Пролог заканчивается. Поднимается занавес, то есть, простите, звучит свисток судьи, открывающего игру.

(продолжение следует)

И губительное.

Не знаю, почему только Древней. И сегодня всевозможных кликуш, любителей словесно попоносить хватает. Причем не только в полубомжовом виде, кое-кто и на думскую трибуну вылезает, и в ящик попадает. [Не гроб, а телик. Интересно, как жаргонные словечки обрастают смыслами. Может стоило бы вносить в основной словарь, как только у слова оказывается более одного смысла.]

Мне вдруг вспомнилась книжка профессора О. Я. Ремеза о своем замысле «Бориса Годунова». Мне потом говорили, что и спектакль был. Концепция предполагала, что народ — главного героя пьесы, который безмолвствует — предлагается играть собственно зрителю. Другими словами, современные актеры играют древних балаганных актеров, исполняющих в совершенно условной манере, на помосте посреди площади, персонажей трагедии [ну раз уж так принято именовать пьесу], а публика таким образом превращается в толпу из тогдашних же зевак, окруживших этот помост.

Между прочим, глянул в сетке, Ремез ставил этот спектакль будучи педагогом на курсе Фоменко. Так что все закономерно, ведь именно фоменковская школа идет сегодня в авангарде игрового театра. Вот что пишет сам ПН: «С рождения "Бориса Годунова" мы ведем отсчет нашего существования как курса, как мастерской, как круга людей, которые пытаются не потерять друг друга».

Ну, до индийских йогов, которые могли год сидеть неподвижно, да еще в муравейнике, да еще птицы свивали в их шевелюрах себе гнезда… еще шагать и шагать.

Не, наверное, «у потрясенной».

По крайней мере Пазолини, видимо, именно этого добивался, скажем, в «Кентерберийских рассказах». [Поливание тех, кто в патио, мочой; сцена с продажными девушками; сцена с раскаленным ломом (для тех, кто помнит); а главное — финальная сцена, где звероподобный похожий на джинна из 1001 ночи Сатана стоит раком к нам задом и извергает-низвергает из него неисчислимых человечков как свои фекалии; точнее, понос. Куда? Видимо, в преисподнюю… Как в том анекдоте про Рабиновича: «Э-э нет, тут-то выход только один…»]

Видимо, оскотиниваясь, как принцессы в лировской «Ферме», и придавая себе хтонические признаки.

Так, это у нас болгарские нестинары…

Моржи.

Ну а это после баньки испокон веку одно удовольствие.

А это до сих пор в Индии обожают представители ряда направлений йоги. [Кстати, это шутливо сделанное мною сравнение с йогами и прочими бомжами из других культур, видимо, имеет под собой серьезную подоплеку. Например, эпатирующее, провоцирующее поведение свойственно представителям одного из направлений йоги: они выкрикивают оскорбления и скабрезности, задевают женщин, кидаются в окружающих фекалиями и т.д. Ну и конечно, йоги, претендующие на энергетическую, ментальную прямую связь с божественным центром мироздания и получением в результате доступа к космической энергии, вполне ассоциируются с российскими юродивыми, через которых с нами говорит бог.]

Это уже неологизм; по-моему, у этого слова, как у «брюк» или «макарон» единственного числа нет (даже в разговорной стилистике, как это имеет место, например, в случае последнего примера).

Наверное, все же, принял.

Не знаю, откуда вся эта картинка: то ли Михалыч ее сам сочинил, откуда он ее взял, в книге не говорится, так что история эта немного загадочна. [Там дальше есть еще несколько — пусть не столь развернутых, но как по жанру, так и по стилистике родственных. Так что скорее всего, все это просто личное поэтическое творчество.]

Что касается спущенных штанов, мне вспоминается в этой же стилистике анекдот про армянское радио. «Может ли мужчина изнасиловать женщину на ходу?» «Нет, потому что женщина с поднятой юбкой бежит быстрее, чем мужчина со спущенными штанами».

Вот «был». Мол, это какая-то реальная история. Но почему не указан источник?

В контексте «Ефимушки» вспоминается несмешной скабрезный анекдот: «Там пришел массовик с во-от таким затейником». Между прочим «глупости» в народе — видимо это идет еще от древних фаллических культов — вещь всегда веселая. Вспомним, к примеру, весьма откровенного вида гриб веселку. [Между прочим, гриб лечебный — им испокон века лечат гастрит, язву желудка, приступы астмы, туберкулёз, а сейчас и рак; настойкой натирают суставы, плечи, колени при суставных болях; а также — болезни мочеполовых органов — как женских, так и мужских — знаменательное совпадение.]

Между прочим, не далее как вчера в метро была похожая история. Какой-то поддатый парень начал у меня выспрашивать что-то смешливо и задиристо. Ну, я человек опытный, ответил приветливо, угостил семечками и стал ему неинтересен. Тогда, уже в вагоне, он стал цеплять компанию каких-то парней. У тех с чувством юмора оказалось туго, и они принялись весельчака лупить. Я вмешался, разнял… а потом (уже дома наутро) обнаружил, что у вывихнут мизинец. Теперь, боюсь, пару недель у меня будут проблемы с игрой на гитаре, а без Ланы как еще проводить вокальные репетиции?.. [А может, не вывихнул, а сломал; что-то не перестает болеть, и кривой какой-то стал…]

А может, это были братья по разуму Леопольза фон Захер-Мазоха?

Это Михалыч хочет сказать, что он что-то понял в этой абракадабре, хаха. Или это он нас прикалывает в русле игрового театра.

Да, не понять немцам (в изначальном смысле слова — «немой», не изъясняющийся на человеческом языке) русского менталитета: главный, можно сказать, храм страны (по крайней мере на главной ее площади) построен во имя умалишенного бомжа, которого и самого канонизировали как святого (и не его одного)… И даже безумный тиран-садист боялся его как огня.

Еще один пример канонизации придурков на инстинктивном уровне: ср. первоначальную форму поговорки с современной: «На тебе, убоже, что мне негоже». Может, это и оговорка, но у оговорок тоже могут быть свои причины… [Между прочим нашел и удивился: слово «богатый», оказывается, пишется через букву «о», поскольку восходит к корню «бог», который в старину означал «податель благ, господин». А его противоположность — «убогий», где приставка «у» означает «не». Но вот видите, все же эта приставка исчезла, и неимущий становится всемогущим и наоборот: «легче верблюду…» и т.д.]

Вот еще интересный пример того, как диалектически объединяются в целое противоположности: юрод — урод, или, — тот, кто уродился необычно, особенно некрасивым, и урода (польск. — красавица) — женщина, уродившаяся с необычной, особенной красотой.

Снова индийские дервиши. Вспомним традиционный облик Ганди в одной набедренной повязке, за что Черчилль презрительно называл его полуголым факиром.

От-мод, что ли? Представляете, бомжи на подиуме или на церемонии вручения «Оскара»? Тут тебе и обнаженное тело, и экстравагантность.

А Чаплину удалось от своей избавиться (и сменить на другую) — и то не сразу («Великий диктатор») — лишь с приходом звукового кино. (Исключение, пожалуй, — только «Мсье Верду», которого я, впрочем, до сих пор так и не посмотрел; все собираюсь… [и ведь есть — вон, дивидюк лежит: весь Чаплин от «Малыша» до «Огней рампы»].

Опять!

Евангелие от Матфея, 5:3.

Мне здесь видится то, о чем я уже говорил: любой художник, и актер в том числе, должен усвоить позицию, внушить себе, не думая, что там на самом деле, что он — лишь проводник, посредник между некоей потусторонней силой и зрителем. Тогда отойдет на второй план все мелкое и преходящее, и его искусство сможет подняться практически на самый высокий уровень. Ну а что до того, что «художник обязан быть голодным; он худой, но гордый — он художник», — это чушь, перегиб палки. Художнику ни к чему быть богатым, но он не должен думать о деньгах: как о том, куда их девать, больно много, — так и о том, что кушать хочется.

Провиденциальный (книжн.; от лат. providentia — провидение) — обусловленный волей провидения; предопределенный.

По схеме напоминает историю с Павлом, солдатом и офицером, так что игра имеет место быть.

Анекдот. «Вот, черт возьми, вышел из дому, одел один ботинок черный, другой бежевый». «Так вернись, переобуйся». «Ну, вернусь. А там то же самое: один черный, другой бежевый…»

«И до-о-о-о-лго хихикала чья-то голова, выдергиваясь из толпы, как старая редиска».

Бывала-бывала. Особенно жутко эта власть видится в русском тартюфе Фоме Опискине. И уже поистине демонический образ в «Пробил час» В. Ф. Пановой [не путать с моим спектаклем, там те же слова, но переведенная строка из «Осенней песни» Верлена]: власть в городе захватывает сбежавший из психушки сумасшедший, и время останавливается, а затем поворачивает вспять, а кончается все ядерной катастрофой. [Для меня до сих пор загадка: как литераторы умудрялись предвидеть ядерный апокалипсис, когда бомба еще не была изобретена? Ведь повестушку Вера Федоровна писала еще в 1941 году. Я уж не говорю о «пьесе» Треплева, придуманной еще в XIX веке: «…весе жизни, свершив свой печальный круг угасли… Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь» и т.д. Ну и самый первый апокалипсис, тот, из Евангелия, в котором давно уже отмечают сходство с ядерной катастрофой.] Не нужен и никакой аппарат принуждения, когда тебя окружают сплошные бараны. Аппарат потом приложится, никуда не денется. Причем будет рекрутирован из тех же баранов. Как на кораблях для борьбы с крысами приручают и дрессируют так называемого «крысиного волка» из самой сильной и жестокой крысы.

Ну, что уж так-то! Или это вы, Михалыч, сочувствуете своим оппонентам? Да плюньте уж вы на них. Тем более что их время уже, слава богу ушло. А жалеть их не за что, сон разума рождает чудовищ, что ж их жалеть?

Имущими что? Власть, наверное… А от имущих защита известно к чему приводит — к экспроприации экспроприаторов, то есть ни к чему хорошему. Старушка спрашивает у горничной: «Что там за шум на улице?» — «Революция, барыня?» — «А чего ж они хотят?» — «Чтобы не было богатых», — «Как странно, мой отец участвовал в декабрьском восстании 25 года, так они наоборот — хотели, чтобы не было бедных…»

Вообще то слово «скудельный» используется сегодня только в обороте: «◊ Сосуд скудельный — о человеке как слабом существе, обреченном на гибель, смерть. Перестановка слов здесь, видимо, служит пресловутому «разрушению стереотипов».

Странное согласование…

Ну прямо Андрей Дмитрич…

И в самом деле современная трагикомедия как театральный жанр, похоже, родилась именно на нашей почве — в творчестве Салтыкова-Щедрина и Сухово-Кобылина (нет ли неслучайного совпадения этих двойных фамилий с двойственной природой жанра?), отчасти Чехова (особая разновидность, из которой впоследствии родился театр абсурда), жанр, где эта двойственность неразделима, амбивалентна, в отличие от средневековой прототрагикомедии, игравшейся на европейских папертях [но, кстати, эта схема гениально и неповторимо была воплощена именно в русской литературе — Булгаковым; и потому, «Мастером» она была, судя по всему, исчерпана; опыты Орлова или даже Стругацких не катят], где шла механическая чересполосица священных и бесовских сцен, до западной трагикомедии XX века (Брехт), снабженной специальными техническими приемами: ферфремдунг, зонг и т.п.

Надо же, почти все имена у нас совпали…

Последний пассаж, видимо, относится только к Платонову.

Между прочим, Сухово-Кобылин, если я не ошибаюсь, хотя и прожил длинную жизнь, так и не дождался полного воплощения на сцене своей трилогии, а ее первая премьера (Мейерхольд!) состоялась в 17 году в дни октябрьского переворота. Аншлага не было… [Кстати, а сегодня где идет на сцене великий фарсист-трагикомист? И «Тени» салотыковские кстати?]

Есть такое дело, хоть и не актер, но грешен. Правда, я думал, это у меня не национально-театральное, а просто национальное…

А вот этого ничего, вроде нет, скорее наоборот. Прибедняться люблю, да и выпендриться порой тянет, а так…

А вот это я как раз понимаю: актеру, а особенно актрисе, как воздух для дыхания необходима сцена, зритель в зале, репетиция и спектакль. В отсутствие всего этого она задыхается, вот и устраивает спектакль по любому поводу. Это даже у меня, среди любителей бывает, и я все время слежу, чтобы все играли равномерно: хоть по разику-два в сезон. (А это безумно мало, но чаще обычно невозможно, в коллективе уже под семьдесят человек, почти численность профессиональной труппы, а для выступления Дом учителя дает зал раз в месяц, поиск помещений для выезда никак не удается наладить на постоянной основе; и еще — у нас же репертуарный театр. Даже если всего три названия, это уже получается, что за сезон каждое из них попадает на афишу три-четыре раза. А если три состава?.. А если названий четыре? пять? шесть?)

И кстати между прочим, это еще и профессионализм: пробы, пробы, так, этак, — настоящий артист работает круглосуточно.

Что касается «педали»… так то на спектакле. А на репетиции нужно и можно, еще КС (Горчаков об этом писал) устраивал специально репетиции, на которых простил именно педалировать, наигрывать, прежде чем наигрыш снять.

А про Ф. Г. Раневскую рассказывают, что как-то она застряла в лифте с одним известным актером не совсем стандартной ориентации (который, кстати, по возрасту годился ей в дети). Когда минут через сорок лифт пустили и на первом этаже открылись двери (к тому времени по театру уже пронесся слух и собралась публика), Фаина Георгиевна, выйдя из лифта, мгновенно оценила обстановку, обернулась к своему спутнику, назвала его по имени и добавила своим знаменитым голосом: «Вы меня скомпрометировали и обязаны на мне жениться».

Великая М. Н. Ермолова, уже в конце карьеры, будучи признанной и всенародно и властями — одна из первых она получила звание народной артистки, — перед выходом на сцену всегда впадала в ступор: она металась за кулисами, приговаривая: «Я бездарь, я ничего не могу, меня нельзя к театру на километр подпускать», — и далее в том же роде. Окружающие привычно ее утешали, но она от этого еще больше заводилась — до самой команды: «Ермолова — на выход!». И прямо из этого состояния она самовыстреливалась в сценическое пространство, и зал замирал в немом восхищении.

Не сравниваю людей, просто генезис ситуации схож. Помнится, когда мы с Леной Храпуновой ждали выхода на «спектакль» треплева, я Тригорин, она Аркадина, я взял ее под руку и удивленно спросил: «Чего это тебя так трясет?» Ленка, продолжая трястись, но совершенно спокойным, исполненным достоинства – она уже была «в образе» — голосом ответила: «А меня всегда трясет?» Я озадаченно задумался: ведь если бы не этот физический контакт, никогда бы не подумал, и спросил по поводу роли, которую она уже сыграла не меньше двадцати раз: «А в "Ученых женщинах" трясет?» — «Нет, в "Ученых женщинах" уже нет»… В этот момент заговорил Шамраев, и мы отправились играть «Чайку».

Скорее всего. Между прочим, широко распространено сравнение профессии актера с профессией проститутки. Тут припоминается склонность представительниц этой неоригинальной профессии к самобичеванию, жалисные рассказы о горькой судьбине и т.п. Возьмем для примера классическую Маньку Облигацию, да и других жуликов из «Места» с их битьем на жалость. Возможно, здесь есть что-то общее в плане психологической подоплеки. То же самое мы наблюдаем и у попрошаек и аферистов — также представителей актерских криминальных профессий.

И иногда удивляешься этому чуду: Бабочкин в «Чапаеве» (особенно на фоне безликого Блинова-Фурманова), Марецкая в «Члене правительства» и, конечно, великолепный Урбанский в «Коммунисте», примеры есть. Как ухитрялись они в этих условиях создавать полнокровные и не натуралистические образы!
Что касается моего театра, то тут нам повезло: статус языкового театра ограждает как от идеологической критики, так и помогает актеру реализовываться полнее, поскольку актер защищен чужим языком как маской и для него менее болезненно интимное раскрытие души. [Примерно так в свое время это особое явление сформулировал Б. Е. Щедрин; возможно, я уже об этом писал.]

Женя Славутин, когда еще мы с ним контактировали, однажды шутливо заявил, что придумал универсальный прием, как ставить производственные спектакли — они все пьяные. Один говорит: «А я отказываюсь от п-прем-мии…», а другой ему: «Нет, ты заберешь свою п-ик-премию…» и т.д. Замечание ехидное и глубокое. Я тогда подумал, что «производственное» произведение (типа сегодняшних телевизионных «Законов и порядков») в жанровом отношении схоже с порнографией: и там и там столь богатое и бесконечно разнообразное явление, как человек, изображено односторонне; вычленяется только одна какая-то сторона его сущности (в одном случае он только производственный объект, в другом — только сексуальный). От обоих жанров меня всегда тянуло в сон. Как, кстати, и от оглушительных рок-концертов. [Кстати, я реально, помнится, заснул в Ленкоме на «Звезде и смерти Хоакина Мурьеты»; виа (кажется, это был «Аракс») так громко врубил звук, что забил все эмоции от игры актеров и постановочных эффектов и — неминуемо понянуло в сон.]

Мне тут пришло в голову, что, в общем, такой «Лир» выглядит естественным для режиссера, защищавшего на диплом инсценировку «Фрола Скобеева».

Столкнуться с проблемами финансов ему все равно пришлось, когда он вместе с В. И. Немировичем-Данченко возглавил театр. И проблемы эти были постоянными до самой революции (и проблемы серьезные; позже экономисты назвали это явление «железнодорожным синдромом»: театр раздирался между чаемой «общедоступностью», им прокламируемой, и необходимостью — чтобы выжить — повышения цен на билеты; что сокращало число могущих себе позволить посещение театрального спектакля и т.д.), отобравшей у КС эти проблемы путем огосударствления МХТ и добавления в эту аббревиатуру еще буквы «А».

Не помню, рассказывал ли я вам уже грустноватый анекдот про великого чешского композитора и дирижера Бедржиха Сметану, который оштрафовал одного из оркестрантов, но когда ему рассказали о бедственном материальном положении проштрафившегося, маэстро заплатил из своего кармана, но штраф не отменил.

Анекдот напоминает еще и историю про того обласканного поповского студента, отправленного на Уланову.

А вот эту фень, грешен, не знал.

Читаем в сетке: «Шахсей-вахсей (от перс. Шах Хусейн, вах, Хусейн — Царь Хусейн, ах, Хусейн) — у шиитов день поминовения имама Хусейна, убитого в 680 году в Кербеле. Религиозные церемонии, связанные с шахсей-вахсей, сопровождаются постом и молитвенными песнопениями; поощряется самоистязание [болд мой — ЛЬВОВИЧ] (участники процессий бичуют себя, восклицая: «Шах Хусейн, вах, Хусейн!», что воспринято европейцами как «Шахсей—вахсей!), наносят себе раны саблями, кинжалами (по преданию, Хусейну были нанесены 33 колотые и 34 рубленые раны).

Ну, насчет его туповатости не могу согласиться как режиссер, тоже ставивший эту лебединую песнь наследственного королевского обойщика. Личность экстравагантная, трогательная — да. Как и любой персонаж великого Жан-Батиста. Но никак не тупой: все примечающий, хитроватый, умеющий считать и зарабатывать денежку. Да и не покорил бы сердца блистательной Туанетты никакой с позволения сказать туповатый мужчина! А фобия этого впечатлительного вдовца, порожденная утратой любимой женушки, когда она рожала Луизон, утратой, с которой он в глубине души так и не примирился, думается, вполне может получить дорогое сердцу КС «бытовое» обоснование в какой-нибудь из современных наук о человеческой психике.

И я встречался в своей жизни с коллегами, которые теряли невесть сколько времени на репетиции и репетиции, не зная то, что я выяснил достаточно рано: какого бы совершенства ты не добился бы на отдельной репетиции, он никоим образом не определяет того, что будет на спектакле

И наоборот, все те крохи успеха, которые возникали — хоть раз — обязательно реализуются хоть на каком-то спектакле.

Но самое главное: если, пока ты делал спектакль, в тебе сидела та самая СВЕРХЗАДАЧА, то получится еще и то, чего не было и в помине ни на одной репетиции, оно вырастает естественным образом, его зачинают артисты вместе со зрителем, оно как живое существо… И когда сам зритель будет тебя за это хвалить, будешь испытывать невольную неловкость как за незаслуженную похвалу.

Я приношу извинения за длинное перечисление громких имен безо всяких пояснений. По-моему, они говорят сами за себя. И кроме того, реестры — это ведь теперь так модно. Извиняюсь за неполноту перечня, но ведь я собрал в списке «сливки общества» современной режиссуры, и список, несомненно, впечатляет без комментариев.

Вы знаете, Михалыч, я написал тут большое добавление, обиделся за, скажем, Фоменко или Додина… А потом вспомнил, что пишу этот комментарий не в тот момент, когда писали вы. Ну и вы, в общем-то извинились за неполноту (худобу?)… И я это добавление удалил, поскольку понял, что теперь и мне придется извиняться за неполноту, а чего это я буду давать вам фору!

Чего избежал Чехов (МА), просто сложив в своей книге воедино накопленный им личный актерский и педагогический (практический!) опыт, то, что он сам назвал «подглядом»: он подглядывал сам за собой (лучшего нельзя было и придумать: взять в качестве предмета изучения великого актера) и фиксировал этот подгляд чисто эмпирически; пытаясь, правда, подвести в качестве теоретической базы штайнеровскую антропософию, но не слишком-то старательно (и убедительно, между прочим), так что вреда особого это не принесло.

Но Жданов, «человек из ближайшего окружения», но не «схоласт», а верный друг и соратник и хоть и не гений-артист, как Чехов, но педагог и художник сравнимый, не раз говорил и постоянно повторял: «Система — это только инструмент, повод для того, чтобы появилась инспирация (так, на западный манер, зарывшись в своем ЛА, он называл вдохновение). Как только она появилась — никакой системы, тут же ее забыть и отдаться творчеству! Я видел актеров, которые играли систему; это было невозможно смотреть».

Этот спектакль по долговечности, кажется, уступал только «Синей птице», он шел, по-моему, еще в 60-е; я его не видел, только слышал в передаче «Театр у микрофона». [Интересно, где сейчас эти записи, помнится, были спектакли (например, современниковская «Обыкновенная история» с Козаковым и Табаковым), которые, как ни странно, будучи лишенными видеоряда, производили порою более сильное впечатление… возможно, потому что своя фантазия играет ближе к идеалу.]

Вот и Михалыч со мной согласен.

Мне в этом слове всегда слышалось «не божители» [или как там по-старому, убогие?], то есть те, которые к божественному не имеют никакого отношения.

Видел и не раз эти кадры. Должен сказать, что мое ощущение еще более жуткое: словно ожила восковая кукла из музея Тюссо. Это какой-то неживой человек, персонаж ужастика, от которого «потеют девчонки». Кстати, схожее впечатление на меня произвел Качалов, который в каком-то фильме (не помню, «Путевка в жизнь», что ли?) поставленным голосом, но каким-то безжизненным, монотонным, читал некий текст «от автора». И подумалось, что неспроста КС называл его гнусным ремесленником. К чести господина Шверубовича надо сказать, что он сам об этом часто рассказывал — уже после смерти своего учителя.

Еще пожалуй, Тарасова. В том же «Без вины виноватые» (совковая лента). Или когда я видел ее, уже здорово в возрасте (они играла Мать в «Валентине и Валентине). Ну, ни слова, ни жеста, ничего живого… Откровенный помпезный наигрыш, особенно бросающиеся в глаза в пьесе современного драматурга на фоне современных исполнителей (Кидинов, Вертинская), в том числе — современниковских (Козаков, Евстигнеев, сам Олег Николаевич)… И, между прочим, также и на фоне актрисы более старшего поколения, С. С. Пилявской.

Кстати, это мое впечатление — от видеоряда и услышанного — вполне состыкуется с тем, которое меня одолевает, когда я раскрываю КаэСову «Работу», что вполне объяснимо вышеприведенной аргументацией Михалыча.

Ха-ха, помните анекдот про социализм в отдельно взятой стране?

Елизавета Людвиговна Маевская. В сетке нашел только какие-то мемуары о сталинских репрессиях (Улановская Н. М., Улановская М. А. История одной семьи. СПб. Инапресс, 2003: http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_book.xtmpl?id=83632&aid=80), где она упоминается многократно, и нашел в подтверждение тому, что упоминается она в таком контексте неспроста, в интервью Виктюка: «…Брат моей мамы тоже провел 17 лет на лесоповале далеко-далеко. Но приехал оттуда светлейшим человеком. Я горд, что дружил с Юлием Марковичем Даниэлем, с Синявским, я знал тех людей, очень близко знал, например, Елизавету Людвиговну Маевскую, красавицу, артистку МХАТа, которая тоже провела там 20 с чем-то лет. Когда она вернулась в Москву, ее не брали на работу. Я в это время в городе Калинине работал главным режиссером в театре и вел в местном культпросвете курс. И она была счастлива, что могла приезжать из Москвы и работать у меня ассистентом».

Я хотел было вставить ехидную реплику: мол, что за подруга в 50-х: взрослая актриса в 30-х, когда Михалыч еще был мальчиком?.. Слава богу, удержался. А оно вон как было, у человека просто была отнята часть жизни, а когда она — жизнь — чудом продолжилась (спустя «20 с чем-то лет»!), настала очередь поступать в институт… с людьми юными, поскольку тех минула чаша сия. С ними — и дружить. Мы уже знаем, что Михалыч, который несколькими абзацами ниже проговорится, что «в 38-м году переживал 37-й», эту тему всю свою жизнь старался не затрагивать, и о том, как он это пережил, мы не знаем, вернее, знаем (узнаем дальше) только самое начало. Но можно предположить, что с Лялей им было о чем поговорить и вспомнить, и не удивляться этой дружбе людей разных поколений…

Чуть не набрал «шалью».

Не помню, писал ли я уже об этом преданьи. Говорят, что так М. А. Чехов изводил Москвина (Городничего) в «Ревизоре». На каждом спектакле он изображал руками тот самый «арбуз из Парижа» за 10000. То он у него оказывался циклопических размеров и квадратной формы, то — размером с кумкват. И несчастный Иван Михалыч за кулисами ругался: «Миша, помилосердствуйте, нельзя же так!»

Это то, что затем назвали улицей Станиславского, именно в этом ставшем улицей переулке поселилась, вернувшись из Франции, Алис Оран, именно там проходило детство Елены Георгиевны, там зарождался мой французский театр, там учился в оперной студии КС мой покойный тесть, с которым я не был знаком, поскольку с его дочерью-то я познакомился спустя годы после того, как его не стало, и там же проходил незабываемый семинар Г. С. Жданова…

Кажется, он был одним из руководителей курса, на котором училась моя жена.

Мне вспоминается моя бабушка, которая на десятом десятке оставалась большим ребенком. Как, сидя у подъезда на лавочке, она наблюдала, за рабочими, которые что-то разгружали со служебного входа столовой, располагавшейся в нашем доме, то уходила в созерцание самозабвенно и полностью. В связи с этим мне кажется уместным припомнить то место из «Моей жизни в искусстве» КСС, которое посвящено Г. Н. Федотовой. Перечитайте. Особенно эпизод с похоронами царя…

Не, ну вы видали такие прологи?!! [Впрочем, большой и был обещан… Михалыч, еще очко в вашу пользу!]

А сейчас Михалыч выдает домашнюю заготовку и кладет меня на обе лопатки.

Вот он, нокаут. Это «продолжение следует» не мое, а Михалыча.

И еще один нокаут:здесь Михалыч сам написал сакраментальные слова.

[Гляжу на следующую страницу — заставку якобы начала вашего уже давно начавшегося для нас труда. Так вот, гляжу, вижу очередной коллаж, но уже не с письмами от бабы Мани, а с вами самим, в закрытом жесте раскрытия, словно космический корабль, который вот сейчас, именно в этот миг взлетает куда-то в бесконечность, словно вселенная перед Большим Взрывом… И еще раз убеждаюсь, сколь мы ленивы и нелюбопытны. Беру в руки Книгу, внимательно разглядываю оба форзаца — и курс Попова и Кнебель, и васильевский курс… переворачиваю обложечную картонку и на четвертой сторонке вижу еще одну — цветную групповую фотку — еще один какой-то курс, который за все эти годы не удосужился не только рассмотреть, но даже заметить его присутствие… А на этом гитисовском издании нет, как у людей положено, указаний, что за фотки …]

Ну а теперь возвращайтесь обратно по ссылке и следуйте за Михалычем.

Дата добавления: 2015-09-03