Потери в первые годы войны были большими. Не было ли страха перед истребителями противника?

- Что скрывать - бывало. В 1943 году у меня как командира эскадрильи был заместителем Юмкин (Юмкин Александр Иванович, ст. лейтенант, всего за время участия в боевых действиях сбил 8 самолетов лично и 1 в группе. Войну закончил в составе 111-го ГвИАП. Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени, медалями - прим. М. Быков). Как-то летим строем. Он ведет звено. А у меня было изумительное зрение - это здорово выручало. Я говорю: "Справа группа самолетов, выше нас на 2000-3000". Он тут же начинает ходить туда-сюда, мандражирует. Мы в атаку, а он - раз и уходит из боя. Второй раз - так же. Я его приглашаю к себе: "Ты что, твою мать, боишься?!" Он объясняет, что в полёте с ним все в порядке, а стоит сказать "немцы", и с ним что-то происходит, такой страх охватывает, что не он в силах себя сдержать и выходит из боя. Я ему тогда говорю: "Знаешь что, будешь со мной в паре летать. Если уйдешь, я тебя догоню и расстреляю". При всех сказал. Конечно, до этого никогда бы не дошло. И вот, летаем под Крымской. Держится. Прилетели, весь бледный. Говорит: "Ну, ты задал мне страху, командир!" Я с ним слетал несколько раз, и он стал в результате нормально летать.

Был и другой случай зимой 41-го под Можайском. Мы сопровождали "Илы". Взлетели шестеркой и идем сзади "Илов". Видимости никакой, попали в снегопад. Кое-как сопроводили их и вернулись обратно, а вскоре прилетает командующий авиации наземной армии, которой мы подчинялись (авиация тогда была в подчинении общевойсковых армий) Синяков. Приказывает: "Построить полк!". Построили. Выходит. Он такой строгий, всегда выпивши ходил и матом он не ругался, а разговаривал: "Кто стрелял?" А у нас под плоскостями 8 РСов вешали. Когда мы вернулись, я обратил внимание, что у одного из наших, Жуковина, нет РСов. Говорю ему: "Что молчишь? Ты стрелял?" - "Я". - "Выходи". Вышел, дрожит. А Синяков говорит: "Вот так, засранцы, надо воевать, как он воюет!" Я думаю, что такое? А Синяков говорит, что, мол, Жуковин одним залпом сбил двух "109-х". При всех наградил его Орденом Красного Знамени. Все: "Браво! Браво!" Потом спрашиваем Жуковина, как все произошло. Он говорит: "Я посмотрел в прицел - вижу два самолета - и сразу на все кнопки нажал. Все восемь штук выпустил. И двух сбил". Вскоре установилась летная погода, пошли вылеты с воздушными боями. Один вылет - Жуковин садится: не полетел с группой. Спрашиваю: "Что такое?" - "Барахлит мотор". Техники начинают пробовать, все нормально. Второй раз: "Барахлит мотор, не могу лететь". Техники разбираются, все нормально. Третий раз. Жуковин подруливает, я говорю ему: "Не выключай!" Сам сажусь в его самолет, взлетаю, отпилотировал отлично. Спрашиваю его потом: "Ты, что, дрейфишь, что ли?" - "Нет, командир, как тут дрейфить. Мотор не работает".

А вскоре он, так же вернувшись, на посадке поломал самолет. Его командир полка отдал под суд. Судили его, а потом в штрафной батальон направили.

И что ты думаешь? Когда я после войны уже учился в Академии, мы обычно на выходные дни приезжали мы в Москву. И вот, я иду в форме, как положено, и встречаю какого-то человека. Вижу, что должен его знать, но не могу вспомнить, кто это. Подходит он ко мне и говорит: "Что, командир, не узнаешь? Это я, Жуковин!" Батенька ты мой, какая встреча! Я ему говорю, давай, доедем до Монино, там мы выпьем по фронтовой. Приехали, он мне рассказывает, что был в штрафном батальоне, его как летчика направили с группой под Вязьму с заданием угнать "109-й". Самолет они не угнали, еле ноги унесли. Потом дали им задачу привести "языка". Пошли. Одного схватили, связали, и тащат по земле. На своих минах подорвались. Ему пятку оторвало, а этого немца убило. Я его спрашиваю: "Ну как в сравнении с авиацией?" Он говорит: "Знаешь, командир, вот где я страху натерпелся. В авиации так страшно не было".

Конечно, первое время был страх перед немецкими летчиками, перед их опытом. Когда мы сидели в Двоевке, летали над Ярцевым, я вел шестерку, и завязался воздушный бой. Причем так получилось, что в этой группе только я один к тому моменту имел опыт ведения боя, а остальные были "зеленые". Мы встали в оборонительный круг. Ни один немец не подошел к нам! Вернулись, сели. Я спрашиваю: "Ну, как?" - "Черт подери, соображают, не полезли на группу". Я говорю: "Главное не дрейфить, не смотреть, что он немец". Один потом подошел, признался: "Смотрю - крест, и у меня сразу дрожь". В бою надо стрелять, а у него дрожь в руках. Но все-таки он потом пересилил себя, стал сбивать фашистов. Уверенность в своих силах дается с опытом.

А практика была такая - если ты вышел из боя без причины, тут же СМЕРШ начинает тобой заниматься. Многие попадали в их поле зрения. В частности, Привалов, однокашник мой. Он немножко дрейфил, его хотели судить. Я вступился за него, потому что видел, что он сможет себя перебороть. Судить никогда не поздно, но это же летчик, надо сначала попытаться поработать над ним. Я его вводил в бой, с собой брал. Объяснял, что и как. Ничего, поправился парень, войну закончил - вся грудь в орденах (Привалов Константин Александрович закончил войну, имея на боевом счету один лично сбитый самолет противника - прим. М. Быков).

Подытоживая, скажу, что в начале войны на нас, конечно, морально давило превосходство немцев в воздухе. По уровню самолетов и точности стрельбы немцы все-таки были сильнее. Они летали свободно, а нас привязывали к определённому маршруту, изменить который мы не могли, превращаясь в мишени. Только ко второй половине войны мы уже стали ходить на "свободную охоту". "Свободная охота" - это самые лучшие вылеты: ты летишь ни к чему не привязан. Твоя задача - ловить ротозеев и стрелять. Ко второй половине войны во всех отношениях стало полегче.

Дата добавления: 2015-09-06