Глава 6. На улице уже стало совсем темно, и огни фонарей видны были

На улице уже стало совсем темно, и огни фонарей видны были, стоило встать.
Паджет не стоял, а сидел на полу возле кровати, привалившись спиной к тумбочке, и вертел в руках новое лезвие. Проснулся он недавно, очнулся с трудом, хоть и недолго был в состоянии между смертью и просто потерей сознания. Потом он спал, а когда выспался, это не было похоже на выныривание из-под воды. Это было мучительным спасением чьими-то сильными руками, так что проснулся он с головной болью от пива, головокружением от удушения, и тошнотой от того и другого вместе.
Шелдон спал и не слышал, как у него в ванной кто-то обнимался с унитазом, а потом рылся в ящике с аптечкой, сложенной мачехой.
Паджет, когда выпил горсть таблеток от головной боли и от тошноты, достал новую зубную щетку из нераспечатанной упаковки и только потом заметил в зеркале, что уже раздет.
Со щеткой и стекающей по подбородку пеной от пасты он стоял несколько минут, в ужасе глядя на свое отражение и пытаясь вспомнить, в какой момент то ли сам разделся, то ли Шелдон его раздел. Судя по всему, в этот момент он не был в сознании, что успокаивало весьма относительно, но все равно делало ситуацию немного проще.
Да, он в чужой квартире.
Да, он раздет до трусов и не помнит, как и почему его раздели.
Да, он знаком с владельцем квартиры и тем, кто его, вероятно, раздел, всего два дня, если считать дни целиком, а не вычислять часы, которые они провели вместе.
Зато он все еще в трусах. Зато у него ничего не болит, кроме горла и уже проходящей головы. Зато он сам не участвовал в раздевании, а значит, ответственность лежит не на нем, и стыдно быть не должно.
Зато ему плевать, сколько они с Шелдоном знакомы, если было так здорово, что он даже успел испугаться всерьез, а не как с Гейбом – притворялся испуганным.
Выйдя из ванной, он решил домой не торопиться, проверил сообщения в телефоне, ответил сестре, сказал, что прогулялся до «друга». Получил в ответ сомнительного содержания саркастическое замечание, снова ответил, что родителям лучше сказать, что это по урокам. Патрисия ответила что-то совсем невразумительное, но еще более ироничное, он бросил телефон в сумку и решил забыть про него.
В конце концов, не будет же Шелдон его выгонять. Во-первых, он живет один, и у него просто нет причин это делать не по своей воле. Во-вторых, Паджет ему не мешает, и они очень даже поладили, так что причин делать это по своей воле у Шелдона тоже нет.
У него вообще нет причин этого делать, ведь они не шумели, не мешали соседям, не делали ничего плохого.
Когда стало совсем нечем заняться, он не стал включать телевизор, да и будить Шелдона тоже не хотелось, чтобы не мешать. Паджет к нему испытывал то ли благодарность, то ли нежность, то ли и вовсе восторг, а потому сидел рядом с кроватью на полу и бормотал что-то себе под нос.
- Так вот, - воздел он палец к потолку глубокомысленно. – Я не помню, почему я раздет. Поэтому я расскажу тебе о причинах так же, пока ты спишь, чтобы ты тоже не помнил. Смысл в том, чтобы это было как бы больше, чем можно… больше, чем даже я сам позволяю. Чтобы это не было, как у этих извращенцев – садомазохистов там всяких. Всякая романтика – да, с согласия, но суть ведь не в ней. Это две совершенно разные вещи. Ведь насилие и изнасилование – понятия практически не связанные. Я не хочу, чтобы меня изнасиловали в любой форме и на любом уровне. Я не хочу даже, чтобы ко мне прикасались вот так, как Гейб там хотел, без моего согласия. Я хочу, чтобы по отношению ко мне проявляли насилие. Вот его можно проявлять не просто без моего согласия, а сверх моего отказа. Пусть я даже кричу и вырываюсь, хоть такого пока и не было. Но я предполагаю, что такое может быть, я же не железный, так что сразу уточняю всегда. Гейбу я тоже пытался объяснить, но он не въезжал. А если и въезжал чуть-чуть, опять приходил в ужас, придурок. Они же не разделяют понятия насилия и грубости в отношениях. В том и суть, я же могу обойтись без всяких этих «отношений», без всего. Лишь бы было вот это. Но я не могу наоборот, чтобы этого не было, а всякие там потрахушки и обжимания были, это так тупо и скучно, - он вздохнул, встал на колени и повернулся к кровати, поставил локти на ее край, глядя на вроде бы спящего Шелдона. – Обалдеть, я начал рассказывать, чтобы ты не услышал, а теперь придется, наверное, тебе еще раз все повторить потом, чтобы точно слышал, - Паджет улыбнулся и взял Шелдона за руку, перевернул ее осторожно ладонью вверх и погладил пальцем шрамы, наклонился, так что коснулся их кончиком носа, а потом – губами.
Ощущение было непередаваемое, хотелось закрыть глаза и не разрывать контакт, потому что для прочной кожи на подушечках пальцев шрамы были слишком нежными и мягкими, а для тонкой кожи губ – самое то, невыносимо вызывающие прилив агрессии линии на нежном запястье. Вроде бы огрубевшие, мертвые клетки, которые составляют шрам, уже не назвать кожей, они – что-то переходное, но такие жутко красивые, что нельзя оторвать взгляд и перестать трогать.
- Спишь, - констатировал Паджет, рассевшись на полу, чуть согнув ноги, а локоть поставив на кровать ближе к бедру Шелдона, подперев ладонью голову, разглядывая его руку. Новым, совершенно чистым и еще ни разу не запятнанным лезвием он провел, не удержавшись, по полностью зажившему шраму светлого, почти телесного цвета.
Почти телесного, это несоответствие просто манило. Паджет, конечно, не нажимал на лезвие, просто смотрел, как оно касается голубоватых вен, прячущихся в руке.
Он посмотрел на свою руку, убрав ее от головы, попробовал надавить краем прямоугольного лезвия на косую вену у самой ладони. Укол был такой грубый и широкий, что стало не по себе и немного страшно. Удушение Паджет изучил уже очень хорошо и прекрасно представлял процесс, симптомы, последствия после того, как он очнется.
Но он не мог даже на секунду представить, каково сидеть с разорванными лохмотьями кожи на руках, истекая кровью и глядя, как проступает из ран сукровица. Дыхание от этих мыслей сбивалось, и очень-очень хотелось проверить.
Ему неизвестно было моральное несоответствие действительности, когда психологически все обстоятельства в жизни просто слишком давят изнутри, и человек взрывается яростью, кричит, бросаясь на стены, рвет и мечет все вокруг себя, а потом хватается за нож или бритву, чтобы вскрыть вены. Полоснуть со всей силы по ним раз, другой, третий, не останавливаться до тех пор, пока вся ненависть не выйдет, пока внутри не станет спокойно и тихо, пока весь шторм не выплеснется наружу, и не вернется штиль. Тогда наступает кровавый закат, и эта кровь стекает в ванну с теплой водой, как солнце уплывает за горизонт моря.
Шелдон это знал, он прекрасно знал, как хорошо становится, когда ты хочешь сломать кому-нибудь руки, ноги, оторвать голову, убить собственное домашнее животное, заорать до срыва голоса, но нельзя этого делать, чтобы не выдать ничем ураган в своей душе, чтобы никто его не увидел. И с каждым порезом, расходящийся на руке «рот» раны дает представление о том, какую боль испытывали бы все виновные в этих страданиях. Режешь свою руку, но чувство, будто эту боль чувствуют они, уроды, которых ты ненавидишь, и становится прекрасно, а потом просыпаешься от этого сна наяву и чувствуешь, как раны горят, смеешься и захлебываешься слезами восторга, не можешь остановиться, режешь еще и еще, и еще, а потом хватаешься за голову и видишь, что весь в крови, вся одежда, вся ванная комната, а вода в ванне уже давно покраснела.
Шелдон, который слышал все с того момента, как его одноклассник и гость хлопнул холодильником, из которого доставал сок, открыл глаза.
- Я, если честно, особо садистских наклонностей в себе никогда не чувствовал.
- Значит, не спишь, - так же равнодушно и спокойно поправился Паджет. – Много слышал?
- Все, - Шелдон хмыкнул и приподнялся на локтях, развернув левую руку, которую Поуг рассматривал, снова ладонью вниз. – Я неплохой актер, да?
- Замечательный. Намного лучше, чем этот козлина, как там его… Гудруни?
- Да ну, он признанный актер.
- Плевать, он устарел уже, ты лучше. На сцене-то играть легко, перед камерами, а в жизни – сложно. Хотя, ладно. Извини за этот приступ откровения, на меня просто произвело впечатление… ну, сам понимаешь. Круто было.
- Я сам просил рассказать. И ты насмотрелся, вроде, - Шелдон намекнул на свою руку. – И я не к тому, что я вежливо пытаюсь отказаться. Я вежливо пытаюсь уточнить у тебя детали.
- Какие еще детали?
- Если мне захочется «отношений», мне разрешения, что ли, спрашивать?
- Нет, - Паджет хмыкнул, лениво разлегшись наполовину на полу, наполовину на кровати. – Ну… в лифте ты же не спрашивал вслух разрешения. Просто. Если я не захочу, я так и скажу, назову причины. Потому что ты… я не гей, еще раз напоминаю. Я не кидаюсь на всех, у кого член есть тоже, как Гранж. Но ты мне… как бы сказать…
- Ты мне тоже, - заверил Шелдон, не дожидаясь, пока он сможет выдавить это признание. – И я тоже не гей, я же сбежал от этого урода. А если я тебе тоже… может, будем называть это именно «отношениями»? Чтобы никто не докапывался и не пускал там тупые слухи, вроде Кейт. Мало ли. Все равно мы…
- Хорошая идея. Твои родители не будут в ярости?
- Ой, они бы даже на Гудруни отреагировали спокойно. Ну, попсиховали немного, а потом смирились бы. Она же мне не мать, а мачеха. И хрен с тем, что она там говорит, что я ей – такой же сын. У них с отцом общая дочь, на нее все надежды, на мне все восторги давно закончились.
- Значит, если ты скажешь, что закрутил с таким положительным во всех отношениях мной, они не шелохнутся?
- Положительным? – у Шелдона вырвался саркастичный смешок.
- А как же. Я нормально учусь, на самом деле, родители у меня – известные врачи, многим мозги вправляли, жизнь налаживать помогали. Твоим тоже помогут, если я попрошу, даже бесплатно. Представляешь, какая дружба у них начнется. А мы же не станем вести себя, как эти полоумные в кино, мы будем делать вид, что мы просто такие друзья-друзья, изредка уточняя, что не прочь перепихнуться, - Паджет засмеялся глухо.
- Так вот, что я хотел уточнить… можно делать с тобой, что угодно, даже если ты вырываешься… вырываешься в шутку или всерьез?
- А как отличить? – Паджет и сам не понял разницы.
- Ну, не знаю. Есть такие, которые просто отказываются, потому что не хотят. Ну, вот именно сейчас не хочется. Или я тебе говорю – давай я тебе руку отрежу, а ты вообще этого не хочешь, начинаешь отказываться. Мне что, делать это насильно?
- Если захочешь, - категорично согласился Паджет и кивнул, сев на полу ровно.
- Ты серьезно? – Шелдон поднял брови.
- Абсолютно. Тебе в голову не придет ничего такого, что я не смогу понять и вытерпеть. Ты же не вконец сумасшедший.
- Ты, как оказалось, тоже. Или вконец. Не могу понять. Мы сейчас всерьез обсуждаем какой-то изврат, это – уже что-то за гранью адекватности. Твои родители порадовались бы материалу для работы.
- Да меня бесполезно лечить, я слишком внятно излагаю свои требования, чтобы попытаться зацепиться и вывести меня на диагноз. Я так им разъяснил свои пристрастия, что они сами неделю сомневались, а не заняться ли им тем же.
- Убедительно.
- Я же говорю, я кого угодно убедить могу. Ну, кроме Гейба, там стереотипность сознания до центра мозга, неизлечимо.
- Почему ты думаешь, что я не псих? Ты меня знаешь всего два дня. Хотя, я тебя не дольше.
- Человек, который способен очень близко к сердцу воспринимать издевательства одноклассников и всяких мудаков, а потом из-за этого резать вены, очень чувствителен, раним и способен на сострадание, как никто другой. Можешь не верить, но я от родителей тоже нахватался, твой образ представить себе могу, уже достаточно узнал. У тебя эмоциональный диапазон не как у Гейба, у которого он не шире, чем у зубочистки. Ты же можешь испытывать очень много. Ты даже смог убедить меня, что ты не сбежал из своего города, а по собственной воле решил уехать, оставив их всех, как дворняг на свалке. Это было круто. Не думаю, что ты просто так возьмешь и решишь отпилить мне руку или ногу. Во-первых, решить-то ты, конечно, можешь, мысль такая в голову кому угодно приходила, но ты не сможешь этого сделать, не решишься. Тебя будут захлестывать мысли о том, как это ужасно, тебя даже не столько чувство вины будет грызть, сколько чувство жалости. Ты же вчера со мной даже заговорил потому, что решил, будто я такой несчастный, забитый всеми. Ты жутко нежный, - Паджет усмехнулся, но по-доброму, без издевки. – Во-вторых, тебе просто сил не хватит, да и где мы возьмем пилу или топор, а ножом затрахаешься пилить. А я орать начну, совсем конец света наступит. Причем, не из вредности начну, а потому, что у меня болевой порог средний, не особо высокий, я же живой. Мне не хочется, чтобы тебя из-за меня и этих развлечений потом всерьез в дурдом упекли. А еще… - он залез на кровать и сел на ее край, поджав одну ногу, наклонился к Шелдону. – Если ты хочешь со мной… встречаться, как бы… ты же не сможешь правда покалечить меня?
- Откуда тебе знать… - Шелдон прищурился, но тоже не удержался, растянул губы в улыбке. – Наивный, - он чисто из принципа, чтобы не чувствовать себя препарированной и полностью изученной лягушкой, похлопал его ладонью по щеке. – Может, я ревнивый, как ублюдок. Я такой добрый-добрый, но я никогда ни с кем не встречался всерьез. А меня уже тошнит от того, что ты с Гранжем там… что вы делали? Обжимались? Сосались в тачке у него?
Паджет сделал вид, что его это испугало, а не порадовало до истерического смеха, задушенного в зародыше.
Он даже не провоцировал Шелдона говорить это, он не ожидал, что Мур скажет это прямо сейчас. Но он сказал именно эти слова, он пошутил, может, чтобы не казаться раскрытой книгой, но в каждой шутке есть доля шутки.
Он ревнивый. Он жутко ревнивый и способен издеваться словами, а не воспринимать все всерьез, как идиот, вроде Гейба. Нельзя с ним расслабиться полностью. Ему можно довериться, но рядом с ним нельзя устать и привыкнуть к однообразию, постоянно ждешь чего-то, оглядываясь и проверяя выражение его лица, даже если он просто идет следом.
- Возможно. Ревновать к бывшим? Это так… - Поуг фыркнул скептически, не представляя, как это можно делать. – Ты же тоже не на помидорах целоваться учился.
- На сестре Гудруни. Тот же помидор, я к ней ничего даже не испытывал.
- Вот и я к нему. Гранж – тоже помидор.
- Это не то, - Шелдон поразился, как сам себя снова начал накручивать, и его этот факт действительно бесил. Нельзя было сравнить какую-то Джейд с Гейбом, для которого все это явно было всерьез, и до сих пор оставалось серьезным воспоминанием о настоящих отношениях.
- Что такое? – Паджет ухмыльнулся, потянувшись к нему еще ближе и уткнувшись лбом в его лоб. – Я тебе уже так нравлюсь, что ты реально ревнуешь?
- Да вообще, - Шелдон безразлично протянул, так что это здорово остудило наглость Паджета, а потом сжал его руку, отбирая бритву, второй рукой взял за плечо и потянул на себя. Того, что он вдруг толкнет, Паджет тоже не ожидал, и упал мимо него, на кровать, перекинул ноги, собираясь сесть. – Что такое? – Шелдон его передразнил, мешая подняться и тоже наваливаясь сверху, опираясь на вторую руку. – Ты же сам хотел. Давай, научу. Покажу, а дальше сам попробуешь.
- Я как-то уже не очень уверен, что хочу сейчас, - вырвалось у Паджета раньше, чем он успел подумать над тем, что собирается сказать. Стало на секунду стыдно за испуг, но у Шелдона было такое ехидное выражение лица, что Поуг плюнул на стыд.
- Самое то, разве нет? – уточнил Мур, встав на колени, расставив их по бокам от вытянутых ног Паджета, упираясь одной рукой по-прежнему в подушку, а второй прижав лезвие чуть ниже его локтевой впадины.
- Только давай не смешивать два этих… занятия, - уточнил Паджет напоследок, посмотрев на него снизу вверх подозрительно.
- Ты имеешь в виду, не сосаться с тобой, пока режу? Я и не собирался. Хотя, дай подумать… - он задумчиво отвел взгляд, а потом поморщился. – Нет, точно не собирался. Спасибо, что напомнил, я тоже хотел предложить не смешивать. А то мало ли, ты потом начнешь бегать и жаловаться, что я тебя заставляю, псих такой, вообще.
- Или ты решишь, что я влюбился в тебя и липну, как больной, хотя мне нужно только это.
- Ах, только это? – Шелдон не сдержал порыв злости и какой-то обиды, надавил раньше, чем собирался. Не стал давать советы по поводу вдохов и резких выдохов, чтобы было не так больно.
- Я… - Паджет то ли ойкнул, то ли охнул, как-то совершенно четко осознавая, что ему очень и очень больно, но понимая, что этого недостаточно, чтобы потерять сознание. Резать руки оказалось, как бы дико ни звучало, острее, чем вешаться. Не так мягко, туго и медленно, с гарантией, что потеряешь сознание вот-вот, с секунды на секунду.
Резать можно было бесконечно, и не было никакой гарантии, что это действительно закончится обмороком, что конечной точкой не станет смерть, когда в поисках расслабления увлечешься и вскроешь все, что только можно.
Шелдон на него уставился с интересом уже абсолютно точно ученого. Он раньше не представлял, как сам выглядит в порыве садомазохистского удовольствия. Теперь же видно было, как можно терпеть подобное в чужом исполнении по отношению к себе.
Паджет запрокинул голову и стукнулся затылком о спинку кровати, зажмурился, быстро дыша, так что видно было на голом торсе все процессы, задействованные в каждом вдохе и выдохе.
Шелдон свернул лезвие в сторону, не собираясь в самом деле вскрывать вену. Да и резал он рядом с ней, просто проткнув насквозь весь слой кожи, а не только верхний, плавно и сильно введя острый угол до того глубоко, что по телу Паджета заметно пошли мурашки. Шелдон не видел, но у него от боли и от попытки терпеть ее на ногах поджались пальцы.
Мур бы засмеялся, увидев это, но он увлекся и вынул лезвие, резким, поверхностным движением сделал несколько росчерков подряд один поверх другого, в точке их пересечения превращая кожу в кашу.
- Я просто хотел сказать, что я не хочу навязываться. Как и ты, наверное. Никто не любит чувствовать, что навязывается другому. Поэтому я не хочу, чтобы ты был как-то… скован, что ли. Если тебе сейчас хочется со мной еще и встречаться, потом может расхотеться, и если ты захочешь прекратить это, то мы сможем просто продолжать делать вот это, - быстро пробормотал Паджет, чтобы потом снова вдохнуть и выдохнуть, стиснуть зубы.
- А с какой стати ты устанавливаешь правила? Я сам решу, хочу я навязываться или нет, - огрызнулся Шелдон очень даже громко, так что стой кто-нибудь за входной дверью квартиры, они бы услышали. Он наклонился ближе и прошипел, сверкая глазами. – Да кто тебя вообще спрашивает, хочешь ты меня или нет. Кто тебе сказал такую чушь, что ты сможешь отвязаться от меня, если вдруг «расхочется»?.. Никто от меня больше не отвяжется так просто, ты сам сюда пришел, ты сам сегодня… заговорил со мной, - он засмеялся тихо, взял бритву в другую руку и уперся в подушку тоже другой, освободившейся и с вымазанными в крови пальцами.
Он не хотел пока думать, как будет отстирывать покрывало и постельное белье, если кровь просочится.
- Я не думал, что… я просто про себя, - Паджет поежился, поведя плечами, сползая ниже, так что лег удобно уже на подушку, а не упирался затылком в спинку кровати. – Ненавижу навязываться. Гранж меня… обидел, что ли. Ну, ты знаешь…
- Гранж-Гранж-Гранж… - передразнил Шелдон, просто вне себя от того, что его практически не слушают. Полоса на левой руке Паджета оказалась очень глубокой и проведенной по диагонали через все предплечье, так что из нее тяжелыми струйками, чуть не пузырясь, потекла кровь сразу же, не нужно было даже рукой шевелить. – Я – не Гранж. Не надо меня с ним сравнивать, ладно?.. Не надо никого со мной сравнивать, как меня достало, когда меня все с кем-то сравнивают и кем-то там представляют. Сраный Гудруни, второй – такой же, тупая Джейд, Кейт-дебилка, дружок ее долбанный. И ты туда же. Вы меня просто не знаете, второй день со мной знаком, а предупреждаешь так, будто я – тоже такой накачанный мудак, как Гранж. Тошнит уже от него, от одного только имени.
- Мне как-то холодно… - заметил Паджет, уже не открывая глаза и только морщась.
- Балкон открыт, не умрешь, не переживай.
- Я не боюсь, - буркнул Поуг. Он расслабился из-за такой гневной речи, уловив в ней только тот смысл, который ему был нужен.
Шелдона настолько достали предположения о его характере, что он сам лично высказал все его детали. Сам же практически поклялся, что от него будет не отклеиться, как от свежей жвачки, прилипшей к ботинку.
Паджету того и надо было. Чтобы он сопротивлялся, отказывался, посылал, а это вызывало не обиду, а только злость и желание задушить эти попытки в корне.

Дата добавления: 2015-09-06