Обманчивая самоуверенность

Кажется загадочным то, почему события, которые могли бы сразу объяснить политические цели монго­лов, в Багдаде оставили без внимания. Так, после за­воевания Хорезма два монгольских полководца насту­пали в июне 1221 г. на Нишапур и велели через пос­лов передать некоторым хорасанским вельможам, что Чингисхан призывает их вступить в «общество спод­вижников, в мирный союз», и что они должны пере­дать корм для скота и подарки гостю. Они должны были объединиться и впредь повиноваться монголам, принимать у себя их или их посланников, а не полагать­ся на мощь своих крепостных стен. В знак их нового статуса они получали красную печать³² с уйгурским шрифтом и оригинал соответствующего ярлыка Чин­гисхана. Содержание такого диплома гласило при­мерно следующее: «Великие князья и множество вер­ноподданных могут знать, что сказал Бог: «Я отдал тебе всю землю от восхода солнца до его заката». Каждый, кто становится «сподвижником», оказыва­ется милосердным к себе, своим женам, своим де­тям и прислуге. Каждый, кто не станет «сподвиж­ником», погибнет с женами, детьми и родственника­ми»³³.

Багдад и Аламут находятся не так далеко от Нишапура, чтобы не знать о его порабощении и сопут­ствующих обстоятельствах. Но Ибн аль-Асир, совре­менный иранский хронист, упоминает о судьбе Хо­расана в те дни очень скудно. В документах, назы­ваемых ярлыками, обнаруживается, правда, новый вид обращения, который не оставлял место для так­тичного общения, принятого среди исламских кня­зей. Дипломатические любезности, приветственные адреса и обязательные свидетельства дружеского рас­положения еще не были употребительны у необра­зованных пришельцев. «Тайная история монголов» изображает в живых красках среду, в которой вы­рос Чингисхан. Охота, разбои и война, прежде все­го война; вокруг этих занятий вращаются мечты и помыслы. У «сподвижников», само собой разумеет­ся, только общие «враги», они в ссоре с ними со всеми. Этот простой принцип остался в силе, когда Чингисхан и его последователи соприкоснулись с го­сударственным миром на востоке и западе Азии, с империями, которые обладали усовершенствованной политической культурой. Что Чингисхан является тем, кто был уготован земле ³⁴, что небо и земля под­держивали его в борьбе со всеми вражескими наро­дами³⁵ — это утверждение должно было казаться му­сульманам самонадеянным и ошибочным. Разве не халифат был особой защитой Бога? Это снова оправдалось, когда Ала-ад-дин*, отец хорезмийского шаха Джелал-ад-дина, планировал на весну 1218 г. атаку на Багдад, чтобы возвыситься до защитника Аббасидов, как однажды Сельджук Тогрулбек. Под Хамаданом Ала-ад-дин с громадным войском занял зимний лагерь, однако необычайно сильные холода уничтожили большую часть его отрядов, и поэтому его дерзкий замысел рухнул. И когда он, наконец, вернулся в Хорасан и сообщил халифу официально о случившемся, «тогда и произошли те события»: он был побежден монголами!

Так трактует летописец Ибн аль-Асир событие, со­временником которого он был. «В этом как раз мы узнаем удачливость благородной династии Аббасидов: еще никто никогда не захотел посягнуть на нее без того чтобы его чудовищное преступление и злое на­мерение не шло бы за ним по пятам». И это, опре­деленно, — тоже точка зрения, с которой позже аль-Мустасим рассматривал угрожающие послания Хулагу из Хамадаиа. Да, Хулагу сам был предупреж­ден одним из его астрологов: шесть бедствий принесет человечеству тот, кто убьет Аббасидов: ло­шади будут околевать, воины заболевать, солнце больше не будет всходить, больше не будет идти дождь; поднимется буря, задрожит земля; растения больше не будут вырастать из земли; большой пра­витель умрет в том лее году. Насир-ад-дин ат-Туси, которого спросили о его мнении по поводу послед­ствий уничтожения Аббасидов, ответил вопреки ожи­данию равнодушно: «Теперь Хулагу будет занимать место халифа». Как шиит он не разделял уважения к Аббасидам. Он раскусил, почему Хулагу чувство­вал себя правым во время нападения на Багдад, и он знал, что при победе монголов, которую можно было ожидать, сменится только одно «государство лжи» на другое, правда, на такое, в котором он и его шиитские единоверцы будут переносить немного меньше притеснений. Единственное существенное из­менение для них, на которое можно надеяться в исто­рии, это раскол божьего государства при возвращении Двенадцатого имама, что должно было произойти в неопределенном будущем³⁶.

Только продвижение татар в области, которые были ближе к Багдаду, вынудило Ибн аль-Асира учесть со­мнительную ситуацию, в которую попал суннито-исламский мир. Быстрота и неудержимость татарского наступления на запад, беспощадность и жестокость, с которой подавлялось любое сопротивление, — все это наводило на него глубокий ужас. Боевой дух мон­голов невозможно было обуздать; казалось, они не знают страха, они никогда не позволяли себя брать в плен, убивая себя, если он им грозил; они никогда не придерживались соглашений, полны коварства, не­утолимо было их желание — и даже желание их жен — убивать. Один житель из окрестностей Нисибина рассказал летописцу: «Я спрятался в одном сарае в соломе, поэтому они меня не нашли. И я наблюдал за ними из окна. Если они хотели кого-нибудь убить, и тот кричал: «Нет! Ради Бога!» — они его убива­ли... И я видел, как они на своих лошадях затевали игру, смеялись и на своем языке распевали слова: «Нет! Слава Богу!» В побежденных городах населе­ние было парализовано от ужаса: «Татарин ворвался в один переулок, в котором было 100 мужчин, — и он убил их одного за другим до последнего. Ни один из них даже не двинул рукой против него. С позо­ром заваливали людей, а они совсем не защищались! Мы молим Бога, чтобы он не оставил нас в беде!»³⁷ В 1230 году Ибн аль-Асиру в Мосуле попалось в руки письмо одного купца из Тебриза: «Неверных — пусть проклянет их Бог! — мы не можем ни описать, ни назвать цели их боевых частей, т.к. мусульмане не должны совсем пасть духом. Положение очень пло­хое. Не верьте, что тот патрульный отряд, который прошел в Нисибин и в Хабур, и другой, который до­брался до Ирбила и Дакука, стремились к тому, чтобы делить добычу. Они только хотели разведать, есть ли в этих землях защитники. После своего возвращения эти отряды сообщили своему правителю, что местность ли­шена какой-либо обороны... Поэтому возросла алчность татар; весной они нападут на вас. Только на крайнем западе вы еще можете остаться, так как они решились напасть на всю эту область. Ищите безопас­ное место!» Что удивительно, так это то, что в таком паническом состоянии мусульманские князья, тоже потрясенные угрозами татар, от страха ничего не пред­принимали, как и те сто мужчин, которые позволили одному единственному татарину себя зарезать. Во вся­ком случае хорезмиец Джелал-ад-дин нигде не нашел поддержки. Осенью 1231 г., пишет Ибн аль-Асир, его след потерялся³⁸.

Дата добавления: 2015-08-21