Глава 11. Все люди разные, каждый уникален, но массу их можно делить на две части

Все люди разные, каждый уникален, но массу их можно делить на две части, как в детской игре или сказке.
Женщины, мужчины, трансвеститы, транссексуалы, мужчины, ставшие женщинами, женщины, ставшие мужчинами… все они – всего лишь звери, которые натягивают чужую шкуру. Волки в овечьих кудряшках и овцы с волчьими клыками. Натягивать шкуру, которая тебе не принадлежит, можно сколько угодно, но она никогда не прирастет к коже и не станет твоей собственной.
Не имеет значения, кто ты – мужчина или женщина, важно только - добыча ты или хищник.
Не имеет значения, кем ты себя чувствуешь, кем тебя считают другие. Ты навечно останешься тем, кем родился - волком или овцой.
* * *
Паджет остался в кабинете технологии, с улыбкой выслушав напоследок все предостережения и глупые шуточки преподавателя. К механизмам он больше не подходил, хотя тянуло безумно, просто зубы сводило, и по телу пробегали мурашки от ощущения присутствия рядом острых предметов.
Он решил отвлечься и сделать то, что должен был – задвинуть стоявшие по всему огромному кабинету стулья под столы, вернуть инструменты на их места на стеллажах, проверить, выключены ли приборы из розеток, полить цветы на подоконниках и стереть с доски.
Из головы не шли загадочные слова матери о том, что «человек человеку – волк». Он всего лишь спрашивал у нее, как объяснить поведение «одного знакомого из школы», рассказав перед этим примерную историю побега Шелдона из старой школы.
Понятно было, конечно, что она имела в виду что-то такое умное и философское, но Паджету было не до загадок, и он понял по-своему. Хэллоуин прошел ужасно, они с Шелдоном смотрели практически весь уикенд старые фильмы ужасов, решив притормозить с развлечениями. Порезы на руках скучно зажили и уже не будоражили чувства, только если радовали при взгляде на них. Паджет был удовлетворен тем, что теперь его руки выглядели даже красочнее рук Шелдона. Швы же с языка он снял сразу, как пришел в четверг домой после салона, зашил осторожно сам сверху и снизу, как смог.
Язык сросся за ночь, а к понедельнику уже даже не болел. Хотелось написать доклад о фантастических способностях мышц к регенерации. Об отрезанных пальцах Паджет такого сказать не мог, конечно, но обрубками тоже уже бодро шевелил. Только поверхностями больно было прикасаться к тупым предметам, но кровь больше не шла, и слой бинтов стал совсем тонким.
Шелдон рассказал такую новость, что Паджет долго думал, прежде чем смог сложить все слагаемые и сделать выводы.
- Не может быть, - сначала вырвалось у него, когда он услышал это. Шелдон кивнул с диким выражением лица, не отводя при этом взгляда от экрана телевизора, на котором машины врезались друг в друга на арене, засыпанной песком и окруженной ревущей толпой фанатов.
- Может. Его матери было пятнадцать, когда она залетела на групповушке от какого-то придурка, а потом сбежала из дома и родила, прикинь. Она собиралась отдать ребенка на усыновление в какую-то семью, но они в последний момент отказались, потому что та баба сама забеременела, представь себе.
- Как в кино.
- Круче. Она хотела его сначала утопить в реке у нас в городе. Она жила прямо в нашем, черт возьми, городе. Но не решилась, поэтому взяла и подбросила его на порог какого-то дома. Угадай, блин, какого дома? Он был возле леса, Ужасное Авеню.
- Мне кажется, или мы именно туда ездили пугать твоего козла?
- Именно. Угадай, кто был этим выродком, которого ей заделал какой-то наркоман?
Паджета перекосило, он застонал и хлопнул себя ладонью по лбу.
- Какая жесть.
- Вот именно. Короче, сейчас он Мун Гудруни, а мог бы быть кем-то другим, жить в сарае, как они сейчас, на завтрак, обед и ужин есть кукурузные хлопья, донашивать обноски и воровать на новые шмотки. Короче, тогда-то ей было пятнадцать, а в двадцать она вышла замуж, долго не могла снова забеременеть, и муж ее кинул, прикинь, ушел к какой-то стерве. А она – бац, залетела, просто сразу тесты не показывали, такая фигня, в общем. Ей было двадцать шесть. Ну, она и родила Шейна, теперь они живут вдвоем. Прикинь, шутка жизни, да? Ей было пятнадцать, когда она родила Муна. Сейчас Шейну пятнадцать. Ей было двадцать шесть, когда она родила Шейна. И Гудруни сейчас почти двадцать шесть.
- Роковые числа прям. Если бы они оба были девками, самое время синхронно залететь, - Паджет посмеялся. – Поверить не могу, что помогал брату козла, который тебя подставил.
- Поверить не могу, что сам помог и попросил тебя помочь брату козла, который меня подставил. То есть… мне противно было, конечно, когда он спросил, почему я такой добрый, а я выложил ему все без секретов, а он так охренел и рассказал мне эту санта-барбару… но потом я подумал… он же видел его только в рекламных роликах, буквально, в кино. Мать-то его сбежала из города, когда Муна подбросила, жила в Вестлейке, все такое, зарабатывала. А в этом году они только сюда переехали, купили дом. В общем, такой, средний дом, но у них пусто, холодно и стремно как-то. Не в смысле бутылки валяются, бычки от сквозняка по полу катаются, а… она постоянно на работе, а он занимается фигней, курит и пьет иногда.
- Я тоже курю и пью, - Паджет пожал плечами. – И что?
- Но тебе скоро восемнадцать. А ему нет шестнадцати.
- Он выглядит старше.
- Так он наполовину француз, они всегда крупнее, чем на самом деле.
- А Гудруни моложе двадцати пяти выглядит.
- А на рожу они все свежие, да, - Шелдон кивнул.
Потом они решили забыть об этом, забыть о первоклашке, которого больше никто не станет бить, и собрались приятно провести остаток воскресного вечера. Но получилось не совсем приятно, когда Шелдон вдруг высказал свое «независимое мнение настоящего критика».
Паджет, который уже почти готов был пропустить мимо тот день, когда ему предпочли другого, был неприятно уколот шутливым замечанием, что он постоянно ведет.
- А что, по-твоему, я должен делать, я же не девка, - вырвалось у него с сарказмом, но заметным раздражением.
- Я знаю. Но…
- Хочешь сказать, если сравнивать нас двоих, я буду снизу?.. – Поуг прищурился и уставился на Шелдона испытующе.
Мур долго молчал, а потом вздохнул и отвел взгляд.
- Извини, мне сначала именно так и казалось.
- У тебя, смотрю, неверное обо мне представление, - Паджет хмыкнул. – Это почему? Потому что у меня волосы длиннее, чем у тебя? Потому что я глаза, может, крашу? Почему?
- Именно поэтому. Стереотипы, извини, - Шелдон снова пожал плечами, явно не собираясь превращать это в скандал и не видя никаких причин этого делать. Но Паджета было уже не остановить, мысли помчались хуже стада бизонов.
Шелдон был не просто таким же, как Гейб, он был еще хуже. Если Гейб был хотя бы сильнее, выше, просто крупнее и мужественнее, если он мог претендовать на звание «ведущего» хотя бы по внешности, то Шелдон этого делать не мог. Он не выглядел так уж мужественно, чтобы сильно давить на это, а какие-то мелочи, вроде накрашенных глаз и крашеных волос не имели значения.
Паджет сунул в рот сигарету, несмотря на выразительный взгляд Шелдона, который был от этого не в восторге. Он все время одергивал его с четверга до конца выходных, чтобы в разрезанный язык не попала какая-нибудь зараза. Паджет раздраженно показал ему сросшийся язык, которым мог бы уже и пользоваться, пока целовался, а не баловаться, как в начальной школе, одними губами.
- Уму непостижимо, - вздохнул он, сидя рядом на полу перед телевизором, мерцание которого освещало лица. – Почему вы все думаете, что я – какой-то педик? Реально, Мур, ты чего там себе придумал?.. То угрожал, такой крутой был, а потом сдулся, стоило начать.
- Потому что…
- Это не твое, - Паджет оборвал его. – Я вижу. Я знаю. Тебя прикалывает все такое новое, но ты не можешь долго так. Ты – такой же, как они, ты все равно возвращаешься к этой фигне, вам нужно постоянно трахаться. И ты почему-то решил, что вместо бабы у тебя буду я. Так вот, я тебе объясню кое-что. Во-первых, это не я сейчас отбивался и жаловался, что я такой «ведущий», а ты. Во-вторых, ты далеко не тот, кто способен хоть в чем-то надо мной доминировать. Просто знай это. И целуешься ты, как баба, - он хмыкнул.
- А ты даже когда на спине лежишь, ты все равно как будто сверху, - парировал Шелдон. – У тебя на лбу большими буквами написано «упоролся на власти». Ты даже не мазохист, посмотри на себя. Какой из тебя мазохист, если у тебя кровь носом шла от восторга, когда ты разобрался с этим сопляком? Я не знаю, что именно ты с ним там сделал, но видно было, что ты гораздо больше тащишься, когда кому-то больно, а не тебе. Не знаю, зачем ты себя калечишь. Ты не ловишь кайф, ты не чувствуешь этой долбанной свободы, понимаешь? Я вижу по глазам, ты понятия не имеешь, что такое метаться и на стену лезть от того, как тебя все достало. Знаешь, почему? Потому что у тебя не семья, а американская мечта, блин, классные родители и отличная сестра. Ты просто не знаешь, что такое страдать, ты не освобождаешься, когда режешься, ты просто делаешь это бессмысленно, ради шрамов, что ли? Как дышишь? Дышать, чтобы дышать, жить, чтобы жить, резать, чтобы резать?
- А у тебя, черт возьми, такая семья проблемная, оборжаться можно, - Паджет засмеялся гнусно, с презрением, поднимаясь и закидывая на плечо ремень сумки, взяв в руку скомканный плащ. – Отец, который торгует телефонами и пейджерами, владелец неплохой такой сети, мачеха, которая готова тебе чуть ли не отсосать, чтобы только ты прекратил строить из себя жертву и начал жить нормально.
- Я строю жертву?..
- Извини. Чтобы прекратил чувствовать себя жертвой. И милая младшая сестра, с которой ты тупо не можешь найти общий язык. У меня она золотая, что ли, по-твоему? Я просто не жду от людей чего-то, что мне бы понравилось, понимаешь ты это? Вы какие-то все конченые. Вы смотрите на человека, придумываете ему образ, руководствуясь внешностью, а потом начинаете разочаровываться в нем, когда личность оказывается далекой от ваших фантазий, так? Не так, что ли? Я люблю своих предков такими, какие они есть, и сестру тоже. Поэтому у меня все классно, и меня избили всего раз, но я вышвырнул их из города за это, так что никто меня больше не тронул. Ты понимаешь, что ты мог прекратить любые нападки на себя, если бы хотел? Ты и правда глупее этого придурка, который твоего сопляка бил. Да плевать, что Гудруни – сын директрисы. Ты все равно сбежал в другой город, что мешало тебе сделать это раньше? Что мешало поднять дикий скандал? Да эту стерву выперли бы с места сразу же, и она вместе со своими выродками отправилась бы искать новую работу, а ты бы жил спокойно. Так что я не сомневаюсь, что ты страдал от его побоев, конечно, но ты сам в этом был виноват. И ты, знаешь… ты – просто жертва. Конченый мазохист. Да, я не такой, как ты, ты – настоящий мазохист, ты страдаешь, когда тебе плохо, но ничего не делаешь, чтобы прекратить это, как будто тебе это реально нравится. Ты слабак. Ты трус и жертва, понял?
Шелдон тоже вскочил и шагнул к нему резко, Паджет даже не вздрогнул и не моргнул, переводя взгляд следом за его движениями и продолжая смотреть в глаза с насмешкой.
- Что? Мне не страшно. Что ты можешь мне сделать такого, чего я реально могу испугаться? Ты не смог меня научить быть жертвой, потому что я никого не боюсь, ничего и никого, я не врубаюсь, как можно бояться людей, ведь они – просто люди. Пусть они меня боятся, я могу что угодно сделать, мне плевать на их убогие чувства. А ты так беспокоишься обо всяких малявках, которые оказываются родственниками твоих врагов, что это просто смешно. Тебе не кажется, что это – твоя судьба? Постоянно влипать в тупые ситуации из-за своей сентиментальности? Ты же мужик, включи цинизм наконец. Иначе ты через десять лет станешь таким же придурком, как твой Гудруни. Хватит жалеть себя и других, просто возьми и живи, найди себе смысл жизни, наконец, а не пытайся притвориться кем-то. Не надо было смотреть на меня и думать, что сможешь быть таким же. Или ты даже верил, что ты – такой же? Я не нуждаюсь в жалости и «освобождении», я просто кайф ловлю, когда мне больно, когда другим больно, мне само ощущение нравится, я – нормальный, а ты – нет. Вот, в чем твоя проблема. Принимаешь все слишком близко к сердцу, которое у тебя просто огромное, по-моему. Я все понял про тебя почти сразу, как ты мне все рассказал. А знаешь, почему? Потому что такие, как ты, не меняются. Если бы ты был крутым и сильным, ты никогда бы не резал руки и не пытался успокоиться этим. Ты бы не прятал это, ты бы не стыдился этого, не гордился этим. Будь ты, как я, ты бы просто делал это из удовольствия и не скрывал, даже не обращал на это внимания. Я же не делаю драмы из шрамов на коленках от велосипеда? Если бы ты был сильным, на тебя никогда бы не посмели смотреть, как на слабака, не посмели издеваться. А они знали, что ты не сможешь ответить, что ты будешь терпеть и страдать, ржали над тобой, над твоими страданиями, которые реально выглядят смешно, уж извини. От тебя несет слабостью и ранимостью. Ты – девка, просто баба. Поэтому гомик Гудруни на тебя и запал, потому что ты такой же слащавый, как твоя подружка Кейтлин.
- Да пошел ты! – вырвалось у Шелдона. – Ты просто спрашивал, а я просто рассказывал! Какого черта надо было анализировать это, мать твою?! Ты такой крутой, раз у тебя предки в мозгах копаются, да?
- Да я машинально, - Паджет фыркнул и шагнул к нему сам. – А что такого? Кто тебе сказал, что тебя больше никто не предаст? Гудруни ничему не научил? Хоть это-то ты должен был понять, что людям верить нельзя? Я тоже сначала повелся на твои сказки, что ты ревнивый, все такое, прям безумный садист, руки-ноги режешь. Да ты зеленеешь, когда кровь видишь. Ты даже не можешь вскрыть себе вены, если только сам не на грани срыва. А я это делаю просто потому, что мне нравится.
- Знаешь, почему ты повелся?.. Потому что ты пытаешься найти такого же, как ты сам, - вызверился Шелдон, перестав слушать звон крушения своих стереотипов и сдерживая горькие слезы обиды. – Потому что это ты ревнуешь к любому столбу. Думаешь, я тупой, не понял, что ты обиделся, когда я с ним пошел? Думаешь, я не слышал, как ты меня позвал тогда?..
- Вот именно, Мур, - Паджет осклабился. – Я знал, что ты слышал. Я знал, что ты врал мне в четверг, когда пришел, видно же было. Поэтому я тебе сейчас все это сказал. Ты – просто лжец, который пытается влезть в волчью шкуру, чтобы тебя больше не мучили. Да, ты можешь отбиться, но только от малявки, который очевидно слабее тебя. А если на тебя снова наедут такие, как Принстон с Гранжем, ты просто кирпичный дом сложишь на месте. Потому что ты боишься, что они тебя поколотят. И потому, что подсознательно, глубоко в душе, Шелдон, ты представляешь, как они тебя… трахнут, - шепотом добавил Паджет, встав к нему вплотную и явно издеваясь. – Это видно даже по взгляду. Ты – не хищник, ты – добыча. Баба, которая постоянно чего-то боится, но в то же время этого самого и ждет. Переехал и думал, что здесь все будет иначе? Что притворство скроет твою реальную личность? Уверен, да? Может, родной Гудруни был лучше?..
- Ты мне что, угрожаешь?.. – опешил Шелдон, вытаращив глаза в шоке.
- Нет, что ты. Я просто уточняю, не боишься ли ты, что Зак с Гейбом обо всем узнают. Они же думают, что ты убежал от наивного мажорного педика, а не от крутого придурка, который хотел нагнуть тебя раком. Что будет, если они узнают? Они отвернутся от тебя. Так что давай, натягивай свою маску надежнее, прикидывайся и дальше, но я тебя раскусил. И я тебя насквозь вижу. Рассказывать-то никому не стану, но ты сам себя не обманывай, ладно? Не пудри себе мозги своей крутостью, потому что она у тебя только снаружи, а внутри… - он вздохнул и пожал плечами, развернулся и бодро пошел к двери.
Шелдон так и остался стоять в темной комнате перед мерцающим экраном телевизора, пока не громыхнул замок.
В понедельник они друг друга подчеркнуто игнорировали. Точнее, Паджет просто сидел на своем месте совершенно спокойно, и если бы Шелдон вошел и сказал «доброе утро», он ответил бы ему тем же.
Но Шелдон сделал вид, что они вообще не общались никогда в жизни, ему явно было больно. Паджет сдерживал довольную ухмылку. С того самого момента, как Шелдон посчитал себя главным, как он осознанно пренебрег другом ради своих припадков жалости, как он подумал, что Паджет переживет это… дружба закончилась. Поуг просто ждал возможности вылить ведро яда ему прямо в душу, высказать в грубой и обидной форме все то, что не стал бы говорить никогда, останься они близкими друзьями.
Шелдон сам был виноват во всем, и Паджету было ни капли не стыдно, но от ощущения чужих страданий, пусть и душевных, он себя чувствовал прекрасно. Шелдон поменялся местами с девчонкой, которая сидела перед Кейтлин, и она без проблем села к Паджету, уступив свою парту и продолжив красить ногти уже рядом с новым соседом.
Он меланхолично дочитывал книгу об искусстве связывания, точно так же не замечая ее, как она не замечала его.
Он не чувствовал, как и Шелдон, только взгляд Гейба, который был полон экстазического торжества и ликования. Который упирался ему в затылок.
- Чушь, - шепотом буркнул он себе под нос, отряхивая руки от мела и откладывая щетку, которой стирал с доски. – Не станет же он даже из этого делать трагедию, правда?.. Наивный идиот. Это было сразу понятно по нему, как только начал лезть ко мне, когда пришел, - вздохнул Паджет и пошел на выход. Он напоследок осмотрел, стоя на пороге, кабинет, закрыл его и отправился к лестнице, раскручивая ключ на пальце.
Из соединявшего два коридора перехода как раз вышел Шейн, листавший учебник. Он возвращался с дополнительного урока по географии и пытался понять, с какой стати его доклад не понравился преподавателю на целую тройку.
Голову он поднял, едва услышал шипение и металлический щелчок банки с газировкой, которую кто-то открыл. Это оказался спасший его на прошлой неделе старшеклассник, с которым Шелдон сначала бродил повсюду до выходных, а сегодня вдруг расплевался и даже взглядом не встречался.
Шейну хотелось окликнуть его и сказать хотя бы банальное «спасибо», но он подозревал, что это никому, кроме него, не нужно, а потому сдержался и просто выглядывал из-за угла, наблюдая за ним.
Звонок после дополнительных занятий не звенел, учеников отпускали по часам, и из кабинетов повалили уставшие, раздраженные малолетки.
Послышался глухой удар, чей-то вскрик, а потом Шейн вышел из-за угла, за которым прятался, и увидел, что все на лестнице расступились.
Банка откатилась к самой входной двери, розовая клубничная газировка расплескалась по полу, а у основания лестницы Шейн увидел своего спасителя, которого не успел поблагодарить. Его забинтованная рука как-то странно перекинулась через вывернутую шею, а из разбитого при ударе о пол носа текла практически черная кровь. Чем больше становилась лужа этой крови, тем понятнее было, что он не просто сломал шею и руку, а разбил череп, и бордовые волосы смешались по цвету с его медленно вытекающим содержимым.
- О, господи, - вырвалось у Шейна шепотом, и он даже не мог моргнуть, чувствуя, что не в силах сделать шаг навстречу лестнице.
Над его ухом раздалось звучное хлюпанье, будто кто-то шмыгнул носом. Шейн дернулся и оглянулся.
- Охренеть можно, - высказал его одноклассник, второгодник, который в пятницу даже подходить не смел, да и сегодня его избегал.
- Ты вообще сдурел?! – вскрикнул Шейн, шарахнувшись от него и чуть не выронив учебник.
- Я?! – парень от него тоже шарахнулся.
- Ты его толкнул! Он тебя избил тогда, а ты теперь его толкнул!
Гул на лестнице и в холле вдруг прекратился, и даже вахтерша посмотрела на них.
- Я никого не толкал, что ты несешь?! Я только что вышел, эй, скажите?! – парень возмущенно оглянулся на тех, с кем был в кабинете. Они покивали, и вахтерша махнула рукой на вопли Шейна, оказавшиеся не в тему.
Он чувствовал себя заживо похороненным, понимая, что единственный надежный защитник, которому удалось поставить его мучителей на место, кажется, мертв. Его живописный вид снимают на телефон, а к завтрашнему дню эти фотографии разойдутся по всей школе.
- И вообще, какого хрена я с тобой разговариваю… - протянули Шейну вслед презрительно. – Я сказал уже, чтобы ты не подходил ко мне со своими придурочными дружками. Ну, хоть одним меньше, и то хорошо.
- Ты сам больной, - дала ему подзатыльник одноклассница. – Он же умер!
- Так ему и надо, мне не жалко, - он раздраженно фыркнул и спокойно пошел вниз по лестнице, на всякий случай держась за перила. Наглядный пример, растянувшийся перед нижней ступенькой, убеждал в том, что лучше не выпендриваться.
«Да, черт… черт, Шелдон же еще есть. Да. Его этот козел тоже боится. А уж этого, который огромный, был с этим, тем более боится. Вон он, стоит. Надо хотя бы его поблагодарить, а то вдруг… тоже… что-нибудь с ним случится», - подумал Шейн неловко и собрался было подойти к старшекласснику в красной форменной куртке футбольной команды, но его что-то остановило. Гейб наклонился к питьевому фонтанчику возле автомата с газировкой и жадно принялся глотать воду, будто у него в горле внезапно пересохло, хотя жарко совсем не было даже в школе с отоплением. Он не спешил вниз, не бросался к телу упавшего с лестницы одноклассника, который явно был его близким другом, как Шейну казалось.
Он незаметно вытер руки о джинсы.
У старших классов не было дополнительных занятий после уроков. А по понедельникам не было даже тренировок по футболу.

Дата добавления: 2015-09-06