторы обеих газет - П. Б. Струве и П. Н. Милюков. 23 июня газета "Возрождение" выступила с передовой статьей, посвященной "легенде о царизме", получившей, как указывала редакция, широкое распространение на Западе, где стало принятым идентифицировать Россию с "царизмом", как с чем-то мрачным, средневековым, варварским, азиатским. В передовой статье подчеркивалось, что к созданию этой легенды приложила руку русская интеллигенция, ибо для нее "не признавать и ругать свое, боготворить чужое - было правилом хорошего тона". Теперь, сравнивая свое родное прошлое с чужим настоящим, мы, отмечал автор статьи, "начинаем по-иному оценивать историческую Россию... мы теперь определенно видим, что эта чужая жизнь не всегда лучше, а иногда определенно хуже нашей старой жизни ". Газета считает, что России есть чем гордиться: у нее была прекрасная армия, замечательная бюрократия, "недосягаемый по нравственному уровню и судопроизводственной технике суд". Она, по мнению газеты, успешно решала такие грандиозные по своему масштабу организационные задачи, как переселенческое дело или землеустроительные работы; она создала свой, оригинальный, тип административного устройства - земское самоуправление. Автор статьи категорически отвергал как "вредную и злостную сказку", будто революция началась из-за "невыносимого материального положения низших слоев населения". В статье утверждалось, что царствование Николая II "было вообще эпохой неслыханного экономического подъема" в России, что даже во время мировой войны русская деревня жила лучше, чем в европейских странах.

Милюков уже на следующий день, 24 июня, в своих "Листках из дневника" в "Последних новостях" немедленно отозвался на эту статью полным несогласием с каждым ее положением. На следующий день, 25 июня, Струве ответил на критические заметки Милюкова в своем "Дневнике политика" в "Возрождении". Через день, 27 июня, Милюков посвятил свои очередные "Листки из дневника" пространному критическому разбору этого ответа Струве. Наконец, 28 июня Струве в "Дневнике политика" подвел свой итог спору под заголовком "Некоторые положительные результаты полемики с П. Н. Милюковым". Спор проходил при огромном публицистическом накале. Редкий случай в газетной практике - авторы по очень серьезному вопросу давали друг другу молниеносные ответы. В чем же была суть их разногласий?

Милюков считал, что нельзя всерьез защищать царизм, ибо этот политический строй рухнул окончательно и бесповоротно под ударом истории. Он заявил, что пытаясь реабилитировать царизм, Струве и его газета всего лишь эксплуатируют усилившиеся в эмиграции "националистические чувства". Надежда на возрождение царизма, как всякая утопическая мечта, в конечном итоге приведет лишь к пессимизму. Он категорически против попыток на месте этой разрушенной иностранной легенды создать новую, "националистическую легенду о царизме", в интересах защиты не русской государственности, а устаревшего политического строя. Тут, пишет Милюков, и историк, и политик в нем одинаково возмущаются.

Милюков отмел все доводы в пользу состоятельности царизма, развитые в передовой статье "Возрождения ", а затем взятые отчасти под защиту самим Струве. Он настаивал на том, что обнищание масс в России накануне 1917 г. усилилось, и это послужило причиной, одной из главных причин, революции. А если деревня и не голодала, то, по Милюкову, только потому, что оставшиеся без мужчин женщины, чтобы прокормить детей, забивали скот. В ответ на тезис Струве о том, что революционные движения никогда не происходят на почве обнищания и оскудения, Милюков в порядке опровержения ссылается на "Великую французскую революцию". Эфемерность мероприятий царизма в переселенческом и землеустроительном деле он доказывает тем, что они были "сметены революцией". И, наконец, Милюков напомнил Струве о том, что он сам когда-то писал о вреде царизма в основанном им за границей журнале "Освобождение", из которого впоследствии выросла кадетская партия.

Стрвуе категорически отверг попытки объяснить февральскую революцию обнищанием и оскудением народных масс. Во- первых, считал Струве, хозяйственное положение России в годы мировой войны было лучше, чем в других странах. А во-вторых, Струве вообще отказывался видеть в указанной Милюковым зависимости какую-либо закономерность. Он был убежден, "что крупные и глубокие "революционные" движения - как бы их не оценивать - никогда не происходят на почве обнищания и оскудения нации".

Оба оппонента остались при своем мнении. Но Струве был удовлетворен результатами полемики. Для него оказалось очень существенным, что Милюков вынужден был признать два положения:

Дата добавления: 2015-09-05