Глава 11. — Ну же, Драко — холодный голос, растягивающий слова

— Ну же, Драко… — холодный голос, растягивающий слова, звучит так тихо, что кажется, будто это не человеческая речь, а змеиное шипение.

Фразы, произнесенные этим страшным шепотом, ввинчиваются в уши, заставляя леденеть от ужаса и покрываться липким холодным потом.

Палочка, стиснутая в сведенных судорогой пальцах, начинает дрожать.

Я не могу сделать то, чего от меня хотят. Но и не выполнить приказ невозможно.

Бледнолицый обладатель пугающего голоса знает это и наслаждается происходящим. Он пьет мой страх, как я, бывает, смакую изысканное вино.

— Сделай это, — интонации становятся напряженными, и я, уже успевший выучить все оттенки голоса Темного Лорда, безошибочно понимаю, что он начинает злиться.

Сглатываю, с отвращением чувствуя, что по виску катится капля пота. Измученный пленник, корчащийся на полу, приподнимает веки и кривится, видя мое лицо, но красные от лопнувших сосудов глаза смотрят спокойно и открыто.

Он уже знает, что ему не уйти живым, и ждет смерти, как избавления.

Против воли вспоминаю ночь на Астрономической башне, и в ушах снова звучит слабый старческий голос: “Драко… вы же не убийца”.

Стискиваю зубы. Собираюсь с силами. Я должен, иначе убьют меня…

Мерлин, если бы у меня хватило сил и мужества отказаться! Если бы я мог…

— Авада кедавра! — лорд все-таки теряет терпение, и зеленая вспышка, вылетевшая из его палочки, превращает человека в сломанную куклу, а затем Волдеморт поворачивается ко мне. — Драко… ты снова меня разочаровал.

Он не повышает голоса, но выражение горящих огнем глаз не предвещает ничего хорошего.

Лорд снова вскидывает палочку — и следующее проклятие летит уже ко мне, чтобы взорваться в моем теле ослепительной, сводящей с ума болью.

Я вырвался из сна рывком, комкая одеяло и судорожно хватая ртом воздух. Лихорадочно огляделся и расслабил окаменевшие мышцы, только когда понял, что нахожусь в собственной спальне. В лондонском доме.

Заполошно колотилось сердце, я весь взмок и тяжело дышал, как после долгой пробежки.

Очередной кошмар.

С того момента, как я перед шестым курсом получил от лорда задание, мне столько раз снились кошмары, что пора было к ним уже и привыкнуть.

Они прекратились только в середине июля, когда я осознал, в полной мере, что Волдеморт мертв и можно немного расслабиться или, по крайней мере, вздохнуть полной грудью. Поток новых забот закружил с головой и, казалось, вытеснил из сознания пережитое.

Но, видимо, это была всего лишь временная передышка.

Сегодняшний сон был таким реальным, что при одной только мысли о том, что стоит заснуть, и он явится снова, я содрогнулся.

И какого боггарта мне приснилось… это?

Засыпая, я думал о Поттере.

И о том, что произошло на кухне в доме Снейпа.

Впрочем, что тут думать — бутылка рома произошла.

Не следовало злоупотреблять спиртным на голодный желудок. И уж точно не стоило, памятуя о последних своих желаниях с Поттером в главной роли, подходить к нему так близко.

Так потерять над собой контроль — немыслимо и унизительно. Тем более, что безрассудство себя даже не оправдало.

Правда, я думал, что Поттер сравняет меня с землей, нашлет какое-нибудь проклятие или просто, совсем по-маггловски, заедет кулаком в нос.

И уж никак я не ожидал двух вещей.

Во-первых, я себе и представить не мог, что Поттер мне ответит, да еще как — даже сквозь алкогольные пары, затуманившие сознание, в памяти отпечатались и совершенно безумный взгляд, и расширенные зрачки, и тихий, едва слышный стон. А еще — бешеный стук сердца и эрекция, которая прекрасно чувствовалась даже через одежду. Конечно, можно было бы предположить, что сердце у него стучало от злости, а стонал Поттер просто от возмущения, но на что в таком случае списать возбуждение, я решительно не понимал.

И, во-вторых — тем, что Поттер позорно сбежал, он меня окончательно обескуражил. Полезь я с поцелуями к нему в школе — не досчитался бы нескольких зубов и, возможно, даже костей. А тут наш храбрый гриффиндорец, не побоявшийся пойти в одиночку в лагерь Волдеморта, просто убегает.

Не от самого ли себя бегаете, мистер Поттер?

Мысль обожгла своей новизной и неожиданностью и полетела дальше.

Как минимум, Поттеру было не противно, а это уже ошарашивало не хуже хорошего оглушающего заклятия. И преисполняло даже какой-то мелочной гордости — Поттер, определенно, меня хотел.

Осталось подумать, что же теперь делать с этим внезапно обретенным знанием.

В голове мелькнула быстрая мысль — воспользоваться ситуацией и затащить Поттера в постель, как я хотел еще недавно, — но я тут же отбросил ее как совершенно бредовую.

В том, что мимолетное влечение к национальному герою было всего лишь игрой гормонов, прихотью избалованного организма, я убедился еще первого сентября, после того, как провел несколько весьма увлекательных часов со смазливым полукровкой. И о Поттере до встречи у Снейпа, а точнее, до приснопамятной бутылки рома, не вспоминал.

Из чего следует, что хочу я Поттера исключительно выпив, когда мои мозги окончательно затуманиваются спиртным и отключаются. Встреча у Хоггарта, когда я впервые подумал о Поттере в подобном ключе — не в счет.

К тому же, если отбросить даже этот факт, остается еще одно “но”, неоспоримое и непоколебимое — это же Поттер! Честь и гордость Британии.

То, что он один раз ответил на мой поцелуй, вовсе не означает, что в следующий раз он не применит ко мне заклинание из обширного списка запрещенных, которых, на самом деле, гораздо больше трех.

Так что, полагаю, наша небольшая шалость в Паучьем тупике таковой и останется — если Поттер вообще хоть что-нибудь помнит.

В любом случае, он-то за продолжением вряд ли прибежит. Что насчет меня — на свете по-прежнему остается огромное количество симпатичных юношей и девушек на любой вкус.

Успокоив себя этими мыслями и решительно задвинув воспоминания о вчерашнем инциденте на самую дальнюю полку сознания, я решил, что пора подниматься — за окном начинало светать.

На сегодня, несмотря на то, что на дворе была суббота, было запланировано несколько важных встреч.

Экстренная подготовка к Турниру продвигалась отлично, на конец октября было назначено торжественное открытие, на начало декабря — первое испытание. Казалось, что времени еще много и можно расслабиться, но мне, как никогда, хотелось, чтобы все прошло гладко — на кон было поставлено многое, и я не мог допустить неудачи. Не сейчас, когда мне всеми силами нужно вернуть былое расположение министерских работников и простых жителей.

МакГонагалл была не права, когда говорила, что невозможно добиться доверия деньгами. Она, при всем своем уме, смотрела на мир с гриффиндорской колокольни, а также с высоты своего возраста, и потому ошибалась — госпожа директор забыла, что у детей и подростков кумирами становятся не только те, кто, рискуя собой, спасает их жизни. Не меньшим почетом пользуются и те, кто обеспечивает им увеселения.

Мне необходимо завоевать любовь тех, кто сейчас учится в Хогвартсе. Когда-нибудь у меня будут свои дети, и мне вовсе не хочется отправлять их на учебу в другие страны только потому, что к их отцу в Британии относятся с презрением.

Дома родители могут говорить студентам обо мне все, что им заблагорассудится — но именно я, а не они, обеспечу детям Турнир Трех Волшебников. И, на этот раз, на нем не будет никаких Волдемортов.

Я откинул одеяло и поднялся, чуть ежась — в комнате было прохладно.

— Вилла, — негромко позвал я, зная, что домовиха услышит, даже если я буду отдавать приказы шепотом. — Ванну, чистую одежду, завтрак. И побыстрее.

* * *

— Мерлиновы яйца! — выругался я, сминая и отбрасывая в сторону очередной лист бумаги. С очередным, пикси его раздери, карандашным наброском Поттера.

Пол мастерской был уже основательно забросан шарами из смятой бумаги, напоминающими почему-то не тающие снежки.

На мольберте высилась незавершенная картина — трое братьев Певерелл. Игнотус был уже почти закончен, Кадм и Антиох — едва намечены. Картина мне очень нравилась, впервые за долгое время я творил что-то не на военную тематику и потому поднялся в мастерскую два часа назад для того, чтобы еще немного поработать.

Но работа над картиной застопорилась — не писалось, и все тут.

Промучившись с полчаса, я отложил кисточку и обратился к планшету и карандашу — мелкие карандашные или угольные наброски из головы всегда способствовали вдохновению.

Вот тут-то и обнаружилось, что у меня не идет картина, но зато отлично рисуется Поттер.

Сначала я решил, что это забавно. После пятого наброска, на котором Поттер непроизвольно получился полуголым, я нахмурился.

После восьмого, где Гарри совсем уж откровенно расстегивал застежку на собственных джинсах, я отшвырнул в сторону планшет и закурил, нервно постукивая пальцами свободной руки по подлокотнику кресла.

Что за наваждение!

Я даже не пил ничего крепче кофе на протяжении последних четырех дней.

И получалось, что либо я до сих пор не протрезвел с пятницы, либо…

Я затушил окурок и машинально достал следующую сигарету. Признаваться в этом не хотелось даже себе самому.

Либо я, в здравом уме и твердой памяти, хочу Поттера.

— Правда, что ли?! — нервно хмыкнул я, возводя глаза к потолку. Ответа на этот риторический вопрос там, конечно же, не обнаружилось.

Я покосился на последний рисунок, валяющийся на полу вместе с планшетом.

Нарисованный Поттер не двигался, но так бесстыдно смотрел, что так и не прикуренная сигарета полетела прочь, а рука сама потянулась к ширинке.

“Какой позор”, — только и подумал я, прежде чем сомкнул пальцы на члене и ритмично задвигал рукой, к боггарту отбросив все условности, из-за которых не смог довершить начатое в прошлый раз.

Тогда я думал, что начинаю сходить с ума.

Теперь был уверен, что уже сошел. Терять больше нечего.

Осознание того, что я сделал и о ком при этом думал, наступило только через несколько минут, когда я расслабленно откинулся на спинку кресла, пробормотав очищающее.

Не то, чтобы я пришел в ужас — чувство страха, сполна являвшееся во снах, в реальной жизни, казалось, после войны атрофировалось, — скорее растерялся и разозлился. Впрочем, в моем случае это чаще всего значит одно и то же.

Я вскочил, мгновенно привел себя в порядок и принялся собирать с пола смятые бумажные листки. Над последним рисунком задержался на секунду, но смял и его, безжалостно превратив в бесформенный комок.

Спустившись вниз, я бросил всю макулатуру в камин и взмахнул палочкой:

— Инсендио!

Весело и ярко полыхнул огонь.

Бумага горела недолго — несколько мгновений, и в камине ничего не осталось, кроме быстро остывающего пепла.

Всю следующую ночь, несмотря на приличную дозу снотворного для сна-без-сновидений, я видел выручай комнату, и уши закладывало от ревущего пламени.

Оно бушевало вокруг, но, когда я оказался на поттеровской метле и обнял своего спасителя за талию, едва не уткнувшись носом в его куртку, мне показалось, что непостижимым, невероятным образом огонь оказался внутри.

Поттер обернулся, прокричал что-то — и вдруг стремительным движением вытянул шею и коротко меня поцеловал.

Проснувшись и лежа в постели в ожидании рассвета, я еще некоторое время чувствовал тающее прикосновение сухих твердых губ.

И понял, что мир окончательно сошел с ума.

А еще через два дня я вспомнил, что Поттер, убегая, забыл ключи от дома Снейпа — я забрал связку с собой, и, собираясь на отработку, случайно наткнулся на нее взглядом.

Надо бы отдать.

Глава опубликована: 27.11.2012

Дата добавления: 2015-09-06