Глава сорок вторая

Увидав Постельникова, да еще в такие мудреные дни, я даже обомлел, а онну меня целовать, ну меня вертеть и поздравлять. "Что такое?" - думаю себе, и как я ни зол был на Постельникова, аспрашиваю его, с чем он меня поздравляет? - Дружище мой, Филимоша, - говорит, - ты свободен! - Что? что, - говорю, - такое? - Мы свободны! "Э, - думаю, - нет, брат, не надуешь!" - Да радуйся же! - говорит, - скот ты этакий: радуйся и поздравляй ее! - Кого-с? - пытаю с удивлением. - Да ее, ее, нашу толстомясую мать Федору Ивановну! Ну, Россию, что ли,Россию! будто ты не понимаешь: она свободна, и все должны радоваться. - Нет, мол, не надуешь, не хочу радоваться. - Да, пойми же, пентюх, пойми: с-в-о-б-о-д-е-н... Слово-то ты это однопойми! - И понимать, - говорю, - ничего не хочу. - Ну, так ты, - говорит, - после этого даже не скот, а раб... понимаешьли ты, раб в своей душе! "Ладно, - думаю, - отваливай, дружок, отваливай". - Да ты, шут этакий, - пристает, - пойми только, куда мы теперь пойдем,какие мы антраша теперь станем выкидывать! - Ничего, - отвечаю, - и понимать не хочу. - Так вот же тебе за то и будут на твою долю одно: "ярмо с гремушкою дабич". - И чудесно, только оставьте меня в покое. Так я и сбыл его с рук; но через месяц он вдруг снова предстал моемуизумленному взору, и уже не с веселою улыбкою, а в самом строгом чине яначал на вы. - Вы, - говорит, - на меня когда-то роптали и сердились. - Никогда, - отвечаю, - я на вас не роптал. Думаю, черт с тобой совсем:еще и за это достанется. - Нет, уж это, - говорит, - мне обстоятельно известно; вы даже обо мненикогда ничего не говорите, и тогда, когда я к вам, как к товарищу, с общеюрадостною вестью приехал, вы и тут меня приняли с недоверием; но бог с вами,я вам все это прощаю. Мы давно знакомы, но вы, вероятно, не знаете моихправил: мои правила таковы, чтобы за всякое зло платить добром. "Да, - думаю себе, - знаю я: ты до дна маслян, только тобойподавишься", и говорю: - Вы очень добры. - Совсем нет; но это, извините меня, самое злое и самое тонкое мщение -платить добром за оскорбления. Вот в чем вопрос: хотите ли вы ехать заграницу? - Как, - говорю, - за какую за границу? - За какую! Уж, конечно, за западную: в Париж, в Лондон, - в Лондонетеперь чудные дела делаются... Что там только печатается!.. Там восходитнаша звезда, хотите почитать? - Нет, - говорю, - не хочу. - Но отчего же? - Да так, не хочу, да и только... - И ехать не хотите? - Нет, ехать хочу, но... - Что за но... - Но меня, - говорю, - не пустят за границу. - Отчего это не пустят? - и Постельников захохотал. - Не оттого ли, чтоты именинник-то четырнадцатого декабря... Э, брат, это уже все назадиосталось; теперь на политику иной взгляд, и нынче даже не такие вещи ничегоне значат. Я, я, - понимаешь, я тебе отвечаю, что тебя пустят. Ты в отпускхочешь или в отставку? - Ах, зачем же, - отвечаю, - в отпуск! Нет, уж я, если только можно, вчистую отставку хочу. - Ступай и в отставку, подавай по болезни рапорт - икатай за границу. - Да мне никто и свидетельства, - говорю, - не даст, что я болен. Постельников меня за это даже обругал. - Дурак! - говорит, - ты извини меня: просто дурак! Да ты не хочешь ли,я тебе достану свидетельство, что ты во второй половине беременности? - Ну, уж это, - говорю, - ты вздор несешь! - Держишь пари? - И пари не хочу. - Нет, пари! держи пари. И сам руку протягивает. - Нечего, - говорю, - и пари держать, потому что все это вздор. - Нет, ты держи со мною пари. - Сделай милость, - говорю, - отстань, мне это неприятно. - Так что ж ты споришь? Я уж знаю, что говорю. С моего брата наперевязочном пункте в Крыму сорок рублей взяли, чтобы контузию ему на полнуюпенсию приписать, когда его и комар не кусал; но мой брат дурак: ему правуюруку отметили, а он левую подвязал, потом и вышел из этого только одинскандал, насилу, насилу кое-как поправили. А для умного человека ничего непобоятся сделать. Возьмись за самое легкое, за так называемое "казначейскоесредство": притворись сумасшедшим, напусти на себя маленькую меланхолию,говори вздор: "я, мол, дитя кормлю; жду писем, из розового замка" и томуподобное... Согласен? - Хорошо, - отвечаю, - согласен. - Ну вот, только всего и надо. И сто рублей дать тоже согласен? - Я триста дам. - На что же триста? Ты, милый друг, этак Петербургу цены портишь, - затриста тебя здесь теперь ведь на родной матери перевенчают и в том тебедокумент дадут. - Да мне уж, - говорю, - не до расчетов: лишь бы вырваться; не сденьгами жить, а с добрыми людьми... - Постельников вдруг порскнул и потом так и покатился со смеху. -Прекрасно, - говорит, - вот и это прекрасно! Извини меня, что я смеюсь, ноэто для начала очень хорошо: "не с деньгами жить, а с добрыми людьми"! Эточерт знает как хорошо, ты так и комиссии... как они к тебе приедутсвидетельствовать... Это скоро сделается. Я извещу, что ты не того... Постельников помотал пальцем у своего лба и добавил: - Извещу, что у тебя меланхолия и что ты с оружием в руках небезопасен,а ты: "не с деньгами, мол, жить, а с добрыми людьми", и вообще чем будешьглупее, тем лучше. И с этим Постельников, сжав мою руку, исчез.

Дата добавления: 2015-08-21