Глава сорок девятая

Простор и лень, лень и простор! Они опять предо мною во всей своейкрасе; но кровли крыш покрыты лучше, и мужики в сапогах. Это большаяновость, в которой я, впрочем, никогда не отчаивался, веруя, что и мужикзнает, что под крепкою крышей безопасней жить и в крепких сапогах ходитьудобнее, чем в дырявых лаптях. Спросил в беседе своего приказчика: - Поправляются ли мужики? - Как же, - говорит, - теперь они живут гораздо прежнегопревосходнейше. Хотел даже перекреститься на образ, но, поопасавшись, не придерживаетсяли мой приказчик нигилистического образа мыслей, воздержался, чтобы сразусебя пред ним не скомпрометировать, и только вздохнул: буди, господи,благословен за сие! Но как же остальное? Как она, наша интеллигенция? - Много ли, - спрашиваю, - здесь соседей-помещиков теперь живет и какони хозяйничают? - Нет, - докладывает, - какие же здесь господа? Господ здесь нет;господа все уехали по земским учреждениям, местов себе стараются в губернии. - Неужто же все по учреждениям? Этого быть не может! - Да живут-с, - говорит, - у нас одни господа Локотковы,мелкопоместные. - Ну так как же, мол, ты мне говоришь, что никого нет? Я даже знаюэтого Локоткова. (Это, если вы помните, тот самый мой старый товарищ, что вгимназии француза дразнил и в печки сало кидал.) Ты, - приказываю, - вели-камне завтра дрожки заложить: я к нему съезжу. - Это, - отвечает, - как вам будет угодно; но только они к себеникакого благородного звания не принимают, и у нас их, господина Локоткова,все почитают ни за что. - Это, мол, что за глупость? - Точно так-с, - говорит, - как они сами своего звания решившись иходят в зипуне, и звание свое порочат, и с родительницей своею АграфенойИвановной поступают очень неблагородно. Заинтересовался я знать о Локоткове. - Расскажи, - говорю, - мне, сделай милость, толком: как же это он такживет? - Совсем, - отвечает, - вроде мужика живут; в одной избе с работниками. - И в поле работает? - Нет-с, в поле они не работают, а все под сараем книжки сочиняют. - О чем же, мол, те книжки, не знаешь ли? - Давали-с они нам, да неинтересно: все по крестьянскому сословию, промужиков... Ничего не верно: крестьяне смеются. - Ну, а с матерью-то у них что же: нелады, что ли? - Постоянные нелады: еще шесть дней в неделю ничего и туда и сюда,только промеж собою ничего не говорят да отворачиваются; а уж в воскресеньенепременно и карамболь. - Да почему же в воскресенье-то карамболь? - Потому, как у них промеж собой все несогласие выходит в пирогах. -Ничего, - говорю, - братец мой, не понимаю: как так в пирогах у нихнесогласие? - Да барин Локотков, - говорит, - велят матушке, чтоб и им и людямодинаковые пироги печь, а госпожа Аграфена Ивановна говорят: "я этого понятьне могу", и заставляют стряпуху, чтоб людские пироги были хуже. - Ну? - Ну-с вот из-за этого из-за самого они завсегда и ссорятся; АграфенаИвановна говорят, что пусть пироги хоть из одного теста, да с отличкокхгосподские чтоб с гладкой коркой, а работничьи "а щипок защипнуть; а баринсердятся и сами придут и перещипывают у загнетки. Они перещипывают, аАграфена Ивановна после приказывают стряпухе: "станешь сажать, - говорят, -в печку, так людские шесть пирогов на пол урони, чтобы они в соруобвалялись"; а барин за это взыск... Сейчас тут у припечка и ссора... Они итолкнут старуху. - Это мать-то? - Точно так-с, ну, а народ ее, Аграфену Ивановну, жалеет, как они припрежнем крепостном звании были для своих людей барыня добрая. Ввечеру баринсоберут к избе мужиков и заставляют судить себя с барыней; барыня заплачут:"Ребятушки, - изволят говорить, - я себя не жалевши его воспитывала, чтоб онв полковые пошел да генералом был". А барин говорят: "А я, ребята, говорят,этих глупостей не хочу; я хочу мужиком быть". Ну, мужики, известно, всесейчас на барынину сторону. "С чего, бают, с какого места ты такого захотел?Неш тебе мужиком-то лучше быть?" Барин крикнут: "Лучше! честнее, говорят,ребята, быть мужиком". Мужики плюнут и разойдутся. "Врешь, бают, в генералахчестней быть, - мы и сами, говорят, хоть сейчас все согласны в генералыидти". Только всего и суда у них выходит; а стряпуха, просто ни однастряпуха у них больше недели из-за этого не живет, потому что никак угодитьнельзя. Теперь с полгода барин книги сочинять оставили и сами стали пирогипечь, только есть их никак нельзя... невкусно... Барин и сами даже эточувствуют, что не умеют, и говорят: "Вот, говорят, ребята, какое мнеклассическое воспитание дали, что даже против матери я не могу потрафить.Дьячок Сергей на них даже по этому случаю волостному правлению доносподавал. - В чем же донос? - Да насчет их странности. Писал, что господин Локотков сам, говорит,ночью к Каракозову по телеграфу летал. - Ну? - Мужики было убить его за это хотели, а начальство этим пренебрегло;даже дьячка Сергея самого за это и послали в монастырь дрова пилить, да и тосказали, что это еще ему милость за то, что он глуп и не знал, что делал.Теперь ведь, сударь, у нас не то как прежде: ничего не разберешь, - добавил,махнув с неудовольствием рукою, приказчик. - Да дьячок-то ваш, - спрашиваю, - откуда же взял, что по телеграфулетать можно? - Это, - отвечает мой приказчик, - у них, у духовенства, нынче большевсе происходит с отчаянности, так как на них теперь закон вышел, чтоб ихсокращать; где два было, говорят, один останется... - Ну так что же, мол, из этого? - Так вот они, выходит, теперь друг перед дружкой и хотят все себя одинпротив другого показать. "Фу, - думаю, - какой вздор мне этот человек рассказывает!" Махнулрукой и отпустил его с богом. Однако не утерпел, порасспросил еще кое-кого из людей насчет всегоэтого, и оказалось, что приказчик мой не лжет. "Ну, - думаю, - чем узнавать через плебс да через десятые руки,пущусь-ка лучше я сам в самое море, окунусь в самую интеллигенцию". Начинаю с того, что еще уцелело в селах и что здесь репрезентуетместную образованность.

Дата добавления: 2015-08-21