Глава тридцать вторая

- Видишь ли, - неспешно начал мой мучитель, основательно усаживаясь утуалета и приступая к распусканию своих папильоток, - видишь ли, про это,наконец, дознались... - Да я, - говорю, - я именно это-то и хочу знать, каким образом моглидознаться про то, что я всего позавчера с глаз на глаз взял у тебя книжку? - Душа моя, да зачем же, - говорит, - ты усиливаешься это постичь,когда это все именно так и устроено, что ты даже, может быть, чего-нибудь исам не знаешь, а там о тебе все это известно! Зачем же тебе в это проникать? - Нет, я, - говорю, - хочу знать, что же, где же я, с кем я и кто замною шпионит? - Ну, вот уж и "шпионит"! Какие у вас, право, глупые слова всегданаготове... Вот от этого-то мне и неудивительно, что вы часто за нихпопадаетесь... язык мой - враг мой. Что такое "шпионство"? Это обидное словои ничего более. Шпион, соглядатай - это употребляется в военное время противнеприятеля, а в мирное время ничего этого нет. - Да позволь же, - говорю, - пожалуйста: как же стало известно, что уменя есть твоя книга? - А это другое дело; это совсем другое дело; тут нет никакогошпионства, а я, видишь... я тебе откровенно признаюсь, я, черт меня побери,как на себя ни злюсь, но я совсем неспособен к этой службе. Я в нее и нехотел, - я хотел в уланы, а это все маменька так устроила, что... в этомвойске, говорит, хорошо, и обеспечено, и мундир, и шпоры, и это войско навойну не ходит, - а между тем она, моя почтенная матушка-то, того несообразила, годен ли я, способен ли я к этой службе. Тут, правда, неконтузят и не ранят, а выслужиться можно скорей, чем в битвах, но зато этаслужба требует, так сказать, высших способностей, тут, так сказать... кученому даже нечто примыкает, потому что требуется наблюдательность, а уменя ее никакейшей, а у нас за это не хвалят... - и основательно делают, чтоне хвалят, потому что у нас без этого нельзя, потому что иначе на что же мы? - Нетерпение берет меня страшное! - Позволь, - говорю, - Христа ради, мне тебя перебить. - Да, хорошо, - отвечает, - перебей, братец, перебей, но ты во всякомслучае должен со мной согласиться, что ведь мы же должны заботиться о том,чтобы мы оказывались на что-нибудь нужными? - Прекрасно, - говорю, - прекрасно, но позволь... - Нет, ты сам позволь: мы обязаны это доказать или нет, что мы нужны? Апочему? Потому, душа моя, что ведь мы во что-нибудь стране-то обходимся,потому что мы ведь рубля два с полтиною в год государству-то стоим? Господи, мне приходилось хоть плакать. - Бога ради, - говорю, - Леонид Григорьевич, мне не до разговоров; ятебя с умилением прошу, не неси ты мне, Христа ради, всей этой ахинеи, аскажи мне, за что меня берут? - Да я к этому и иду! что же ты сам меня перебиваешь, а сам говоришь,что я несу ахинею? - Ну ладно, - говорю, - я молчу и не перебиваю, но только ради богаскажи скорее, в чем же дело? - А в чем, ты думаешь, дело? Все дело в том, что у нас до этих пор нетеще настоящих наблюдательных людей. Оттого мы черт знает чем и занимаемся.Ты видал у меня нашего офицера Бекасинникова? - Ну, видал, - говорю, - видал. - Прекрасный парень, товарищ и добрейшая душа, - а ведь как, каналья,один раз меня срезал? Тоже вот как у меня: наблюдательности у негоникакейшей и не находчив, а ведь это в извинение не берется; его иприструнили, и так приструнили, что хоть или в отставку подавай или переходив другую службу, но из нашего ведомства это уже считается... неловко. Что жеты думаешь он, свинья, сделал? Встретил меня на улице и ну меня обнимать, дапотихоньку снял у меня с сабли темляк и положил его мне в карман шинели, асам сообщил, что "Постельников, говорит, манкирует формой и подает вредныйпример другим". Меня вдруг и зовут: я ничего не знаю, являюсь как был - ипрямо поехал за это на гауптвахту. Там и нашел я темляк в шинели, да ужнечего делать. Но я Бекасинникова в том не виню: что же ты будешь делать?Герои редки, а службой своей должен каждый дорожить. Меня вдруг осенило. - Остановись, - говорю, - Леонид Григорьевич, - я боюсь, что я тебя,наконец, понимаю? - Ну да, - говорит, - Филимоша, да, ты прав; между четырех глаз я оттебя не скрою: это я сообщил, что у тебя есть запрещенная книжка. Приношутебе, голубчик, в этом пять миллионов извинений, но так как иначе делатьбыло нечего... Ты, я думаю, ведь сам заметил, что я последние дни повеся носходил... Я ведь службы мог лишиться, а вчера мне приходилось хоть вот как, -и Постельников выразительно черкнул себя рукой по горлу и бросился меняцеловать. Поверите или нет, я даже не мог злиться. Я был так ошеломленоткровенностью Постельникова, что не только не обругал его, но даже не нашелв ответ ему ни одного слова! Да немного времени осталось мне и дляразговоров, потому что в то время, как я не мешал Постельникову покрыватьпоцелуями мои щеки, он махнул у меня за плечами своему денщику, и по этомумановению в комнату явились два солдата и от него же взяли меня под арест. Я просидел около десяти дней в какой-то дыре, а в это время вышлораспоряжение исключить меня из университета, с тем чтобы ни в какой другойуниверситет не принимать; затем меня посадили на тройку и отвезли наказенный счет в наш губернский город под надзор полиции, причем, конечно,утешили меня тем, что, во внимание к молодости моих лет, дело мое не довелидо ведома высшей власти. Сим родительским мероприятием положен был пределучености моей.

Дата добавления: 2015-08-21