MNiht endienent unserin were dar zuo dass uns Got iht gebe oder tuo (Pfeiffer, II. 546, 564, 633).

цаини, должен проявить его в активной деятельности. Жизнь в чистом созерца­ нии эгоистична. В Экхарте пробуждался современный дух. В его представлении идеальная жизнь никак не отождествлялась со средневековым уходом от мира. Вето произведениях ощущается дух евангельской свободы и радости⁴⁶⁷.

Спекулятивный ум Экхарта завел его на грань пантеизма, и неудивительно, что его гиперболические выражения были осуждены папой. Но его пантеизм был христианским пантеизмом, полным соединением души с Богом. Это было не поглощение божественным бытием, ведущее к утрате индивидуальности, а при­ жатие Божественности, изначального принципа Божества. Как человек может лучше передать мысль, что Бог — это всё, а всё — это Бог, если не этими слова­ ми, ставшими чем-то вроде девиза для Гегеля: «Око, которым я вижу Бога, — то же самое око, которым Бог видит меня. Мое око и Божье око — одно и то же, и есть только одно зрение, одно понимание, одна любовь»⁴⁶⁸. Однако такие выраже­ ния, покушающиеся, как может показаться, на своеобразие и индивидуальность души, все равно были гораздо полезнее, чем та настойчивость, с которой уважа­ емые учителя церкви рекомендовали исполнение внешних церковных обрядов и таинств.

Гарнак и другие историки возражали, что кельнский богослов не говорил о яркицении грехов. На это упущение можно не обращать внимания, если вспом- яить, насколько важную роль в его учении играют рождение свыше и положение человека как сына Божьего. Самый главный момент, в котором он отходит от схоластики, состоит в том, что он не опирается на таинства и на авторитет церк­ви* Он обращается к отдельным христианам, заботясь об их моральном и духов- аом благополучии. Хотя некоторые его мысли путаны, он не занимается схола­ стическими абстракциями и не ограничивает постановку проблемы одной только логической точкой зрения. Создается впечатление, что он искренне хочет тро­ нуть сердца людей⁴⁶⁹. Его слова проникнуты Minne — любовью, которую он так часто проповедовал. Но в одном он сильно отличался от современных авторов и проповедников. Он не говорил об историческом Христе. Для него Христос в нас является Богом внутри нас, и эта мысль была для него всепоглощающей. При всей возвышенности своего мышления он чувствовал ограниченность человечес­ кого языка и, советуя проявлять умеренность при определении Бога, говорил: «йгобы постичь глубины Божьей природы, мы должны смириться. Тот, кто хо­ чет узнать Бога, должен сначала узнать самого себя»⁴⁷⁰.

Не будучи ни народным вождем, ни сознательным реформатором, этот древне- немецкий богослов своим служением подготовил путь для Реформации. По фор- ке и содержанию его учение непосредственно побуждало людей отказываться от подвластности священству и обрядовому законничеству и обращаться к внутрен­нему опыту ради обретения уверенности в том, что они приняты Богом. Пфлай- дерер даже утверждает, что дух Экхарта был «духом Реформации, духом Люте­ра* движение крыл которого мы уже достаточно отчетливо различаем в мыслях

УЕг geht ein Geist evangelischer Freiheit durch Eckart's Sittenlehre welcher zugleich ein Geist der Freudigkeit ist (Preger, I. 452). См. проповедь о Марии в Pfeiffer, pp. 47-53. Также pp. 18-21,607.

Т Das Auge das da inne ich Gott sehe, das ist selbeAuge da inne mich Gott sieht. MeinAuge und Gottes Auge, das ist ein Auge, und ein Erkennen und ein Gesicht und ein Minnen (Pfeiffer, p. 312).

"Об этом хорошо говорит Лассон в Ueberweg, I. 471. Inge (p. 150) пишет, что кристальная честность Экхарта и великая сила его мысли в сочетании с глубокой верой и чистотой души делают его одной из самых интересных фигур в истории христианской философии.

Дата добавления: 2015-09-06