Глава 2 Колесо фортуны

Ветер переменился. Теплый, влажный, он тащил с юга морось, слякоть и запах оттаявшей древесной коры. Показались грязевые прорехи, блестящие под светом фонарей, как антрацит. Такси мигало желтым огоньком.

— Далеко? — спросил таксист, вытирая лицо меховой вымокшей шапкой.

Крис ответил.

— Надо же, — уважительно сказал таксист. — Мемориал успею посмотреть?

— Успеешь, — ответил Крис. — Там рядом.

— Жалко, не лето. — Машина дернулась и поползла. — Летом там красиво.

— Что поделаешь. — Крис опустил глаза. В пальцах у него застыла маленькая фигурка. Попробовать разломить — разольется ложечка теплой крови. Вполне себе живой крови. А вот ее владелец считает, что он уже заколочен в деревянный ящик и обернут пленкой, чтобы не подтекала мерзкая жидкость на плечи недобровольных носильщиков.

Крис еще раз перебрал в памяти все известные ему своды правил. Получалось, что ошибка произошла не только в его системе, но и в системе этого констриктора, Кайдо, и скорее всего, где-то есть еще проводник, который сейчас сидит, схватившись руками за голову, и не знает, что делать с Игорьком, застрявшим на границе Запределья.

Всем прорехам прореха… И все же, как это могло случиться?

— …рассматривается вопрос о проведении эвтаназии младенцам-носителям генетических заболеваний, а также страдающим от врожденных заболеваний. Такие меры, считает главный врач страны, будут вскоре признаны гуманными по отношению к родителям и детям и позволят улучшить генофонд.

Таксист невозмутимо крутил руль. Его радионовости явно не волновали, зато Крис подался вперед.

— Это местное радио?

— Да, — равнодушно сказал таксист. — Чего только люди не придумают… Я сколько лет уже в этой шкуре, а до сих пор привыкнуть не могу.

— Это на людей не похоже, — ответил Крис. — Это… что-то странное.

— Да что, — так же спокойно ответил таксист. — Было же уже. Улучшали породу. До сих пор в костях распутаться не могут — где чей дядюшка, где чья бабушка. Или вот еще, раньше баб жгли на кострах пачками. Красивая — ведьма. Разделась — ведьма, оделась — ведьма. По-моему, тоже странновато.

Об улучшении породы Крис предпочел промолчать. Активисты, удравшие из засыпающего вечным сном города, пытались было среди людей навести свои порядки и занять прежние позиции. Активистов пришлось вылавливать и ограничивать, но страшное колесо уже было запущено и прошлось по Европе огнем и мечом. Крис в этих делах не участвовал — он ушел куда раньше, устроился скромно, вершителем себя больше не считал и, пожалуй, исчез из памяти даже тех, кто раньше пил с ним круговую чашу. Инквизиция к деятельности вершителей не относилась. Люди придумали ее сами, и сами же ужасались по сей день.

С тех пор прошло много времени. Их сознание изменилось.

— Не повставали бы мертвые из могил, — мрачно сказал Крис. — Всех назад не запихнешь.

Таксист хмыкнул:

— Такой большой, а в сказки веришь.

Под машиной серой гладью разлилась лента реки. Загрохотал мост. Крис обернулся. Мегаполис давно пропал, растаял в утренней холодной дымке. В салоне пахло бензином и шерстью. Водитель строго смотрел на дорогу, радио умолкло, и только раз всхлипнуло, когда мимо пронеслась треугольная стела с названием города. Справа от нее в бледных клочьях тумана плавало кладбище, но Крис не остановил машину. Его цель была дальше, в одном из плохо освещенных подвалов, которые подростки именуют теплаками, подвалах с обернутыми в рванину трубами, вентилями, неровными грязными полами и журчанием канализаций.

— Здесь, — указал Крис на пятиэтажный желтенький дом, и такси остановилось.

От подъезда к магазинчику, озираясь и покачиваясь, бежал серенький мужичок с бряцающей в карманах мелочью. На машину он не обратил никакого внимания, на Криса — тоже, хотя его потертая гимнастерка и тусклые звездочки бросились бы в глаза даже слепому.

Следом за Крисом из машины выбрался, сощурившись от неяркого света, Игорек в помятой яркой куртке.

— Разомнись, — посоветовал Крис, не оборачиваясь.

Игорек зябко передернул плечами, запрокинул голову и сказал тоскливо:

— Что же это, а…

Таксист опустил стекло и молча сунул ему в ладонь горсть разноцветных леденцов. Игорь взял один, развернул и сунул в рот.

— Я с тобой.

Крис уже спускался вниз, по пяти узким грязным ступеням, за которыми белым светом оказался вычерчен сплющенный прямоугольник маленькой подвальной двери.

— Я с тобой, — с волнением повторил Игорек и скатился по лестнице следом. — Не уходи.

Пахло внизу тяжело — мочой, лежалым мусором, мокрой щепой и цементом. За бесшумно открывшейся дверью густо висел влажный жаркий туман. Где-то гудели голоса. Крис пошел вперед, волоча за собой намертво вцепившегося в него Игорька.

Узкий, в плетениях труб коридор окончился крошечной комнаткой. На паре грязных матрасов сидели, поджав ноги, девушки-птицы с обведенными по-вороньи глазами и черными прядями волос. Тускло блестели бока бутылок. В углу дотлевал оранжевый огонек. У стены, напротив нахохлившихся и уставших «птиц», каблуками зимних сапог тиранящих ветхие матрасы, в воротнике крепко сбитого пуховика сидела маленькая рыжая голова. У головы были мутные и сонные глаза. На вид голове было лет шестнадцать. Она хрипло тянула воздух.

— Эй, друг, — весело сказал Крис, нагибаясь в узком проходе и снова выпрямляясь в комнатке. — Помоги пропажу разыскать. Все ноги исходил, бока болят, спину ломит…

Голова дернулась в воротнике и вдруг завозилась-завертелась, и оказалось, что под ней круглое в пуховике тело и нервно дергающиеся ноги в черных пыльных джинсах.

— А… — сказала голова.

Девушки-птицы снялись парой и ринулись по коридорам, натыкаясь на трубы и надрывно, страшно вереща.

— Дай присяду, — попросил Крис. — Устал. Из подвального полумрака выдвинулись его до костей опаленные руки с пальцами-веточками, нащупали тугой ворот, пробежались по ледяному от ужаса лицу.

Голова мотнулась в сторону, ноги заскребли по цементному полу, и одетое в пухлую куртку тело повалилось на бок. Раздался сдавленный писк.

— Надо же, — сказал Крис, садясь на корточки.

Ветхая, защитного цвета ткань лопнула и поползла вверх по его обнажившимся в серо-розовую замшу обожженным ногам.

— А я его искал.

В углу лежал памятник-пирамидка со свернутой набок звездой на верхушке.

— И имя здесь мое…

Истошный хриплый вой прокатился по подвалу.

— На место верни, друг, — попросил Крис. — А то бока… спина. Сам понимаешь.

— Господи, — шепотом сказал Игорек, когда Крис уже поднимался по пяти узким ступенькам обратно к свету. — Это ты?

Крис удивленно посмотрел через плечо.

— А наказать? — тем же шепотом спросил Игорек. В руках он теребил прозрачный фантик от леденца. — Наказать его надо?

— Не суди, — сказал Крис.

Такси он отпустил, ни о чем не заботясь. Игорек держался рядом, с любопытством рассматривая кварталы и улицы незнакомого города. Город просыпался — показалось первое скупое солнце, и кое-где уже подсохла земля. Голуби, похожие на газетные клочья, шумно опускались на парки и площади. Здесь их явно любили и подкармливали — птицы подходили к рукам, лишь настороженно косясь. Аллея славы с рядом вырубленных из камня лиц оканчивалась чашей неработающего фонтана. Рядом с фонтаном открылся первый киоск с ягодным лежалым мороженым и сухими, но горячими булочками с вложенной в прорезанную серединку сосиской.

Крис порылся по карманам, вынул несколько смятых бумажек и купил одну такую булочку. Потом, посмотрев на Игорька, вторую.

Тот взял булочки, поблагодарил и уселся на холодную изогнутую в спинке скамейку. Крис присел рядом, внимательно рассматривая прохожих и постепенно меняя свой облик. Подтянул волосы в короткий хвостик, заострил скулы, поджал губы и вскоре согрелся в короткой кожаной курточке.

Зазвенели троллейбусы.

Игорек аккуратно сложил на колене салфетку и огляделся в поисках урны. Крис показал рукой, Игорек встал и выбросил салфетку. Не вязалась его внешность с такими поступками, но что поделать — он сам не увязался со всеми правилами установленного распорядка, что уж тут говорить о салфетках…

— Ты умер… — подсказал Крис.

— Да, — согласился Игорек, и его голубые глаза потемнели. — Точнее, меня убили. Я хотел позвонить тебе и рассказать, как меня убили.

В первом классе Игорек сидел за партой, сложив руки перед собой, и с восхищением смотрел на учительницу сквозь стекла круглых очков. Он не бегал на переменах, не вырывал листы из тетради и никогда не забывал ручки и линейки.

— Я потом операцию выпросил, — пояснил Игорек. — А тогда не видел ни черта даже в этих очках. Буквы видел. А кого-то подальше — нет. Ну… и пинали меня за это. Ботаник.

В девятом классе Игорек вдруг обнаружил, что без очков его лицо приобретает милейший и привлекательный вид. Огромные голубые глаза без защиты толстых линз смотрели на мир с наивным удивлением тургеневской барышни. От очков удалось избавиться посредством лазерной операции, а сэкономленные за лето деньги пустить на покупку оранжевой рубашки и редкого пустынного оттенка камуфляжных штанов. В десятый класс Игорек пришел «новеньким». Старый класс слишком хорошо помнил неуклюжего очкарика, пришлось сменить обстановку.

— А я еще и умный, — сказал Игорек, с сожалением глядя на разрисованный рекламой бок киоска. — Я умнее всех их, вместе взятых и в пучок связанных. Не веришь?

— Пить хочешь? — догадался Крис.

Пришлось прервать разговор и купить умному экс-очкарику бутылку минералки.

Одиннадцатый класс не стал для Игорька тяжелой задачей. Все он схватывал на лету, соображал быстро, отличался аккуратностью и старательностью. Оценки держались на стабильно высоком уровне, дома мать обзванивала знакомых, хлопоча за поступление в запредельно дорогой университет, с третьего курса которого можно было легко махнуть на обучение в английский колледж.

В телефонной книжке набрались аккуратно пронумерованные женские имена в количестве пятидесяти штук. Игорек так и писал — Аня-1, Аня-2, Света-1, Даша-3. Учиться они ему не мешали, а самооценку, покалеченную в начальной школе, ежедневно водружали на новые высоты.

Игорек был счастлив.

— Ага, — мрачно сказал он, опуская глаза. — Стоит только подумать, что ты счастлив…

…как жизнь начинает тыкать мордой по грязным углам — как нашкодившего котенка. У нее было имя, не поддающееся нумерации. Найти вторую Стеллу Игорек не смог бы при всем желании — не было больше таких. Нежное имя она таскала на лице, как герцогиня — породистую кошку на руках. Немытые тусклые волосы убирала за остроконечные ушки, держала сигарету зубами, носила на шее клетчатый платок, но не переставала быть Стеллой — в выпуклых синих глазах горело по звезде, высокий лоб сиял.

Игорек попал в омут. Он выполнял всю известную ему программу — прогулки, романтика, цветы, разговоры, даже стихи.

Стелла молчала и только просила купить ей то шаурму, то беляш. Игорек сменил подход — пригласил ее на байкер-съезд, вытащил в поход на зеркальные озера, одарил билетами на концерт раз в десятилетие прикатившей в город группы.

На байкер-съезде Стелла доказала, что умеет пить, на озерах и концерте дело обстояло не лучше.

Игорек поклялся, что не позвонит этой девке больше ни разу. Позвонил на следующий день и пригласил к себе в гости. Его мама, мудрая великолепная мама, должна была посоветовать, что можно сделать с такой девчонкой.

Мудрая мама сказала — где ты ее откопал? И еще — чтобы я больше ее здесь не видела.

Игорек ушел в подполье. Стелла проявила сочувствие и познакомила его со своими друзьями. Среди них, обладателей лексикона в двадцать слов, Игорек снова превратился в того самого ботаника-первоклассника. Блестящее знание двух языков и набитый информацией мозг ему ничем помочь не могли. Это была не его среда и не его законы. Он не мог отличиться силой и жесткостью, не понимал половину шуток и откровенно скучал в окружении людей, подолгу решающих, что выгоднее — пять литров пива или две бутылки портвейна.

— Может, я и предвзят, — подумав, сказал Игорек. — Может, я слишком много о себе думал. Но мне показалось, что нечего ей с ними делать… это же серость, тупость и рвань. Они никогда меня ни во что не ставили, а я этого не заслуживал и был лучше, умнее, полезнее, чем они, в десять раз.

Он так и сказал. Сначала ей, а потом, когда она передала это остальным, оказался вынужден сообщить то же самое под прицелом нескольких пар глаз. Она тоже смотрела на него с презрением и отвращением — глазами-звездами, несколько затуманенными алкоголем. Бить они все умели куда лучше, чем Игорек защищаться. Его быстро опрокинули на землю, и там, стоя на четырех, он получил такой удар в лицо, что ресницы влипли в глаз и кровь закапала так часто и горячо, что казалось — вспороли глотку. Игорек смотрел на расплывающуюся землю, пытаясь заставить легкие дышать, но те словно слиплись, и по рукам поползла морозная мраморная жуть, а колени пропали вовсе. Его били долго — по бокам, спине, ребрам, почкам, локтям, плечам.

А потом, подхватив с двух сторон, обмякшего, безвольного, выволокли на рельсы за гаражным кооперативом и оставили, предусмотрительно сняв с него яркую куртку.

Игорек помнил, что эти чертовы рельсы превратились для него в неприступные замковые стены. Как ни пытался он выкарабкаться, слабость и тошнота откидывали его назад.

— Это было как во сне, — поделился Игорек. — Мне как-то снилось, что я в зыбучих песках… И я так боялся. Не того, что умру, а того, что знаю — умру.

— И ты решил, что ты умер? — уточнил Крис.

— Нет, я умер — электричка… — сказал Игорек. — А потом встал. Рука у меня оторвалась. Ее я положил рядом с телом и ушел. Я пошел искать телефон, потому что сразу понял, что должен позвонить тебе.

— И что ты хотел у меня попросить?

Игорек завернул крышечку на бутылке.

— Я хотел, чтобы она узнала — ей не удалось от меня избавиться. Я не исчез и в любой момент могу появиться перед ней снова. Я чувствовал, что никогда теперь не исчезну до конца.

Крис запрокинул голову и прикрыл глаза. Сквозь ресницы лилось холодное еще, но уже яркое солнце. Странное солнце. Будто неживое. Прощальное.

— Пойдем, — попросил Игорь. — Скажем?

— Нет, — ответил Крис и выпрямился. — Я с тобой не пойду. Я занимаюсь умершими, Игорь, а ты к ним отношения пока не имеешь.

— Странно, — сказал Игорь, глядя перед собой прозрачными голубыми глазами. — Я сейчас так мало ощущаю. Ни удивления, ни страха. Все какое-то прижатое, скомканное.

— Запределье рядом. — Крис поднялся, засунул руки в карманы куртки и посмотрел на солнце немигающими темными глазами. — Оно все гасит.

— Господи, а… — тоскливо сказал Игорек.

Крис против воли улыбнулся. Как люди это называют? Коллективное бессознательное? Чуть что случись — сразу к богам. Не поможет. Раньше надо было думать. И тем, и другим.

— Кто такой этот констриктор? — спросил Игорек. Ему, видимо, запомнился ледяной и опасный противник.

— Это и есть твоя настоящая смерть, — ответил Крис. — А все, что было «до» — ошибка.

Зрачки у Игорька растянулись вширь и снова сузились.

— Интересно… а что будет, если я останусь…

Крис ничего не сказал. Это были бесполезные метания человека — натура исследователя требовала от Игорька рассмотрения обоих вариантов, но на деле решение уже было принято. — Я хочу назад, — спустя минуту произнес Игорь. — Пусть все вернется назад.

— Тогда нам нужно Древо, — сказал Крис. — Оно высохло, но на такие вещи еще годится. Главное — вернуться назад до ночи. Я не могу оставлять свой телефон.

Игорек повернул голову. От киоска, разворачивая зеленую липкую бумажку на ягодном мороженом, шагал таксист в мохнатой шапке, сдвинутой на затылок.

— Сейчас поедем, — сказал он. — Завтрак.

И Игорьку показалось, что мороженое он кусает отверстой волчьей пастью.

Древо высилось стеной. Серая пыльная дорога сворачивала, оставляя по правую сторону черную болотистую топь, а слева к ней устремлялась шершавая серая твердь, поросшая желтыми лишайниками. Трещины в коре древа казались выдолбленными экскаваторными ковшами, и само оно походило на поле, много лет назад перетерпевшее танковое сражение и поставленное стоймя. Чтобы увидеть первые ветви Древа, Крису пришлось бы посмотреть на мир своими настоящими глазами, а Игорек их увидеть не мог вовсе, хоть и высунулся зачарованно из раскрытого окна машины.

Водитель примолк, с уважением поглядывая по сторонам. Пропал последний лоскуток неба — далеко позади, сбросив звездную пыль. Дорога поднималась вверх все круче и круче, и в конце концов автомобиль поплыл по ней, как монорельс, примагниченный к своим путям.

Позади нее заклубился серый с синими проблесками дым. Болото сверху казалось блюдцем, наполненным черничным вареньем. Громада Древа вращалась, словно оставленный на привязи пес. Голова закружилась даже у Криса, и на лице Игорька проступило восхищение, смешанное со смертельной бледностью.

Закачались веревочные лестницы. Оборванные в сотнях километрах над землей, они походили на растрепанные косы нищей. Ветвей все еще не было видно, но Крис знал — они рядом, распростертые над миром руки, судорожно сжатые пальцы, суховатые мозолистые локти.

Крис ощутил давно забытое волнение — Древо-Древо, что же мы с тобой сделали… Древо молчало. Оно держалось статно, но устало. Его время прошло, знал Крис, но все-таки оно до сих пор было сильнее всех, кто трусливо покинул город — оно было сильнее самого Криса, педантичных проводников, яростных констрикторов, исполнительных водил и телефонистов, жестоких испытателей… Оно не придумывало себе правил, не боялось прошлого и ответственности, не искало оправданий. Исполинское Древо изо всех сил поддерживало жизнь внутри сухого выдолбленного ствола, и жизни этой хватило бы всем и каждому, несмотря на то что само Древо давно уже считалось мертвым.

— Здесь, — тихо сказал Крис, завидев первую укрепленную в лишайниках узкую площадку.

Таксист послушно нажал на тормоза.

— Иди сюда, — Крис протянул руку Игорьку и потянул за собой, зная, что сила Древа лишила его маски и Игорек теперь видит настоящее, истинное его лицо.

Дверца открылась и хлопнула, сбитая ветром. Крис взялся пальцами за излом коры, чувствуя тепло и пульсацию, и поволок за собой Игорька, у которого глаза стали, как те самые звезды, о которых он рассказывал днем.

Холодный ветер принес запах льда и океана, а потом — особый, лесной запах густого мха. На площадке зажегся синий круглый огонек. Огонек вспыхнул и в зависшей над пропастью машине — водитель закурил.

Нахватался, с неудовольствием подумал Крис, только людям может такое в голову взбрести…

Он в последний раз подтянул за собой Игорька и вытащил его на площадку, окутанного белым дымом развевающихся длинных волос.

— По сторонам не смотри, — сказал Крис, разворачиваясь лицом так, чтобы ветер вновь собрал его волосы в тугой, высоко забранный хвост. — Там нечего уже смотреть… Иди вперед. Первая дверь — твоя.

Игорек кивнул и замешкался на секунду — съежился в своей куртке, спрятал руки в карманы.

— Спасибо.

— Иди.

В последний раз мелькнули в полутьме сияющие глаза-звезды Игорька, а потом огонек услужливо повел его в глубину ствола, где, как помнил Крис, царило запустение и беспорядок: лежалая листва, почерневшее золото, битое стекло и дочиста обглоданные кости.

Оставшись один, Крис присел на край площадки. Под его ногами расстилался закругленный у боков мир, край которого уже золотило где-то солнце, а середину поливали холодные настойчивые дожди.

Подняться повыше — и мир станет таким, каким изображают его на древних картах — блюдом, в котором расставлены кочки лесов и лоскутки полей, камни городов и лужицы морей, синева неба, как узорное покрывало, ляжет рядом, а сбоку подкрадется с красным выпуклым глазом волк…

Огонек за спиной погас. Крис поднялся, раскинул руки и шагнул вниз, в пропасть. Рядом мелькнула беззвучная черная тень, вытянувшаяся в гибкое хищное тело. Тень подхватила Криса, оттолкнулась сильными лапами и вдруг обняла его теплым, пропахшим бензином салоном старенького такси.

— Домой? — спросил таксист.

— Да, — ответил Крис и закрыл глаза.

Северный ветер петлял по улицам с наглостью и стремительностью подвыпившего юнкера. Кайдо устал за ним гоняться. Шипя от злости, он кусал то язык — вполне человеческий, но раздвоенный, то пальцы, и без того мятые и обескровленные. Ветер не давался ему в руки — ему, прирожденным умением которого было искать, находить и настигать.

СколНет, умнейший поисковик из когда-либо созданных, был бессилен против неведомой перевернутой Справедливости.

Память Кайдо не могла предложить разгадки — всем им, когда-то лихо спрыгнувшим на землю с ветвей Древа, долгая однообразная жизнь стерла самые ранние и самые яркие впечатления.

Иногда Кайдо казалось, что он так и родился в пыльной квартирке, вылупился из яйца на грязном матрасе, раскидал по углам острую чешую и сразу же кинулся по чьему-то следу. Крис на вопрос о своем появлении на земле ответил бы примерно тем же самым, с небольшими лишь поправками. Разница между ним и Кайдо была — Кайдо не помнил почти ничего, Крис почти ничего не хотел помнить.

Лучше всех прошлое помнили таксисты и проводники. Первые по причине профессии, вторые потому, что торчали на самом гребне Запределья и невольно питались его памятью.

К таксистам Кайдо обращаться не стал — много чести. В жизни он с этими балбесами не связывался и связываться не собирался. Пришлось топать к гребню Запределья, и топать самым длинным путем — через городские коммуникации, натыкаясь на заржавленные трубы и вентили, среди смрада нечистот и то и дело выплывающих из тьмы остатков древней кладки.

В таких местах Кайдо останавливался отдышаться. Старинные стены дышали густым паром, который Кайдо хватал кусками, набивая им жадные легкие.

Где-то в глубинах шахт мелькали то беленькие кости, то в плесень разъехавшиеся кожаные диваны, то слипшиеся груды карт, бумаг и журналов. Не было такого места на земле, куда люди не сунули бы свой нос и не оставили бы следов пребывания.

Потому проводники и не селились в городах. Люди их интересовали только в одном виде — мертвом. Живые не ценились ни в грош. Кайдо проводников недолюбливал — перед каждым отчитайся, сообщи, что, да как, да почему… Правила в блокнотиках, сургучные печати на коробках с куклами. Почти всех констрикторов эта бюрократия угнетала — не тот характер.

И все-таки ходить к ним было необходимо. Никто, кроме проводников, не знал больше, чем все СколНеты, вместе взятые.

Кайдо наметил себе цель — узкий разлом в конце коридора, освещенного лампами в утяжке проволочных сетей. Для человека — просто тень, для Кайдо — вход.

— Срежу, — вслух сказал Кайдо, хотя и знал, чем дело может кончиться. На всякий случай проверил — вынул из кармана колоду карт и потянул наугад. Глянул лишь мельком: в полумраке тускло светился частокол клинков. Девятка мечей.

— Нууу… — протянул Кайдо. — Где наша не пропадала.

И ринулся в черный разлом. Его сразу подхватил ледяной плотный поток — словно оказался в многомиллионном косяке рыб, только вместо чешуйчатых телец плыли вытянутые холодные руки, головы, впалые и раздутые животы, сведенные запястья, твердые колени и хилые шеи. Ни воздуха, ни света здесь не было. Поток двигался медленно, влекомый судорожно сокращающимся коридором, свитым из колец гигантской глотки. Кайдо распихал в стороны мокрые затылки и оторванные предплечья, наступил тяжелым ботинком на чью-то выгнутую спину и умудрился подняться над потоком.

Это дело такое: чуть помедлил — и хана тебе. Даже ему, видавшему виды, на секунду стало жутко, а в тусклых глазах, собравшихся в лягушечью икру на поверхности потока, ужаса было столько, что он выплескивался наружу, заливая мешанину плоти черной нефтяной пленкой.

— Соображают же чего-то… — пробормотал Кайдо, крепко сжимая в кармане свою колоду. — Сопрут еще…

В конце тоннеля горел свет. Деловитые сильные руки появлялись и подхватывали то ступню, то ухо. Сноровистые, словно руки хирурга, они бесстрастно разделяли куски тел, раскладывая их по тазам. Руки размером были с человеческие, но чем дальше стремился поток, тем больше они становились, а свет превращался в нестерпимый.

Длинные артистичные пальцы помедлили, выбирая, и прихватили Кайдо за спину, сразу же ставшую ватной, неживой. Ватное ощущение покатило по ногам и рукам, а рот стянуло было суровой ниткой — девять мечей, подумал Кайдо, засыпая. Девять мечей…

Дата добавления: 2015-10-13