На месте базирования

Ударили морозы. Стали проходимыми бесчислен­ные вязкие топи. Интересно было побывать на местах базирования штаба в треугольнике Корочень — Пес­ки — Споров. Это участок приблизительно в двести квадратных километров на западном крае знамени­тых Пинских болот. На многочисленных песчаных островках размещались партизанские штабы, госпита­ли, узлы связи. Вокруг этих островков мы принимали груз с десятков самолетов, прилетавших к нам с Боль­шой советской земли.

И вот я стою перед вековой сосной на западном склоне небольшого пригорка.

Под ней бойцы и командиры, участники схватки с гитлеровцами при переходе железнодорожной маги­страли около Нехачева, сгрудившись в кучку, чтобы прикрыть огоньки папирос, жадно затягивались от са­мокруток, пытаясь этим успокоить взвинченные до предела нервы,

Казалось, это было вчера — так свежо и рельефно вырисовывалось в сознании все, что происходило пол этим приметным деревом около трех лет назад.

Смотрю и вижу незабвенного Александра Шлыко­ва... Вот он осторожно прикасается к рукаву моей де­сантной куртки и несмело просит:

— Товарищ командир, разрешите мне пойти с группой на этот перегон и рвануть один-два фашист­ских состава, Ведь далеко меня вы не отпустите, а здесь близко, я за два дня управлюсь...

Полотно только что пересеченной нами железной дороги действительно находилось от этого места менее чем в двух десятках километров.

Такие отважные бойцы как Шлыков, как его друг

Телегин, не забываются. Телегин вырос в прекрасного командира. А Шлыкова я видел в последний раз в Москве мартовской ночью 1945 года.

Он пришел ко мне в номер Новомосковской гости­ницы, немного возбужденный, но с каким-то торже­ственно-сосредоточенным выражением в глазах, какое бывает у бойца перед серьезным делом.

— Что у тебя, Александр? — спросил я, заметив с первого взгляда его состояние.

— Поговорить бы наедине нужно, товарищ коман­дир. Но так, чтобы не торопиться.

Мы вышли на набережную Москвы-реки. Была теплая, почти весенняя ночь. Некоторое время мы шли молча, потом Саша, еле слышно вздохнув, тихо за­говорил:

— Завтра вылетаю, товарищ командир... Место выброски группы намечено в южной Германии.

Шлыков не видел, как я вздрогнул. Преодолев волнение, я спросил:

— Кто командир?

Саша назвал знакомую фамилию...

В свое время Шлыков совершил четыре прыжка на территорию Белоруссии и Польши, где в то время хозяйничали оккупанты. Теперь собирался он опу­ститься на парашюте в самое логово врага. Командир был малоопытный, переводчики... недостаточно прове­рены. Я представил себе всю сложность обстановки, г. которой мог оказаться Шлыков на территории озлоб­ленного врага, и меня охватило глубокое беспокой­ство за судьбу близкого мне человека. Шлыков был мне особенно близок и дорог не только потому, что он долгое время был моим ординарцем,— а кто побывал в тылу врага, тот знает, что значит ординарец в фа­шистском окружении,— Саша был единственным оставшимся в живых бойцом из первого десантного отряда, с которым я вылетел осенью 1941 года.

Звон кремлевских курантов вывел меня из задум­чивости.

— Александр! А может быть, попробуем отставить вылет? — сказал я тихо. — Ведь тебе еще нет двадцати двух и грудь в орденах...

— Нет, товарищ командир, — я полечу, — спокойно ответил Шлыков.— Ведь я уже дал согласие. Вся груп­па знает, что я лечу помощником командира. За труса посчитать могут. Начинал в первых рядах, а к фини­шу прийти с обозом? Нет, товарищ командир, я решил твердо: полечу!

Мне были понятны чувства моего юного друга. У меня не нашлось больше слов для возражений, и я молча пожал Саше руку. Шлыков достал папиросу. Я вынул зажигалку.

— Возьми, Саша, на память...— сказал я. — Это еще та, трофейная, которую ты отобрал у гитлеров­ского офицера весной сорок второго... под Молодечно. Помнишь?

Шлыков улыбнулся, прикурил и молча положил в грудной карман зажигалку.

Мы расстались в полночь. Расстались, как бойцы, товарищи, крепко расцеловались. Слезы выступили у меня на глазах, когда я стоял у моста и смотрел ему вслед...

До рассвета я не мог сомкнуть глаз.

С месяц о Шлыкове не было никаких известий. Потом были получены сведения о неудачной выброске и несколько версий о подробностях гибели этой груп­пы. Один случайно уцелевший рассказывал следующее.

Приземлялся Шлыков над немецким поселком па рассвете. Гитлеровцы открыли огонь по парашюти­стам. Сашу ранили в ноги еще в воздухе. Когда он коснулся земли, фашисты стали его окружать, но он успел дать длинную очередь по врагам и по друзьям, попавшим в плен живыми... Так погиб в неравном бою этот отважный патриот, мой близкий друг и товарищ по совместной борьбе.

Все это я вспомнил, глядя на старую сосну, возле которой он просил разрешения пустить под откос вражеский поезд. Старая приметная сосна стояла все на том же ме­сте. Тот же знакомый пригорок, заросли лозняка и бо­лота вокруг... Нехватало только тех смелых, реши­тельных и на все готовых хлопцев. Многих из них уже не было в живых. Они остались только в памяти бое­вых друзей и соратников, не могущих забыть их подви­гов, но не знающих даже могил, где они похоронены.

Только тридцать два месяца разделяли майскую ночь 1943 года от этой декабрьской ночи 1946 года, А как далеко отошло в прошлое все то, что было тогда на этом самом месте.

Как можно сравнивать эти две исторические эпо­хи, разделенные ничтожным отрезком времени? Какой гениальный художник, на каком полотне, в каком про­изведении сможет изобразить разницу между «тем» и «этим»? И кто из актеров, композиторов и поэтов сможет передать различие в чувствах одного и того же человека «тогда» и «теперь», стоящего на одном и том же клочке земли?

Как приятно было рвать рельсы, в обломки пре­вращать вагоны и целые поезда фашистских варва­ров, мчавшихся на восток для уничтожения чуждой и непонятной для них счастливой и радостной советской молодости. До войны я не мог спокойно переносить плач грудного ребенка. А здесь?.. Я наблюдал, как женщины белорусской деревни тупыми железными ло­патами убивали фашистского палача, застигнутого ими на месте преступления.

Сколько прекрасных человеческих творений унич­тожил тогда коварный иноземный враг! Все это про­шло и больше никогда не повторится. Теперь это снова свободная, советская земля.

Внешне здесь ничего не изменилось. Те же знако­мые контуры островков и лесных опушек. Кустарники, прилегающие к болоту, попрежнему изобилуют зверем и дичью.

Но вокруг топей на прежних пепелищах идет строительство, бурно возрождается жизнь.

Дата добавления: 2015-10-13