Парализующий ужас

Падение Хорезма Ибн аль-Асир приветствовал, т.к. это соответствовало божественному порядку. То, что там происходило, было наказанием за кощунственное выступление против авторитета аббасидского халифа. Но потом картина изменилась ошеломляющим обра­зом. Татары больше не устанавливали божественный порядок, в котором считали себя в безопасности, нет, они угрожали исламу! Пришел его конец? Он долго не решался выразить слонами наказание, признается Ибн аль-Асир: «Кому дается легко записывать сооб­щение о смерти ислама или мусульманина? О, пусть бы моя мать меня не рожала, о, лучше бы я умер раньше, о, если бы меня совсем забыли!»³⁹ Разруше­ние Иерусалима Навуходоносором⁴⁰ кажется незначи­тельным по сравнению с разорением и резней, о ко­торых он должен теперь известить потомков. Только нашествие, Гога и Магога, которое было предсказано для конца света, можно было привести для сравне­ния⁴¹. Почти безнадежным было положение ислама: на востоке эти неверные варвары, а с запада угрожа­ли франки, которые одержали как раз под Дамьеттой великую победу и теперь угрожали всему Египту⁴². «Однако мы принадлежим Богу, и к нему мы, конеч­но, возвращаемся, и нет никакой власти и никакой силы кроме власти Бога, всемогущего и великого»⁴³.

Малодушие и смертельный страх, казалось, про­должали охватывать население; ожидание страшного суда, часа расплаты затеняло мышление и лишало мужества всех без исключения перед монголами. Причудливые и обреченные на неудачу усилия хо-резмийского шаха Джелал-ад-дина выделяются в этой атмосфере парализующей неизвестности: недо­брожелательно относящиеся к нему источники ха­рактеризуют его гнусно. Это была воля Бога, что­бы монголы опустошали страны ислама. Так, долж­но быть, аль-Мустасим оправдывал свою бездеятель­ность, и так заставил это провозгласить свирепый Чингисхан; когда он решил потребовать у жителей Бухары дань, он велел их всех согнать и провоз­гласил: «Знайте, что совершили страшные грехи; в этих тяжких грехах провинились самые зажиточные среди вас. Спросите меня, по какому праву я это утверждаю? Так вот: я наказанье божье. Если бы вы не нагрешили так тяжко, Бог не послал бы меня в наказание вам»⁴⁴. В это готовы были поверить, ибо какое другое толкование несчастья можно было представить?

И, как всегда, были люди, которые пытались из­влечь выгоду из этого психоза страха. К князю Айюбиду Майяфарикина, важной крепости в погра­ничной области между Анатолией и Плодородным Полумесяцем, в 1240 г. зашел один мусульманин из Исфахана, который представился посланником Тулуя, младшего сына Чингисхана, и передал посла­ние, в котором «представитель Господа небесного, тот, кто обошел всю землю, король Востока и За­пада, Великий хан»⁴⁵ призвал исламских правите­лей к послушанию и потребовал снести городские стены. Странный посланник рассказывал своим слу­шателям старые трепетные сказки: вблизи плотины, которую соорудил когда-то Александр против Гога и Магога и где вряд ли догадывались, откуда при­шли монголы, жили одичавшие народы, у которых глаза были на плечах, а рот на груди; овцы росли у них из семенных зерен подобно растениям ⁴⁶. Такие бессмысленные истории, по-видимому, могли служить удостоверением для посланника, но они вы­зывали страх, так как перед страшным судом та плотина лопнет, и жуткие народы далекого северо-востока наводнят цивилизованный мир. Неужели настало это время?

Тулуй участвовал в походе Чингисхана на запад и после этого завоевал в течение нескольких месяцев столицу Хорасана. Но позже, кажется, он больше не занимался делами Западной Азии⁴⁷. Ему, правда, при­писывается участие во всех войнах империи. Во вся­ком случае он уже в 1233 г. нашел смерть, когда со­провождал великого хана, своего брата Угедея, в по­ходе на Китай⁴⁸. Тулуй, таким образом, вряд ли мог быть отправителем того письма с угрозами. Кто сто­ял за этим посланием, уже нельзя выяснить. Во вся­ком случае он ставил своей целью ослабление мусуль­манской позиции в областях, граничащих на севере с Ираком. Имя Тулуя приобретет еще страшную извес­тность, и этим воспользуются. Целым столетием поз­же монголы оценивали каждого но деятельности Ту­луя. Его сын Муню, избранный в 1254 г. великим ханом, поручил Хулагу, который тоже был сыном Ту­луя, новое порабощение Ирана.

Об успехах Хулагу мы уже знаем. Они не означа­ют конец ислама; подобные опасения ведут слишком далеко. И Страшный суд еще не наступил. Но пово­ротным пунктом всемирно-исторического значения было все же падение Багдада. Династия Аббасидов почти угасла. Даже могилы халифов под Ар-Рэзафой были разрыты, черепа трупов выставлены для обоз­рения, как это обычно делали с головами казненных пре­ступников⁴⁹. Багдад навсегда лишился своего положе­ния столицы ислама. Он опустился до уровня хотя и важной, по все же провинциальной столицы, так как великий план монголов — победить также последнюю оставшуюся исламскую великую державу, Египет — рухнул в 1260 г. у Источника Голиафа в Палестине. Каирские султаны мамлюков сохраняли за собой Си­рию; где-то в областях верховий Евфрата, по которым проезжали бедуины, проходила с тех пор в течение столетий демаркационная линия, отделявшая иранс­ких ильханов, потомков Хулагу, от арабизированной империи мамлюков. Багдад был теперь стратегичес­ки важным форпостом восточной половины ислам­ского мира, и владели им монгольские княжеские роды.

ОТРАР

Три дервиша, которые принадлежали к самым стро­гим аскетам своего времени и самым пылким богослужителям эпохи, шли однажды своим путем, и вот на­шли они ветхие останки на краю дороги. Они спроси­ли друг друга: «Какому живому существу могли при­надлежать эти кости?» И они договорились молить Бога, чтобы эти кости снова ожили. На молитву пер­вого поднялся ветер и соединил кости, на молитву второго появились кровеносные сосуды, жир и мясо; на молитву третьего в тело пришло дыхание жизни: сильный, вызывающий ужас лев прыгнул и разорвал троих моливших за него на куски.

Мирхванд (1433-1498) ¹

Дата добавления: 2015-08-21