Глава 9. То ли я переборщил с зельем, то ли в комнате было слишком душно

То ли я переборщил с зельем, то ли в комнате было слишком душно, то ли неудовлетворенное желание, накатившее вчера вечером, стало всему виной, но воскресное утро, несмотря на чудеснейшую погоду и отсутствие срочных дел, показалось мне на редкость омерзительным.

Все валилось из рук. Я поскользнулся в ванной, чуть не разбив себе голову, уронил чернильницу на практически дописанное письмо и потом еще так наорал на Виллу, что та куда-то исчезла, вернулась с увесистым топором и всерьез предлагала отрубить ей голову.

Едва сладив с ополоумевшей домовихой, я пригрозил освободить ее, если она еще раз решит, что может сводить меня с ума подобными просьбами, и ушел из дома, опасаясь, что еще немного — и, моими стараниями, он просто взлетит на воздух.

Мне нужно было успокоиться и прийти в себя, причем как можно быстрее. В обед у меня была назначена важная встреча, от которой я ждал очень многого, и являться на нее в растрепанных чувствах было бы, по меньшей мере, неразумно.

Слоняться без дела по улицам не особенно хотелось, а в Косом переулке сейчас, надо думать, настоящее столпотворение, куча галдящих детей и их родителей, так что, немного поразмыслив, я решил отправиться в поместье.

Я не был там уже почти три недели, и, хотя был уверен, что ремонт идет как по маслу, а ценным артефактам и собраниям редкостей ничего не угрожает, немного контроля бы не помешало.

Добравшись до общественного камина, я нырнул в него и уже через несколько секунд вышел из большого мраморного камина в столовой поместья.

Эта комната, врезавшаяся в память собраниями, которые тут любил проводить Волдеморт, казалась разительно изменившейся — хотя, на самом деле, просто стала светлее.

Стены, раньше темно-фиолетовые, почти черные, были теперь обтянуты бледно-серым шелком, по которому змеились серебристые узоры. Мебель осталась той же, разве что массивный стол, принадлежавший еще моему прапрадеду, я без сожаления выкинул в первые дни после возвращения из Хогвартса. Теперь его место занимал другой, тоже старинный, темного дерева, но не навевающий тяжелых воспоминаний.

Ремонт в основном касался только тех комнат, которыми пользовался Волдеморт. Поместье, благодаря отличным поддерживающим заклинаниям, оплетающим весь особняк от фундамента до громоотводов, не разрушалось со временем, и единственной целью, с которой я все это затеял, было избавление от неприятных мыслей.

Я осмотрел столовую, остался доволен работой лучших эльфов, которых только могла предоставить крупнейшая строительная корпорация магической Британии, и вышел в холл. Бесчисленные портреты предков, их братьев, жен, сестер и дочерей, увешивающие стены, прекратили едва слышное бормотание, и я почувствовал себя неуютно под пристальным взором десятков пар глаз.

Раньше, будучи еще ребенком, я с гордостью шествовал через огромный вестибюль, провожаемый взглядами благородных предков, но сейчас мне захотелось спрятаться. Какого боггарта все эти портреты висят здесь, а не вынесены в какую-нибудь отдельную галерею? И смотрят… словно с немым укором.

Портреты двадцати поколений Малфоев — и это только выросших здесь, в Британии. В родовом замке, во Франции, построенном еще до основания Хогвартса, до того, как Арманд Малфой присоединился к Вильгельму Завоевателю и вторгся в Британию, — их еще больше.

Я пробежал через холл чуть ли не рысью, влетел в гостиную, закрыл за собой дверь и только там смог расслабиться.

Осознание того, что я — пока — последний из великого рода, древностью с которым могут поспорить только Блэки, да еще лишь несколько семей, — давило на плечи. Пригибало к земле, хотя раньше, еще в школьные годы, заставляло гордо расправить спину и вздернуть нос.

Но тогда я не понимал всей ответственности. И раньше рядом были отец с матерью.

Люциус — обучал и наставлял, ругал за неудачи, сдержанно хвалил за ловкие ходы и прикрывал спину.

Нарцисса — посылала сладости, потакала всем прихотям и успокаивала одним своим присутствием.

Глядя на великолепную пару, блиставшую на всех светских раутах, мне хотелось походить на них обоих, и ни на секунду я не забывал, кто я есть и какое меня ждет будущее.

Теперь мне тоже приходилось каждую минуту думать о том, что я Малфой, но уже совсем в другом ключе. Вспоминать о своем происхождении не для того, чтобы поставить кого-нибудь на место или добиться каких-нибудь привилегий, а чтобы соответствовать ожиданиям.

Я — единственный оставшийся в Британии Малфой и, к тому же, последний из рода Блэков, чья фамилия оборвалась со смертью обоих кузенов Нарциссы. И это, к сожалению, ко многому обязывает.

В детских мечтах, в которых я становился уважаемым всеми главой рода, все было очень просто. Тому взрослому Драко Малфою, которым я рисовал себя в будущем, лежа в постели, незнакомы были проблемы вроде восстановления репутации; обязательности присутствия на всевозможных светских мероприятиях, несмотря на нежелание; необходимости общения с неинтересными, занудными, вызывающими отвращение, но нужными людьми. На Драко Малфоя из детских грез все необходимые знакомства и радости жизни сыпались, как из рога изобилия, и ему не нужно было прикладывать ни малейшего усилия, чтобы остаться на плаву. И еще ему не нужно было тщательно контролировать свое поведение и играть на публику, скрывая настоящие эмоции.

Наверное, несоответствие новой жизни своим мечтаниям являлось еще одной причиной, по которой я продолжал до сих пор жить в Лондоне, хотя поместье было уже практически восстановлено и вполне пригодно для жизни.

Очередной страх, боязнь ответственности.

Пока я живу в Лондоне, можно притворяться, будто все это какая-то странная игра. Будто родители никуда не уезжали — просто я решил пожить отдельно, в угоду какой-то сиюминутной прихоти. Но стоит только переехать опять сюда, и эта иллюзия окончательно развеется, поэтому я все оттягивал и оттягивал этот момент.

Эльфы, силами которых восстанавливалось поместье, видимо, почувствовали мое появление и все как один исчезли. Раньше я был бы только рад этому — никогда не любил мельтешения слуг, — но сейчас почувствовал себя неуютно в собственном доме, каждый закоулок в котором знал с детских лет.

Конечно, здесь всегда было пустынно, — что такое три человека для огромного особняка, — но раньше дом не казался необитаемым. Присутствие людей выдавали мелочи: пылающий в каминах огонь, чашка чая на перилах террасы, забытая на скамейке книга, запах дорогого курительного табака, ползущий из-под двери отцовского кабинета, едва уловимый аромат духов матери, долго витающий в воздухе даже после того, как она выходила из комнаты. Без всего этого мэнор выглядел стерильным, похожим на музей, а не на дом.

Я неторопливо прогуливался по нему, словно заново рассматривая комнаты. Больше всего изменения коснулись подземелья — подвалы, куда Волдеморт ссылал своих пленников, теперь превратились в кухню. Винные погреба и тайные хранилища артефактов, разумеется, не тронули, а на месте бывшей кухни, ранее располагавшейся на первом этаже, возникла еще одна каминная комната.

Ремонт, поначалу казавшийся таким грандиозным, — на моей памяти в особняке ничего не меняли, — подходил к концу. Нетронутой осталась только старая спальня, когда-то принадлежавшая Абраксасу — ее решено было со временем превратить в детскую.

Нужно думать о продолжении рода, пусть мне и самому не так давно исполнилось восемнадцать лет.

Вопреки первоначальным эмоциям, тщательный осмотр мэнора странным образом успокоил. Несмотря на пустынность, несмотря даже на то, что какое-то время здесь был штаб Темного Лорда — это поместье было и оставалось моим домом. Здесь жили, любили, страдали, приносили клятвы верности и строили козни предки, от которых теперь остались лишь портреты.

Здесь я появился на свет и сюда вернусь, когда наберусь сил и смелости сделать это.

Лондонское жилье — всего лишь временное пристанище.

Я — Малфой, а Малфои испокон веков жили здесь.

В поместье, где каждая щепка напоминала о величии и былом влиянии моей семьи, которое я уже начал понемногу восстанавливать.

Побродив еще немного по дому, с каждой проведенной здесь минутой чувствуя, что раненая гордость понемногу исцеляется, я все же вернулся назад, в Лондон. Время уже близилось к обеду, и на встречу мне хотелось прийти чуть раньше — я любил создавать у людей, с которыми встречался, ощущение легкого неудобства, вызванного мнимой задержкой. В таком состоянии они были чуть более сговорчивы, и иногда лишь этой малости хватало, чтобы склонить чашу весов на свой счет.

Правда, сомневаюсь, что Минерву МакГонагалл, с которой я и собирался встретиться, можно смутить подобной мелочью. Скорее уж я буду ощущать себя не в своей тарелке.

К сожалению, именно так и вышло.

Встреча была назначена в одном из лучших ресторанов Косого переулка, и ровно до того момента, как в дверь вошла госпожа директор Хогвартса, я чувствовал себя уверенно и даже немного нагло. Но стоило только этой сухопарой, строгой женщине в неброской мантии опуститься в кресло напротив, я словно вернулся на урок трансфигурации. А взглядом, которым она меня одарила вместе с учтивым приветствием, и вовсе можно было замораживать предметы.

— Вы получили мою сову, директор?

— Ну разумеется, получила, — немного раздраженно ответила МакГонагалл. — Позвольте поинтересоваться причинами, побудившими вас сделать столь щедрое пожертвование на восстановление школы, о которой вы еще в годы обучения отзывались не лучшим образом?

— За прошедший год я многое переосмыслил, — скромно улыбнулся я. Губы директора сжались в одну тонкую линию, но она ничего не ответила, хотя было видно, что МакГонагалл не верит и никогда не поверит ни единому моему слову о раскаянии, переосмыслении или подобных вещах. — Каким будет ваш ответ?

— Мне бы хотелось отказаться, мистер Малфой, — без обиняков сообщила она. — Но, к сожалению, Хогвартс сейчас не в том положении. К тому же, я полагаю, что в противном случае вы станете действовать через попечительский совет, журналистов и благотворительные организации, поднимая ненужную шумиху.

— Это означает — да, директор? — я едва не заскрипел зубами. Старая кошка видела меня насквозь и даже не пыталась притвориться, будто не испытывает ко мне антипатии, отчетливо сквозившей и в словах, и в жестах, и во взгляде.

— Чего вы добиваетесь взамен? Полно вам, Малфой, не делайте такое невинное лицо — я знаю вас с одиннадцати лет!

— Самую малость. Приглашение на открытие Турнира Трех Волшебников меня вполне бы устроило.

Если раньше взгляд МакГонагалл просто замораживал, то теперь казалось, будто меня пригвоздило к креслу. Я догадывался, что она сейчас лихорадочно переваривает мои слова — учитывая, чем закончился предыдущий Турнир, предложение было дерзким.

— Решили выступить одним из организаторов?

— Спонсором. К тому же, это всего лишь предложение. Вы можете от него отказаться, — я помолчал немного, выдерживая драматическую паузу, и добавил: — как и от денег, разумеется.

Лицо МакГонагалл осталось совершенно непроницаемым, но, очевидно, она разрывалась от противоречивых мыслей. Фактически, я предложил выступить в качестве спонсора крупнейшего события года — учитывая, сколько шума поднял Турнир четыре года назад, его повторение тоже должно было привлечь огромное внимание. Однако принимать помощь от Драко Малфоя МакГонагалл претили личные убеждения, и сейчас она должна была разрываться между желанием сделать что-то для Хогвартса и неприязнью ко мне.

— Согласно старинной традиции, Турнир должен проводиться каждые пять лет. Однако, я подумал, что было бы неплохо устроить его на год раньше — в честь воцарения мира. И, тем самым, отвлечь общественность от послевоенных проблем.

— Слишком мало времени, чтобы достойно все подготовить.

— О, не беспокойтесь. Летом я встречался с представителями Дурмстранга и Шармбатона. Ректором Дурмстранга, как вы знаете, стал Гануш Кривский, а он старый знакомый моего деда. Он с большим воодушевлением отнесся к подобной перспективе. Олимпия Максим также придерживается положительного мнения, — я немного покривил душой. Перед мадам Максим пришлось разыграть целое представление, едва ли не исчерпав все актерские и ораторские способности. Да и встречался я с директорами обоих школ лишь в среду. Но МакГонагалл знать такие подробности было вовсе не обязательно. — Кроме того, деньги, как вы знаете, могут творить чудеса, а большие деньги способны и вовсе на удивительные вещи. Я располагаю достаточными средствами, чтобы выделить их на подготовку торжественного открытия и испытаний в сжатые сроки. Вы получите свой Турнир и, возможно, новых попечителей для школы, а я полностью восстановлю репутацию семьи.

— Не думайте, мистер Малфой, что вам станут доверять. Доверие не купить за деньги, — голос МакГонагалл звучал жестко, но я уже знал, что она согласится. Мое предложение было слишком шикарным и необременительным для самой госпожи директора, чтобы отказываться от такого щедрого жеста в сторону Хогвартса и его учеников.

— Мне не нужно доверие, директор. Мне нужно влияние, — честно признался я, с удовлетворением отмечая, что очередной план сработал. Жаль лишь, что эта шикарная идея родилась не у меня лично, а была подана отцом. — Жду от вас необходимые бумаги и, если вы не против, возьму на себя смелость сообщить о вашем решении директорам других школ.

— Далеко пойдете, мистер Малфой. Вот здесь, — она взмахнула палочкой, и на столе материализовалась тонкая папка с бумагами, — контакты моего заместителя, профессора Септимы Вектор, и школьного юриста, мистера Альберта Крофтона. Свяжитесь с ними для обсуждения мельчайших деталей, а от меня ждите сову не позднее четверга. Хорошего дня, — МакГонагалл быстро, словно прикосновения ко мне доставляли ей неприятные ощущения, пожала мне руку и стремительно удалилась.

Надо думать, мне удалось привести директора в ярость, несмотря на свой вклад в общественную деятельность Хогвартса. Какая ирония — брать деньги у семьи, еще недавно бывшей во вражеском лагере.

Отец всегда умел делать предложения, от которых невозможно отказаться. Уж что-что, а былое влияние в министерстве держалось не только на алчности чиновников — но и на способности Люциуса находить особый подход к каждой отдельной персоне.

И если какие-то грани личности отца были мне неприятны, то вот эта скользкость, умение выкручиваться из самых щекотливых ситуаций и делать заманчивые предложения — восхищала.

Я щелкнул пальцами, подзывая официанта, и попросил принести бутылку лучшего вина. Сегодня мне определенно было что праздновать.

* * *

Все последние годы, начиная с одиннадцати лет, первое сентября у меня было связано с суматохой, толчеей на вокзале и запахом дыма.

Семь лет подряд я каждый год первого сентября просыпался необыкновенно рано, около пяти часов утра. Скрупулезно одевался, по несколько раз проверяя, чтобы во внешнем виде не было ни единого изъяна, завтракал, потом ждал, пока поднимутся и соберутся родители, и мы все вместе отправимся на Кингс-Кросс. Мы прибывали за час до отхода поезда, чтобы успеть выпить кофе — в этом был своеобразный ритуал прощания. В моей семье было не принято долго прощаться с матерью, и тем более с отцом, так что все последние наставления я получал именно за столиком в кофейне, а на перроне мы уже расходились как чужие люди.

Семь лет подряд я ездил в Хогвартс без особого удовольствия — пока учился, я не особенно любил эту школу, жалея, что отец не настоял на своем и не отправил меня в Дурмстранг.

Но сегодня, когда не нужно было никуда идти, — первое сентября министерство объявило свободным днем даже для отбывающих наказание, — мне, впервые в жизни, отчаянно захотелось оказаться в Хогвартс-экспрессе. Ехать в школу и знать, что самое страшное, что может ожидать впереди — уроки трансфигурации и нумерологии.

Проснулся я, по обыкновению, в пять утра. Посмотрел на часы, нахмурился и, твердо решив не поддаваться никаким мыслям, даже отдаленно смахивающим на ностальгические, из чистого упрямства провалялся в кровати до половины двенадцатого. А потом, поддавшись странному порыву, отправился не в Флориш и Блоттс, как собирался, и даже не на почту, хотя обещал отправить мистеру Крофтону нужные документы, а на могилу к профессору Снейпу.

Я не был даже на его похоронах — сидел вместе с остальными последователями Волдеморта в Азкабане, дожидаясь суда. Говорили, толпа была жуткая — бывшие студенты Хогвартса, преподаватели и просто сочувствующие, до которых уже на следующий день после победы донесли о его героизме. Разумеется, пришел и Поттер — и даже произнес какую-то долгую прочувственную речь, сродни той, что он бросил в лицо Волдеморту.

Забавная вещь — общественное мнение. При жизни большинство ненавидело Снейпа, но стоило только ему погибнуть, как были забыты и его тяжелый характер, и нетерпимость ко всем, кого он презирал.

А я на его могилу не пришел даже после того, как вышел из тюрьмы.

Сначала были обида и разочарование из-за того, что человек, который так рьяно опекал и защищал меня в Хогвартсе, оказался предателем, а потом просто стало не до того. К тому же, я никогда не страдал сентиментальными порывами.

Но сегодня, первого сентября, я решил, что будет символичным посетить могилу человека, который не позволил мне стать убийцей.

Она выглядела просто — белая мраморная плита среди яркой зеленой травы.

Северус Тобиас Снейп. Даты жизни и тонкая, витиеватая надпись:

Все общество, видя его умершим, оплакивало его во всех своих домах.

Я фыркнул. Какое лицемерие.

— Если бы вы только это видели, профессор… — с насмешкой произнес я, глядя на надгробие, и застыл, засунув руки в карманы. Я не знал, что принято делать при посещении могил, и поэтому просто молчал, вспоминая профессора, каким он был при жизни.

Смешно, но я и сам никогда не относился к нему с каким-то особым теплом. Сначала просто уважал и побаивался, потом злился. Странно было испытывать тепло хоть к кому-то кроме матери, даже отец у меня вызывал не любовь, а уважение и преданность.

Но по отношению к Снейпу, неожиданно для меня самого, была еще и благодарность.

Он спас меня, дал клятву моей матери, что защитит, и, в итоге, уберег от участи стать убийцей. Я не понимал этого тогда, на башне Астрономии, не понимал и потом — все это пришло позже, в камере Азкабана, накатило лавиной эмоций.

Я взмахнул палочкой, наколдовывая два неброских бледных цветка, опустившихся на белоснежную плиту. И медленно, тихо, едва шевеля губами, ставшими вдруг непослушными, выдавил:

— Спасибо.

Постояв еще немного, я повернулся и пошел прочь с кладбища. И как раз вовремя — стоило мне отойти буквально на несколько ярдов, как за спиной послышался хлопок.

Я обернулся через плечо, уже интуитивно чувствуя, кого там увижу.

Ну конечно, это был Поттер.

Насладившись его округлившимися глазами, я коротко кивнул и аппарировал, с мучительным стыдом и отвращением к себе вспоминая вчерашний вечер.

* * *

— Дра-а-ако… — простонала Панси, последний раз дрогнув подо мной. Я сделал еще несколько движений, кончил сам и скатился с ее тела. Дотянулся до палочки, быстро произнес очищающее заклинание и призвал портсигар. Вытащил сигарету, прикурил. Затянулся, глядя в потолок.

Панси, кажется, осталась более чем довольной, а вот я чувствовал себя так, будто занимался не сексом, а скандалил. Паркинсон наблюдала за тем, как я курю, на протяжении нескольких минут.

“Только не спрашивай. Только ничего не спрашивай,” — хмуро думал я, глядя, как тают кольца дыма в полумраке.

И, разумеется, она спросила.

— Что-то не так?

— Все нормально, — ответил я, но бесстрастный ответ ее не слишком удовлетворил.

Панси приподнялась на локтях и внимательно на меня посмотрела. Белки ее глаз блестели в неясном свете лампы.

— О ком ты думаешь?

— Что? — от удивления я чуть не выронил сигарету. — Что за бред ты несешь?

— Ты ведь думаешь не обо мне, — она говорила спокойно, не начиная истерику, а просто констатируя факт, и я расслабился. — Кто она?

— Не имеет значения, — я не стал отрицать очевидного. Панси хвостом таскалась за мной с первого класса и давно научилась разбираться в моих эмоциях.

Затушив сигарету, я поднялся и начал одеваться.

Паркинсон, как всегда, не просила меня остаться, а привычно проводила до двери и дождалась, пока я аппарирую. Но я, против обыкновения, отправился не домой. Переместившись в темный проулок, я достал из кармана небольшой пузырек с зельем. Опустил туда волос неплохо выглядящего маггла (на всякий случай, перед походом в подобные заведения, я старался менять внешность), выпил половину мгновенно вспенившейся жидкости, переждал несколько минут, пока все части тела выкручивало болью, и вышел на свет.

Пересек улицу, спустился в полуподвальный бар и почти сразу увидел симпатичного парня, расслабленно стоящего у стойки и с ленцой оглядывающего помещение. Узкое худое лицо, черные как смоль волосы, забранные в конский хвост, стройная фигура… Он тоже окинул меня заинтересованным взглядом и усмехнулся, подняв брови, когда наши взгляды столкнулись.

Я подошел, жестом подозвал бармена и, сделав заказ, повернулся к парню, уже буквально пожиравшему меня глазами. Внешность для личины я выбрал на редкость привлекательную.

— Скажи… — негромко произнес я, наклоняясь к его уху и касаясь мочки концом языка. — Ты такой же надменный, когда тебя привязывают к кровати, или нет?

Глава опубликована: 24.11.2012

Дата добавления: 2015-09-06