Двоякий ислам

Все подготовлено так, чтобы после катастрофы на­шествия монголов еще отчетливее могло проявиться разделение исламской культуры на две части, которые нельзя понимать только в плане географии, — продол­жение существования шариатского ислама в империи мамлюков и западнее от нее; расцвет когда-то отчека­ненного святыми посредниками ислама на Востоке, на иранском культурном пространстве, где так ужасно страдал когда-то определяющий слой — работающие в городах ученые шариата. И в Северной Африке, и в империи мамлюков свирепствовала вера в посредников, и здесь тоже были стоящие у власти эмиры из чужих родов, склонные к этой вере. И здесь, иначе чем в Иране ильханов и их наследников или в улусе Чага-тая, были также сильные противники тех новых тече­ний, в которых мир веры и практики, уходящий кор­нями в передаваемый пример Пророка, подвергался сомнению. Такие люди очень четко чувствовали, что ислам, каким он расцвел теперь на монгольском поко­ренном Востоке, больше не был лишним.

В конце ноября 1305 года в резиденции дамасско­го наместника мамлюкского султана рассматривалось знаменательное дело. Появилась со своим руководи­телем группа дервишей, которые относились к орде­ну рифайя, и ханбалит Ибн Таймия, уже известный нам по его правовым оценкам ильханов. Часто, как сообщает Ибн Таймия, он вздорил с этими дервиша­ми, которые, как он сумел рассказать, во время мо­литвы вдруг издавали нечленораздельные звуки или вообще говорили непристойности⁶¹. Теперь, когда Ибн Таймия вызвал их после богослужения снова на дис­куссию, они собрались толпой. Горланя-и пронзитель­но крича, дрожа, с дергающимися головами и члена­ми тела, они буйствовали по всему городу.

Столпотворение и отвратительное зрелище застави­ли наместника спросить об их жалобах, и он узнал, что Ибн Таймия и его сторонники враждебно к ним относились. Так дело дошло до переговоров перед высочайшими представителями мамлюкского режима в Дамаске⁶². Предводитель дервишей требовал, чтобы прекратились препятствия, от которых приходилось страдать ордену. Ибн Таймия возразил, что каждый мусульманин должен руководствоваться в словах и де­лах кораном и сунной. Жалобщики хотели показать наместнику некоторые из своих религиозных обрядов, очевидно, чтобы убедить его в их пристойности, но Ибн Таймия заявил протест против этого; будто бы это сатанинские обряды — ничего кроме лжи и обмана⁶³.

Среди их трюков были такие, когда они на своей коже зажигают огонь, покрывают себя змеями, колдуют на крови, ладане, шафране, розовой воде, меде, сахаре и тому подобном. Если они делали это честно, — это Ибн Таймия им часто ставил в упрек, — тогда он хотел бы вместе с ними шагать через огонь, конечно, только после того, как они тщательно очистили бы себе кожу уксусом и щелочью⁶⁴.

Пустыми трюками Ибн Таймия не позволит провести себя. Дервиши многих эмиров вводили в заблуждение. Они могли бы им показать людей сокровенного мира. Они устанавливали деревянный помост и балансиро­вали над ним; эмиры наблюдали издали, думали, что те парят в воздухе, были потрясены и соответственно жертвовали. Другому простофиле дервиши показали на одном кладбище Дамаска давно умершего святого Ливанской горы; он требовал щедрых даров, толкова­ли они удивляющемуся эмиру, который, конечно, раз­гневался, так как названная сумма превышала его со­стояние. Он схватил мнимого посланника из потусторонннего мира за волосы, и это оказался совсем обыч­ный мошенник, который напялил на себя козью шкуру⁶⁵. Обо всех этих скандалах Ибн Таймия теперь рассказал и не забыл подчеркнуть, что эти мошенни­ки требовали от тех, кто попадал под их влияние, непременного послушания именно потому, что они были кудесниками, в противном случае с помощью своих волшебных⁶⁶ сил зло отомстили бы всем непослуш­ным⁶⁷. Все это позорные иллюзии; строгое следование шариату — это единственное, по чему можно узнать, действительно ли кто-то является верующим. «Если вы увидите, что кто-то летит по воздуху, идет по воде, не давайте ему обмануть себя. Смотрите больше на то, как он себя ведет в отношении заповедей и запретов (веры)». Этими словами предостерегал от шарлатанов сам Баязид Бистами⁶⁸.

Нельзя было считать решенным делом, что партия Ибн Таймия обеспечит себе государственный автори­тет. Те дервиши тоже имели много приверженцев сре­ди сановников Дамаска⁶⁹. Дервиши почти повсюду утвердились в исламском мире; и прежде всего они были в большом почете у военачальников, выходцев из Сред­ней Азии и юга России. Совершенно спокойно они могли находиться на землях татар⁷⁰. Шейх, который теперь подал жалобу против Ибн Таймия, Салих Аб-даллах аль-Батайджи, был родом из Ирака, но бро­дил по татарским областям. К концу тринадцатого сто­летия жизненный путь привел его в Египет, где он ско­ро смог оказывать влияние на мамлюка Байдара, намес­тника султана аль-Мансура Калауна (прав. 1280-1290), таким образом, что тот «поверил в него» — этим обо­ротом обычно источники называли своеобразную зави­симость человека от его посредника в мире скрытого. Со времени смерти Байдара — он погиб в 1293 году во время мятежа в Дамаске — Абдаллах находился в Сирии. Когда в 1299 году ильхан Газан завоевал Да­маск, один из его великих эмиров остановился у того бродячего дервиша, и другие монголы тоже узнали в нем старого знакомого. Совершенно ни на что не надеясь, этот человек, по-видимому, не обратился к на­местнику Дамаска, чтобы обезопасить себя от пресле­дований непримиримых ханбалитов.

Однако не только из-за тесных связей некоторых во­еначальников с дервишами мог бы потерпеть неудачу Ибн Таймия. Дело обстояло не так, что укротитель сверхъестественных сил на одной стороне, а отрицаю­щий эти силы на другой стороне противостояли друг другу. Нет, как уже было показано на примере Фахр-ад-дина ар-Рази, самые строгие защитники шариата верили во влияние потусторонних сил; они охотно объ­ясняли это влияние сатанинским происхождением и надеялись, что они застрахованы от их нападок благо­даря очень точному исполнению божьего закона. Один дервиш рифайя однажды рассказал ему, что татары — чистой воды идолопоклонники и даже верят, что их па­мятники едят пожертвованную еду. В присутствии дер­вишей это чудо однако не происходило. Ибн Таймия объясняет рассказчику, что сатана, спрятанный в идоле, был запуган взглядом мусульман, поэтому он не отва­живался высунуться. А дервиши — тоже мусульмане, хотя и «пестрые», не совсем чистые⁷². Вместе с тем Ибн Таймия боролся против распространяющихся обычаев, космологическую основу которых он не отрицал, раз­растание которой, однако, должно было принести вред вере шариата и отдать людей в руки сатаны. После того как Ибн Таймия вызвался пройти с адептами Салих Аб-даллаха через огонь, конечно, при наличии защиты на коже, дервиши осознали, что они должны пойти на примирение. Они сняли свой неприличный наряд, к ко­торому принадлежали и железные цепи, и их предво­дитель сказал: «Что касается нашего поведения, то толь­ко у татар есть для этого рынок, но не перед лицом шариата»⁷³. Очень похоже прозвучали слова Салиха Аб-даллаха в воспоминаниях Ибн Таймия⁷⁴. Успех ханба-литов в этом деле можно было не в последнюю очередь приписать тогдашней политической ситуации. Салих Аб-даллаха уважали у татар, а это, конечно, делало подо­зрительным его и его последователей в глазах мамлюк-ского режима, который уже десятилетиями боролся против них.

Такие фигуры, как Салих Абдаллах, встречались не­редко. Только год или два назад выступал другой дер­виш со своей свитой в Дамаске. Они постригли себе бородку, зато носили густые усы, и на них вообще было неприятно смотреть: на плечах лежит клюка, на голове шапка из фетра с рогами, на которых висят колоколь­чики; были они подпоясаны веревкой, на которую по­весили кости рогатого скота, одеты в белый войлок и шкуру, окрашенную хной, верхние зубы выбиты. А перед ними вышагивал барабанщик. Другим дервишам в насмешку должно было служить это шествие.

Стрижка бороды — признак сильнейшего унижения в мире; подлинных ученых, хранителей и толкователей закона божьего можно было узнать по их длинной бороде ⁷⁵. Ханафитский нотариус по прозвищу «лягушка», пользующийся дурной славой из-за своих остроумных пасквильных стихов, так настроил однажды против себя знатных персон из каравана паломников, что ему на скорую руку обрезали бороду и водили его повсюду, лишенного признака достоинства. Через несколько дней он скончался от этого оскорбления⁷⁶. Когда странствующие дервиши сбривали себе бороды, то все могли вос­принимать это не только как акт самоунижения, но, по­жалуй, думали также о бессовестном надругательстве над исламскими учеными и шариатом: предполагали, что они самоутверждались непристойными выступлениями и неприличной одеждой. Газан-хан однажды, как поговаривали, убедился в святости названного странствую щего дервиша: он натравил на него хищную кошку, тигра, которого дервиш сразу использовал как ручное скаковое животное и, таким образом, «завоевал уваже­ние Газана». В Дамаске он еще раз показал по приказу правителя свой фокус. Там была птица страус, которая причинила много вреда, но была такая сильная, что никто не отваживался подойти к ней близко.

Такого склада были люди, против которых выступал Ибн Таймия. Что было в них от шарлатанства, что от одержимости и что от восторженного экстаза, пере хода в область сверхчувственного растворения в исти­не единого Бога, — мы никогда не сможем узнать. Во всяком случае, об этих людях были высокого мнения; эмиры и ученые-правоведы имели, конечно, для этого различные причины. В сирийских и египетских источ­никах есть частые ссылки на меры, принимаемые про­тив таких одержимых суфиев. Так, в начале ноября 1359 года в Дамаске был провозглашен указ султана, который предписывал дервишам одеваться по-мусуль­мански, а не как волшебникам, а также отказываться сбривать бороду, брови и усы. Если все же этот за прет нарушался, они лишались права находиться на территории империи мамлюков. Дамасский хронист полагает, что нужно было бы намного энергичнее преследовать тех пьяниц и наркоманов⁷⁷.

Дата добавления: 2015-08-21