Господство как личное право распоряжаться

По представлениям монгольских принцев и князей, земли и народы, которыми они владели, принадле­жат им по велению свыше, и они вправе безраздель­но распоряжаться ими, а если потребуется, то и унич­тожить. Каждый из них старался сохранить свою долю, которая ему досталась, а при случае и увели­чить ее за счет других, к которым он не напрасно пи­тал недоверие: они преследовали те же цели. Собра­ния князей, называемые курултаем, были похожи на встречи родственников, которые после обильной праздничной трапезы начинали улаживать хотя бы на время свои ссоры и уверять друг друга в нерушимости их семейных связей. Только потому, что на карту была постоянно поставлена судьба империи, можно было называть эти собрания императорскими; общес­твенных дел в полном смысле этого слова они почти не касались. Чем более бюрократичной становилась власть монголов, прежде всего, в старых культурных странах Иране и Китае, тем заметнее исчезал личный характер власти, тем больше зависели решения от по­литическою расклада, который определялся также ин­тересами порабощенных и подразумевал их благо как важную цель действий правителя. Меры, принятые Газан-ханом (прав.1295-1304), подтверждают, что ильханы на рубеже четырнадцатого столетия подня­лись на эту ступень⁵⁰. Будучи молодым человеком, Газам участвовал под командованием своего отца Аргуна (прав. 1284-1291) в Хорасане в войнах про­тив внешних и внутренних противников и, очевидно, очень хорошо понял, что Иран не может оставаться на необозримое время игровым мячом враждующих кня­зей⁵¹. Такой вид господства разрушал свою собственную основу. Хотя тогда шевелились многие внешние вра­ги и внутри государства восставало так много мятеж­ников, пишет Рашид-ад-дин, Газан заботился о мест­ном населении и запретил войску выгонять скот на поля и в сады и кормить зерном, наносить ущерб и мучить людей⁵².

То, что нам передается из последней трети тринад­цатого столетия об улусе Чагатая, говорит, что у кня­зей там уже менялось традиционное понимание сути их господства. Говорят, Хайду был возмущен, когда узнал, что Барак, преследуя свои военные цели, раз­рушил собственную страну. А у Рашид-ад-дина воз­мущение вызвано скорее тем, что Барак таким обра­зом мог приобрести слишком большую силу. Хайду хотел, как пишет Рашид-ад-дин, отвлечь его от сво­их планов, его посланник ссылался перед Чагатаида-ми на единодушие, которое должно царить среди по­томков Чингисхана. У Рашид-ад-дина Барак так от­вечает на это предостережение: «И я думаю иногда о том, что нужно обратить внимание на этот принцип; я стыжусь тогда условий моей жизни. Мы все друг другу двоюродные братья. Наши отцы завоевывали мир мечом и оставили нам наследство. Почему мы не наслаждаемся миром в единодушии? Почему между нами должны быть ссоры и мятежи? Остальные мои близкие родственники-принцы владеют большими городами и свежими долинами для пастбищ — а я нет, у меня только этот тесный улус, а Хайду и Мункэ Тимур⁵³ напали на меня и гоняют меня по всему миру как бродягу». По старому монгольскому представлению, трон государя должен быть «местом счастья»; власть как труд и мучение — это казалось абсурд­ным. Нужно было забыть старый спор, смотреть впе­ред и идти к новым общим делам, ответил послан­ник Хайду. На Таласе встречались вскоре после это­го потомки Джучи, Чагатая и Угедея. После недель­ного пиршества они начали совещания, на которых снова присягали в единодушии всех внуков Чингис­хана. Барак снова жаловался, что он, являясь тоже «плодом того дерева», не владеет подобающей ему землей. Присутствующие соглашались с Бараком: «С се­годняшнего дня давайте молчать о прошлом. Мы хо­тим справедливо поделить эти летние и зимние пастби­ща и жить на горах и в степи, так как эта страна⁵⁴ самым страшным образом разрушена и пустует». Согласовали раздел Мавераннахра: две трети долж­ны остаться у Барака, одна треть — достаться Хай­ду, а также Мункэ Тимуру, хану Синей Орды. Да­лее нужно позволить Бараку приобрести в Хорасане за счет ильханов большие области (дозорные). О том, что из этого ничего не вышло, мы уже знаем. В ос­тальном князья обещали щадить землю, чтобы она постепенно смогла отдохнуть и расцвести⁵⁵. Но для Барака скоро стала важнее подготовка к намеченным завоеваниям в Хорасане.

После смерти Барака⁵⁶ в 1270 году Хайду был, без сомнения, самым могущественным князем в Маверан-нахре и в прилегающих к нему областях Централь­ной Азии. Он вел войну, прежде всего на востоке против хана Хубилая, так что последняя треть три­надцатого столетия в областях между Оксом и Тянь-Шанем была, по-видимому, действительно временем покоя и восстановления. Осенью 1300 г. Хайду был в одном из многочисленных походов против велико­го хана. Когда он вторгся после многодневного мар­ша в глубь территории хана, то встретил войско, которое обратил в бегство. На обратном пути он серь­езно заболел и почувствовал приближение конца. Многие принцы были втянуты с ним в войну, среди них также сын Барака по имени Тува. Он вместе со многими другими мужчинами из дома Чагатая посту­пил на службу к потомку Угедея, после того как Ба­рак «сорвал покров надежды с фривольного лица жиз­ни». Среди принцев, которые сопровождали его в этом военном походе, Хайду считал Туву самым способ­ным; он доверял ему войска. Потом Хайду умер. После выполнения траурных церемоний Тува пред­ложил выбрать Чапара, старшего сына Хайду, его пре­емником. Чапар, уже давно друживший с Тувой, в этот раз не участвовал в войне. Однако он быстро уз­нал о неожиданной смерти отца и двинулся навстре­чу возвращающимся. На месте встречи во второй раз оплакали смерть Хайду, затем отпраздновали вступ­ление на престол Чапара «и из круга бокалов, напол­ненных разнообразными винами, и из разноцветной одежды появилась овца, пестрая, как попугай, как хвост павлина и свод земной, окрыленный, как дух кутилы»⁵⁷.

Дата добавления: 2015-08-21