Концепт «оскорбление» и его этимологическая память

Из признания концепта планом содержания языкового знака следует, что он включает в себя, помимо предметной отнесенности, всю коммуникативно значимую информацию. Прежде всего, это указания на место, занимаемое этим знаком в лексической системе языка: его парадигматические, синтагматические и словообразовательные связи – то, что Ф. Соссюр называет «значимость» и что, в конечном итоге, отражает «лингвистическую ценность внеязыкового объекта» (Карасик 1996: 4), проявляющуюся в соответствии с законом синонимической аттракции в семантической плотности той или иной тематической группы, соотносимой с концептом. В семантический состав концепта входит прагматическая информация языкового знака, связанная с его экспрессивной и иллокутивной функциями, что вполне согласуется с «переживаемостъю» и «интенсивностью» духовных ценностей. Еще одним, факультативным, но, тем не менее, весомым компонентом семантики языкового концепта является «этимологическая», она же «культурная», она же «когнитивная память слова» – смысловые характеристики языкового знака, связанные с его исконным предназначением, национальным менталитетом и системой духовных ценностей носителей языка (Яковлева 1998: 45; Апресян 1995: Т.2: 170; Телия 1996: 230), одним словом, характеристики, возникшие в рамках магической функции языка (Якобсон 1975: 200) и фидеистического отношения к слову (Мечковская 1998: 41).

Концепт «оскорбление», как проявление вербальной агрессии (Жельвис 1990: 7), включает в себя всю гамму «резко сниженной» лексики, оказывающей значительное влияние на жизнь общества. Однако только инвективное словоупотребление содержит в своем выражении понятия непристойного и запредельного с точки зрения норм общепринятого поведения (Жельвис 1990: 18). Но если инвективный узус определяется как когнитивная модель поведения человека, то оскорбление – это речевая номинация самого действия, обусловленного коммуникативными факторами, имеющими целью изменить межличностные отношения обозначенным намерением. Иначе говоря, оскорбление – это речевое действие, при помощи которого достигается доминантное положение личности.

Эффективность, реализуемая при использовании в речи инвективов, объясняется древностью этого лексического слоя и его относительной стойкостью в сознании человека. Оскорбление как социальное явление возникло в недрах индоевропейской мифологической традиции и индоевропейского языческого пантеона ввиду освящения жизни и привнесения в нее религиозного символизма и системы религиозных соответствий.

Итак, оскорбление – это, прежде всего, вербальная агрессия, осуществляемaя с помощью обвинения оппонента в нарушении им норм национально-культурного поведения, пренебрежении определенными культурными ценностями (Жельвис 1990: 23). Огромный дописьменный период развития инвективного общения у человечества привел к ограниченности употребления здесь видо-временных форм, однообразию парадигматических рядов и ограничению тематики.

Этносемантическое ядро концепта «оскорбление» в русском языке или вообще в индоевропейских языках складывалось постепенно под влиянием этногенеза социальных отношений, этнокультурных изменений семасиологических единиц в мифологической картине мира, статусообразующего развития права как отрасли, регулирующей допустимость проявления воли под угрозой применения наказания.

Сравнительная характеристика концепта «оскорбление» в сфере символических понятий, позволяет выявить ряд закономерностей в рамках отдельно взятого слова и воссоздать функционирующую языковую картину мира через мир ассоциативных образов, «логику и величие древних концепций мира, характер поведения людей, их символы и религиозные системы» (Элияде 1994: 13).

Согласно индоевропейской мифологической традиции семантическое наполнение концепта «оскорбление» в современном понимании сближается с древним понятием магического заговора. У древних язычников возложение на алтарь жертвенного животного и последующее произнесение молитвы означало дар по обету, дар Верховному, образное движение к центру Мироздания при положительных коннотациях (заклятие), либо же отлучение и перемещение от центра Мироздания при отрицательно окрашенных коннотативных значениях (проклятие).

Слово, как творящее начало, – первопричина всего сущего, «символ создания Вселенной и бессмертия» (Маковский 1996: 59) – в древнем магическом сознании обладало могущественной силой и ассоциировалось с Пропастью, поглощающей Бездной: ср., и.-е. rек - – говорить, рус. *ректати – говорить, польск. ruch – двигаться, нем. rucken – двигаться; лат. rogus – погребальный костер, могила, фр. roc – пропасть, рус. рухнуть – провалиться; а сам акт говорения, как магическое действие, кроме передачи семантических знаковых единиц языка, имел общее предназначение – силовое движение: ср., белорус. мова – язык, речь и лат. moveo – двигаться, проплывать, изгонять, выражать. Речь в индоевропейской мифологической традиции имела способность как спасти, так и погубить.

Лингвоэтнокультурный компонент инвектива в любом языке восходит к доисторической эпохе проторелигии и представляет собой священное проявление в каком-либо обожествленном объекте: животном, камне, дереве, холме, горе, части человеческого тела и воплощает магическое толкование, где очевидна связь преемственности амбивалентного понятия сакрального и профанного, ибо и в том и другом случае речь идет о таинственном, силовом акте, проявлении чего-то «потустороннего», какой-то реальности, не принадлежащей «нашему» современному миру, но характеризующейся предметами, составляющими неотъемлемую часть «нашего» материального мира, т. к. в современном восприятии языка утрачено религиозно-мифическое представление о мироустройстве, и функционирование языка осуществляется как изначально установленное явление, не требующее объяснения основ своего происхождения. Отождествляя знак, обозначаемое слово или предмет, имя вещи и ее сущность, мифологическое сознание по индоевропейской традиции приписывает слову трансцендентные (сверхъестественные) свойства – такие, как магические возможности; чудесное происхождение (неземное: божественное, светлое, возвышенное или демоническое, адское, темное и потустороннее). В религиозном сознании происходит фетишизация имени божества или особо важных ритуальных формул (Мечковская 1998: 42). Так, с позиций «классического» этимологического толкования вряд ли можно теперь объединить под общим смыслом англ. fish – рыба, нем. Fisch – рыба, фр. fichu – скверный, je m’en fiche! – наплевать, fichez – moi le camp! – убирайтесь вон!, fous – moi la paix! – оставь в покое!, va te faire foutre! – пошел ты …, foutre – черт побери. Механизм «кодирования» информации в слове у древних народов был другой, чем в настоящее время, и то, «что хотели сказать в слове древние иранцы, нами воспринимается уже переосмысленно, а значит, неадекватно» (Богданов 2000: 46).

Однако, используя метод сравнения индоевропейской мифологической традиции (Маковский 1996) родственных народов, можно воссоздать образующую основу языковой картины мифологических культовых явлений, которые передаются одинаковыми логическими связями, включенными в семиотикy родственных языков. Данный метод позволяет выявить не этимологическое происхождение одного корня от другого, а позволяет определить мифологическое значение этнокультурных сем в группе однородных слов, взятых из близких по происхождению языков, т. е. этот метод позволяет восстановить языковую «культурную» память (Яковлева 1998: 45), заложенную предками в описание материального и духовного мира. Слово в таком ракурсе рассматривается как знак, символ, семиотическая формула того или иного мифологического образа, который исходит из глубины веков (Маковский 1996: 20) и по семантическому наполнению близко сочетается с современным значением лексемы.

С точки зрения язычника, сила магического слова заключается в его божественном действии, которое осуществится, если слово, заклинание будет произнесено (ср., англ. perch – окунь, зоолатрическое существо, то есть рыба-прародительница, и perish – погибать от лат. periculu m – опасность, гибель; лат. perca – окунь, зоолатрическое существо, лат. percaedo – уничтожать, но и англ. * perk - – молить, молитва (Маковский 1996: 285); рус. перечить – говорить, поступать наперекор от * perk – противодействовать (Шанский 2002: 230)). Таким образом, такая лексическая единица имеет четко определенные временные и локальные рамки на употребление: церемониал, посвящение, культовый обряд, принесение в жертву, заклятие, проклятие, т. е. магическое слово может упоминаться только в случаях крайней необходимости. В повседневной жизни наименование священного предмета, имеющего обиходное назначение, заменяется эвфемизмом, устойчивым оборотом, клише или отрицанием, стоящим в начале или в конце слова. Произнесение священного слова в мирской обстановке – это и есть оскорбление, оскорбление «религиозных чувств» всего социума. Хотя первоначально такой акт не имел персонально-оценочного оттенка, но, тем не менее, был окрашен антиродовыми, антирелигиозными, святотатственными чертами, так как общим смыслом был направлен против всех, и, собственно говоря, произнесение в обыденной обстановке священного слова – это угроза всему социуму, так как частое упоминание священного слова может ослабить его силу и, таким образом, погубить весь род, племя: в критический момент оно не сможет более защитить. Поэтому изначально наше современное «оскорбление» – это такой речевой акт, который непосредственно связан с использованием в обиходной мирской речи сакральных понятий, т. е. это в религиозно-языческом сознании не что иное, как божба, богохульство, святотатство, кощунство, религиозная крамола.

2.1.2 Индоевропейская мифологическая основа концепта «оскорбление»

В языческом сознании вода, как царство Рыбы – прародительницы, уравнивается с речью и могилой (ср., рус. река и речь или речка (на что указывает также В.И. Даль (Даль IV,1978: 94) и выражения – поток слов, плавная речь, речь льется, песня льется на просторе); но и др.-рус. рака – гробница, серб.-хорв. рака – могильник, склеп). По индоевропейской мифологической традиции было принято тела умерших спускать на горящих плотах вниз по течению реки, а, собственно, ритуал возведения курганов и погребения появился позже ввиду изменений модели мировосприятия; и первоначально священная лодка являлась местом пристанища праха умершего (ср., лат. Lethe – река забвения, др.-англ. lid – лодка, рус. ладья – лодка, нем. lodern – гореть, но и нем. laden – говорить, др.-англ. leod – звук, рус. лад – порядок, гармония, песнь; др.-англ. lieg – огонь, но рус. диал. ложить – резать (Маковский 1996: 241), т. е. разделять мир на две части: живую и мертвую; или рус. сравнения – «зажигательная» речь, «пламенная» речь; и.–е. * egnis – огонь, и.–е. *iag - – поклоняться божеству, и.–е. *eg- – молиться (Маковский 1996: 243), т. е. использование в тематических религиозных призывах понятия культа огня или погребального сожжения; Lethe – река забвения, и.-е. *leidh - – жидкость, серб.-хорв. ledina – новь, навь – т. е. загробный мир славянской мифологической традиции, рус. навет – проклятие, предание подземным богам, нем. Lied – песня, leiden – страдать).

Вода считалась первоэлементом перерождения и поэтому была священной. Древние знали о спасительной силе воды, о ее омолаживающем действии. Но с другой стороны, вода являлась наиболее частым символом бессознательного и несла в себе не только «Дух», ставший водой, но и первобытный Хаос, бездну, на которую нисходит «Дух», оживляя ее темные и бездонные просторы. Согласно индоевропейской мифологической традиции божество создало Вселенную, разорвав Хаос своим половым членом (Маковский 1996: 76, 121). Поэтому, согласно представлениям язычников, вода выступает не только как спасительное, священное начало, но и как источник зла, гибели, смерти, что и соответствует установившемуся мифологическому правилу: преобразование мира происходит через божество и его сексуальный символ, что дает в итоге смерть или перерождение.

Рыба – прародительница являлась верховным божеством у язычников в праиндоевропейскую общность, о чем свидетельствуют: рус. рось – вода, влага, русалка – мифическая девушка с рыбьим хвостом; кельт. dag – рыба, лат. deus – бог, рус. дух, душа, и.-е. * dhugh - – дух; и.-е. * pauson- (Маковский 1996: 49) – божество, но фр. poisson – рыба, зоолатрическое существо, лат. piscis – рыба, лат. pius – посвященный богам; др.-англ. facg – камбала, англ. faith – вера (поскольку постоянным мотивом всех языческих ритуалов является сексуальность, в языке появляется семантически однородная связь «рыба – фаллический символ» – лат. facere, facio, facto – сакральные действия; рус. работать – первоначально совершать сакральный акт; лат. futuere – сакральный акт, fatum – слово богов, вещее слово, англ. fike, ficken, fuck – сакральный акт; и.-е. * pesk- – рыба, рус. * pesda – рыба, божество, vulve, do/da – давать, рожать и рус. однокоренные – пескарь, пес, песок, пещера, др-рус. пекло – ад; рус. рыба, работать, пестить, – сакральное, но пи…деть, пи…дить, пизд…тый – профанное проявление и пи…дец! – «рыба!», «конец!» или рус. сакральное: омуль – рыба, но амулет – оберег; кельт. *rев - – совершать сакральный акт, др.-в.-нем. riba – потаскуха (блядь), проститутка (Маковский 1996: 286), рус. «(р) ебать, (р) ябать», *ребать – совершать сакральный акт; рус. ребенок, нем. Erbe – наследник – сакральное, рус. рябой, от * еребъ – пестрый, т. е. колдовской – профанное проявление.

Таким образом, «Рыба» (божество (и.-е. * pauson-) по индоевропейской этнокультурной традиции) дала львиную долю семасиологических единиц, используемых в настоящий момент в качестве основы современного инвективного словоупотребления ряда индоевропейских языков. Кроме того, совокупность нескольких несочетаемых, противоположных по функциональному назначению сакральных понятий дали могучее профанное проявление – грубость, оскорбление, мат: например, культ почитания предков и фаллический символизм, культ матери – прародительницы и сексуальный символизм.

2.1.3 Ритуально-охранительная первооснова концепта «оскорбление»

Результатом сакральных действий в древнем магическом сознании могло быть не только очищение, спасение, исцеление, но и порча, болезнь, навет на весь род: «я твой род имел!», что у большинства народов воспринимается как самое грубое оскорбление (ср., рус. Род – верховное божество древних славян, рус. Радоница и рожать или позднее – культ матери – прародительницы и сексуальное главенствующее положение инвектанта; рус. род, рожать и урод, выродок, рус. изгой, лишенный жизни, вычеркнутый из жизни). Согласно индоевропейской мифологической традиции родственниками не рождались. Каждый новый член рода (новорожденный или взрослый) обязательно проходил обряды инициации принятия в «семью». Умершие предки незримо продолжали жить рядом с живыми, помогая им и храня от беды (Семенова 2000: 249) (ср., рус. мать – Сердцевина, Земля-прародительница, дающая жизнь (Маковский 1996: 254), но и рус. мат – говорить, произносить, лат. muttio – бормотать, фр. mot – слово, англ. mouth – рот, выговаривать, нем. Maul – рот, орать, грубить, оскорблять, рус. молвить – говорить, рус. совр. умолять достоинство, англ. moat – яма, могила; нем. grob – грубый, Grob – могила, курган, погребальный холм, Grobian – грубиян; рус. погребальный костер и костерить, рус. оскорблять и скорбь по умершим родственникам; лат. rogus – погребальный костер, могила, но рус. ругать; нем. Grob – могила и Grobian – грубиян; англ. moat – могила и рус. мат – «грубое слово»; или рус. устойчивые обороты – «видел я тебя в гробу!», «иди ты к праотцам!», «чтоб ты провалился в ад, подземное царство!»).

Смысловое содержание божественного явно прослеживается в ставших народными по происхождению устойчивых выражениях, т. к. первозданная этимология утеряна в глубине веков: «кричать благим матом», «Пи…дец (рыба) тебе!», «шиш тебе!» и рус. «(р)еб твою мат’!». В семантическом плане мироотражения инвективного ряда первоначально, как «(р) еба твое слово», т. е. рублю твое «слово-символ», говорю наперекор, убиваю твой магический знак, прерываю твое проклятие, останавливаю священным словом его действие на меня.

Построение языческой формулы оберега по индоевропейской мифологической традиции было основано на религиозном представлении, согласно которому обращение к богу, молитва, гимн не достигают своей цели, если в их текст не включены «слоги имени божества» (Соссюр 1977: 642). Языковая анаграмма имени божества в религиозном тексте создавала многократное, часто скрытое повторение сакрального имени: текст был насыщен его элементами при одновременном отсутствии прямой номинации имени божества (ср.: спасибо – от спаси бог).

Семантический смысл и превентивное действие «матершины» как обязательной ответной формулы в эпоху индоевропейской общности заключается в противодействии магическим силам, вызванным оппонентом в речи, символическое перенесение проклятия на другой объект, более могущественный, обладающий неприкосновенностью в силу своего божественного знамения в сознании. Русской словоупотребительной традиции известны магические формулы – присловья (Мечковская 1998: 60), призванные не допустить, чтобы сказанное сбылось «От слова не станется, От слова не сбудется» (Даль IV, 1978:222) (ср., рус. чур меня или черт побери). Основное назначение приговорки – отвлечь злой рок от себя и своих близких. По представлениям язычников, священным навлекают (ср., др.-рус. навь – загробная жизнь, ад, др. - инд. nau – вода, смерть и рус. навет), святым оберегаются (ср., рус. оберег, беречь, нем. Berg – гора, могила, дух – хранитель, по индоевропейской мифологической традиции гора – местопребывания душ умерших родственников).

Итак, индоевропейский этимон «м-т» имеет широкое культовое толкование, позволившее определить всю трансформационную семантику русской матерной формулы «еб твою мать», давшей обильную почву для этнокультурных «поисков» в области инвективного словоупотребления в рамках меняющейся этнокультурной традиции и ассимиляции древних языков: ср., 1) рыба, обычай – др.- инд. matsa – рыба, перс. mahi – рыба, англ. meet – собираться на культовый церемониал, лат. metus – страх, богобоязнь; 2) рука, вещее слово – др.-англ. mund – рука, арм. mаt – палец, белорус. мацаць – щупать, и.-е. * mаt - – рука, палец (Маковский 1996: 214); лат. muttio – бормотать, проклинать, укр. замати – просить взаймы, рус. немец – чужой, говорящий на другом языке; рус. кричать благим матом, т. е. громко, изо всех сил; нем. Moto – девиз, белорус. мэта – цель, белорус. мета – метка; и.-е. * mаt - – слово (Маковский 1996: 214), рус. «мат – божественное слово», белорус. мацюкать – материть, тох. мат – обижать, оскорблять; 3) сакральный акт, рубить – др.- инд. medha - жертвоприношение, нем. Mette – всеночная, гот. maitan – разрубать, лат. meto – резать, собирать урожай, нем. metzen – резать, рубить; и.-е. * med - – лечить словом, ножом; 4) могила, дом – англ. moat – ров, могила, др.- инд. mathu – дом, рус. mohyla, gomyla, англ. home – земляной дом, как и храм, хоромы, хоронить; 5) земля, род –лат. mundus – земля, рус. мотыга – орудие для обработки земли, нем. Matte – луг, пастбище; рус. матка и мать, Мать Сыра–Земля; 6) плоть – англ. meat – мясо, и.-е. * moud - – половые органы, лат. muto – половые органы, лат. – (m) uterus - матка, лат. matrix – матка; 7) профанные проявления – рус. смута, муть, мутить, помои – мыть, перемывать косточки; фр. matoue – «злой дух», англ. mud - грязь, тох. мат – обижать, оскорблять.

Культурологическая память, заложенная в семантику инвективных выражений и оборотов, оставляет в современном толковании нарицательный символ, имеющий постоянную материальную оболочку, не всегда осознаваемую в своем происхождении, но характеризующуюся стойкой сочетаемостью фонетической базы с одновременной передачей тождественного эмоционального фона (ср., и.-е. * pauson - – божество, т. е. образный мифологический «верх», лат. piscis – рыба и рус. сказочные мифологические персонажи, осуществляющие магические действия – «золотая Рыбка», «Щука: по-щучьему велению»; рус. посл. «Рыба гниет с головы» – уже о «верхах» мирских, в семантическом значении перешедшее от некогда мифологического величия «Божества-рыбы» к понятию «символического верха» и «верховной власти» вообще; рус. совр. «рыба» – образец, шаблон, модель («Комсомольская Правда», 10.10.03)).

Ассимиляция языков и народов, религий и традиций низвергает непонятный с точки зрения обновленной системы ценностей смысл, как низвергают отслуживших идолов, оставляющих потомкам лишь нарицательный оттенок в языковой памяти миропостроения.

Б. А. Успенский связывает появление инвективной лексики (мата) с культом языческой богини плодородия Мокоши, отвечающей в славянском пантеоне за нижнюю часть мироздания (Жельвис, РГ, 31.05.02). В русском языке сохранилось представление о Мокоши как о воплощении необузданной сексуальности (Левкиевская 2000: 29). Диалектное мокоша, мокосья означает – гулящая женщина, приведение, нечистая сила. Но в качестве «поругания» брань–богохульство–сквернословие своим происхождением восходит к культу бога Огня индоевропейского языческого пантеона (ср., рус. Сварог – бог Огня славянского пантеона, белорус. сварыцца – ругаться, рус. ругаться и польск. uragania – ругаться, лат. rogus – огонь, погребальный костер, польск. obelga – оскорбление и др.-англ. bel – огонь, нем. диал. boli – огонь, костер). У славян имелся целый свод предписаний, как общаться с огнем, чтобы не разгневать его и не запятнать его чистоту, т. к. Огонь не терпел осквернения (Левкиевская 2000: 42). Так, например, разжигание огня сопровождали молитвой и в этот момент в доме прекращались ссоры и ругань. В присутствии Огня считалось немыслимым выматериться (Семенова 2000: 36). Семантика глаголов эмоционального взрыва при словесной перебранке наполнена «огненным смыслом»: горячиться, пылать, разжигать, кипеть, бурлить. В эпоху татарско-монгольского ига на Руси многие русские князья отказывались от прохождения татарского обряда посвящения, который заключался в прохождении сквозь «двух огней и поклонения кусту», считая это оскорбительным для себя.

Современный язык до сих пор в своей семантике не может преодолеть психологическое воздействие исторического архетипа «Огня», т. е. первичного психологического образа. Идея огня, заложенная в основу современного концепта оскорбление, отображает древнюю «идею пожирательства» (Нойманн 1998: 42). Архетипы как психологические символы не только предшествовали появлению понятий, концептов, но и стали базой для их образования, отображая в вербальной форме динамику формирования культуры (Красавский 2001: 27).

Дата добавления: 2015-08-21