Глава пятьдесят первая

Только что я коснулся в разговоре с отцом Иваном деликатной историивойны на поповках, мой собеседник так и замахал руками. - Ужасно, сударь, Орест Маркович, ужасно, - говорит, - мы, духовные, кэтому смятению подвержены, о мире всего мира господа умоляем, а самим нам вэтом недуге вражды исцеления нет. Добродушный священник с сокрушением осенилсебя крестом и, вздохнув, добавил: - -Думаю, - говорит, - что это не иначе как оттого, что гдепреизбыточествует благодать, там преобладает и грех. - А ведь и ссориться-то, - говорю, - кажется, не за что бы? - Да, совершенно, сударь, часто не за что. - А все-таки ссоритесь? - Да ведь как же быть: ссоримся-с и даже люте от сего страждем иоскудеваем. Я посоветовал, что надо бы, мол, стараться уж как-нибудь ладить. - Знаете, это так, - говорю, - надо делать: бери всяк в руки метлу дамети свою улицу - весь город и очистится. Блюди каждый сам себя, гони отсебя смуту, вот она и повсюду исчезнет. - Нельзя-с, - улыбается отец Иван, - другие товарищи не согласятся. - Да что вам до товарищей? - Нет-с; да теперь и время такое-с. Это надо было как-нибудь преждеделать, до сокращения, а теперь уж хоть и грех воровать, но нельзя миновать. Чтоб отойти от этого вопроса, я только и нашелся, что, мол, хотьпромежду себя-то с отцом Маркелом старайтесь ладить - не давайте дурногопримера и соблазна темным людям! - Да ничего, - отвечает отец Иван, - мы между собой стараемся, чтобыладно... только вот отец Маркел у нас... коллега очень щекотисты... - Что такое? - К криминациям они имеют ужасное пристрастие: все кляузничают ужасно.Впали в некую дружбу с нашим дьяконом Викторычем, а тот давнопрокриминациями обязан, и намереваются вдвоем, чтобы как-нибудь меня совторого штата в заштат свести и вдвоем остаться по новому правилу. - Это, - говорю, - жаль: "ничто добро, ничто красно, а жити, братие,вкупе". - Какое уж, - отвечает, - "вкупе" жить, Орест Маркович, когда и насвоем-то на особом дворе, и то никак не убережешься! Вот как, изволитевидеть: я все дома сижу. Как только пошел -разговор про новые правила, чтобудут нас сокращать, я, опасаясь злых клевет и наветов, все сижу дома, - апо осени вдруг меня и вызывают к преосвященному. Знаете, дело это у нас, подуховному состоянию, столь страшное, что только вспомянешь про всеобжирающуюконсисторию, так просто лытки трясутся. Изволите знать сами, великийгосударь Петр Первый в регламенте духовном их наименовал: "оные архиерейскиенесытые собаки"... Говорить, не остается, сударь!.. Семьдесят верст проехал,толконулся к секретарю, чтобы хоть узнать, зачем? "Ничего, говорят, неведаем: тебя не консистория звала, а сам владыко по секрету вытребовали!"Предстаю со страхом самому владыке, - так и так, говорю, такой-то священник.Они как только услыхали мою фамилию, так и говорят: "А, это ты, такой-сякой,плясун и игрун!" Я даже, знаете, пред владыкою онемел и устами слова не могу выговорить. "Никак нет, - говорю, - ваше преосвященство: я жизнь провождаю тихую вдоме своем". -"Ты еще противуречишь? Следуй, - говорят, - за мной!" Привели меня в небольшой покойчик и из полбюра (не могу уж вамобъяснить, что такое называлось полбюро) вынимает бумагу. "Читай, - говорят, - гласно". Я читаю в предстаяии здесь секретаря и соборного протодьякона. Пишет, -это вижу по почерку, - коллега мой, отец Маркел, что: "такого-то, - говорит,числа, осеннею порою, в позднее сумеречное -время, проходя мимо оконсвященника такого-то, - имя мое тут названо, - невзначай заглянул я в узкийствор между двумя нарочито притворенными ставнями его ярко освещенного окнаи заметил - сего священника безумно скачущим и пляшущим с неприличнымиударениями пятами ног по подряснику". "Остановись, - говорят его преосвященство, - на сем пункте и объясни,что ты можешь против этого в оправдание свое ответствовать?" "Что же, - говорю, - владыко святый, все сие истинно". "Зачем же это, -изволят спрашивать, - ты столь нагло плясал, ударяя пятками?" "С горя, - говорю, - ваше преосвященство" "Объяснись!" - изволили приказать. "Как по недостаточности моего звания, - говорю, - владыко святый, женамоя каждый вечер, по неимению работницы, отправляется для доения коровы вхлев, где хранится навоз, то я, содержа на руках свое малое грудное дитя,плачущее по матери и просящее груди, - как груди дать ему не имею и чем егорассеять, не знаю, - то я, не умея настоящих французских танцев, так с симмладенцем плавно по-жидовски прискакую по комнате и пою ему: "тра-та-та, тра-та -та, вышла кошка за кота" или что другое в сем роде невинногосодержания, дабы оно было утешно от сего, и в том вся вина моя". Владыка задумались и говорят: "Хорошо, сие непредосудительно, в сих целях как отец невозбраннотанцевать можешь, но читай дальше". "Другажды, - читаю, пишут отец Маркел, - проходя с дьяконом случайновечернею порою мимо дома того же священника отца Иоанна, опять видели, какон со всем своим семейством, с женою, племянником и с купно приехавшею кнему на каникулярное время из женской гимназии племянницею, азартно играл вкарты, яростно ударяя по столу то кралею, то хлапом, и при семнепозволительно восклицал: "никто больше меня, никто!" Прочитав сие,взглянул я на преосвященного владыку и, не дожидаясь его вопроса, говорю: "И сие, ваше преосвященство, правда. Точно, - говорю, - однажды, ивсего только однажды, играл я по случаю племянницына приезда, но было сие недля ради забавы и празднолюбия, а с философскою целью, в видах указанияпревосходства Адамова пола пред Евиным полом, а отнюдь не для празднойзабавы и утешения". "Объяснись, - говорит владыко, - и в этом!" "Было, - говорю, - сие так, что племянница моя, дочь брата моего, что вприказные вышел и служит советником, приехав из губернии, начала обременятьпонятия моей жены, что якобы наш мужской пол должен в скорости обратиться вничтожество, а женский над нами будет властвовать и господствовать; то я ейна это возразил несколько апостольским словом, но как она на то начала,громко хохоча, козлякать и брыкать, книги мои без толку порицая, то я, вкнигах нового сочинения достаточной практики по бедности своей не имея, ачувствуя, что стерпеть сию обиду всему мужскому колену не должен, то я, незная, что на все ее слова ей отвечать, сказал ей: "Буде ты столь превосходноумна, то скажи, говорю, мне такое поучение, чтоб я признал тебя в чем-нибудьизученною"; но тут, владыко, и жена моя, хотя она всегда до сего часа былаженщина богобоязненная и ко мне почтительная, но вдруг тоже к сей племянницеза женский пол присоединилась, и зачали вдвоем столь громко цокотать, какдве сороки, "что вас, говорят, больше нашего учат, а мы вас все-таки какзахотим, так обманываем", то я, преосвященный владыко, дабы унять им оноеобуявшее их бессмыслие, потеряв спокойствие, воскликнул: "Стой, - говорю, - стой, ни одна не смей больше ни слова говорить!Этого я не могу! Давайте, - говорю, - на том самом спорить, на чем мы все.поровну учены, и увидим, кто из нас совершеннее?. Есть, - говорю, - у наскарты?" Жена говорит: есть. "Давай, - говорю, - сюда карты". Жена подала карты. Говорю: "Сдавай в дураки!" Сдали. Я и жену и племянницу ученую кряду по три раза дураками иоставил. Довольно, говорю, с вас, но видя, что они и сим еще мало внеправоте своего спора убедились, говорю: "Сдавай в короли!" Сдали и в короли. Я вышел королем, сынишку - виноват, вашепреосвященство, сынишку тоже для сего диспута с собою посадил, - его впринцы вывел, а жену в мужики. Вот, говорю, твое место; а племянницусолдатом оставил, - а это, мол, тебе и есть твоя настоящая должность. "Вот, - говорю, - ваше преосвященство, истинно докладываю я, едино ссею философскою целью в карты играл и нимало себя и мужской пол не уронил".Владыка рассмеялись. "Ступай, - говорят, - игрун и танцун, на свое место", аотцу Маркелу с дьяконом нос и утерли... но я сим недоволен... - Помилуйте, - говорю, -да чего же вам еще? - Как чего? Ах, нет, Орест Маркович, так нельзя: ведь они вон, и дьякони отец Маркел, по сие время ходят, и отец Маркел все вздыхает на небо. - Так что же вам до этого? - Ах, как вы это располагаете: это они прокриминацию затевают... Нет,пока эти новые права взойдут, тут еще много греха будет!

Дата добавления: 2015-08-21