Часть первая

УДАЧА ЛЮБИТ СМЕЛЫХ

1

СТРАСТЬ: ОТ ОТЦА К СЫНУ

Жак Дессанж: Если рассказывать о моей профессиональной жизни, нужно сначала рассказать о профессиональной жизни моих предков. У моего деда, по профессии кузнеца и торговца скобяными изделиями, родился сын Рене, которого он воспитывал там, где воспитывался он сам, - в области Солонь. Но в возрасте 14 лет Рене Дессанж, мой отец, уже мечтает стать парижским парикмахером. В 1910 году, он покидает свою родную деревню Суэсм, чтобы попытать счастья в городе.

Корин Аллуш: Наверное, в начале века это было необычно?

Да. В то время предполагалось, что дети, родившиеся в Суэсм или в любой другой деревне, проведут там всю свою жизнь. Мой отец должен был стать, по примеру моего деда, кузнецом. Но ему не нравится ни эта профессия, ни профессия земледельца. Рене Дессанж молод и честолюбив. Он хочет стать великим парижским парикмахером. С этой целью он работает подмастерьем во всех уголках Франции, что в возрасте 20 лет привело его в Париж, где он устраивается работать в парикмахерский салон. Увы! Это было в августе 1914 года. Мой отец вынужден уйти с работы и идти на войну. В 1919 году, по окончании войны, ему 24 года, и он по-прежнему полон честолюбивых замыслов. Он снова собирает пожитки и направляется в столицу, где устраивается работать к Этьену и Калу, что на Елисейских Полях. В то время это был один из самых престижных салонов. Он работает там до 32 лет. Его блестящее начало предвещает ему будущее одного из самых лучших парикмахеров Парижа. Но судьба, и в особенности моя мать, которую он встретил однажды во время уик-энда в Солони, по-другому распорядились в тот день, когда они полюбили друг друга. На самом деле, и речи быть не могло о том, чтобы эта юная 16-летняя жительница Солони, воплощение добродетели в местной сельскохозяйственной ассоциации Сальбри, покинула свою родную деревню. Мой влюблённый отец возвращается к истокам. Рене Дессанж женится на Алин Берте, и у них рождается сын Жак. Или наоборот. В каком бы порядке ни произошла эта «история любви», в 1925 году он открывает салон красоты в Суэсм.

Вы помните этот салон?

Да. Его площадь в сорок или пятьдесят квадратных метров была разделена деревянной перегородкой. По одну сторону – женщины, по другую – мужчины, потому что и речи быть не может о том, чтобы женщину кто-то увидел в бигуди! Одной из особенностей этого салона было отсутствие водоснабжения. Каждое утро, начиная с десяти или двенадцати лет, я помню мамины слова: «Ты пойдёшь с ведром за водой.» Это означало, что я должен был идти за водой к колодцу и носить её на чердак, чтобы примерно двадцатью вёдрами наполнить цистерну, расположенную прямо над салоном. Вот уж вправду ежедневная работёнка!

Неприятные воспоминания?

Нет. Я обожал своего отца. Я до сих пор помню звуки салона, его запахи, радио в качестве звукового фона. Мой отец первым в нашей деревне обзавёлся радио. Впрочем, для меня он во всём был первым. Со всей объективностью, должен сказать, что его профессиональные качества отличали его от двадцати других парикмахеров департамента. К тому же, он единственный из них говорил без солоньского акцента, в отличие от моей матери, говорившей на таком местном наречии, которое сегодня было бы сложно понять.

Вы говорите о запахах салона. Отличались ли они от сегодняшних салонных запахов?

Отличались, и очень, в особенности запах мужчин. И не без основания! В 1935 году, дома не были оснащены ни душем, ни ванной, в них не было даже водоснабжения. Эти месье никогда не мыли голову дома. Когда примерно раз в месяц они приходили постричься моему отцу, он принимался за искусное втирание временами тошнотворных смесей одеколона, бензина Hahn, Флорами, очень модных духов… В салоне витал запах накипи, духов и пены для бритья. Потому что мужчины дома и не брились. Для этого раз в неделю они приходили в салон. У некоторых из них была такая густая борода, что её сначала нужно было стричь машинкой…

Ваша мать работала вместе с отцом?

Нет. Мать держала кафе, смежное с парикмахерским салоном моего отца, в котором находился единственный бильярдный стол на всю деревню. Когда мужчины играли в бильярд, они постепенно напивались. От этого места у меня осталось глубокое отвращение к алкоголю и алкоголикам. Потому что если я никогда не видел, чтобы мой отец выпил хоть каплю, будучи маленьким, я не понимал, почему он выкидывал из кафе пьяных людей, которых только что напоила моя мать. Чтобы забыть этот вопрос, на который я так и не нашёл ответа, я искал спасения в парикмахерском искусстве, которое с каждым днём открывал для себя и любил всё больше. В том возрасте, когда мальчишки играют в шарики, я после занятий в школе играл со шпильками для волос.

В каком возрасте Вы научились парикмахерскому искусству?

Я начал учиться этой профессии с того, что, начиная с десяти лет, каждое воскресенье, учился брить. Я до сих пор слышу слова отца: «Нужно ласкать лицо клиента, как пчёлка собирает мёд с цветка.» Он очень строг и требователен в том, что касается процедуры бритья. И речи не могло быть о том, чтобы сделать две пены в одной миске, и у каждого мужчины была чистая салфетка.

Когда мне исполнилось двенадцать, он научил меня технике мужской стрижки, которая позже так пригодилась мне в моей профессии дамского парикмахера. Он как никто другой, и с немыслимой скоростью делал стрижку в стиле «бросс»! Техника не изменилась, как и не сильно изменилась мужская мода в области парикмахерского искусства. В тринадцать лет я стригу мужчинам волосы и бороды, я помогаю отцу делать дамские причёски.

Какие техники использовал Ваш отец?

Некоторые клиентки приходили каждую неделю делать укладку. Укладка, изобретённая Антуаном, существует с двадцатых годов. Другие приходили раз в полгода делать перманент. Мой отец первым во всём регионе начал делать перманент. Волосы накручивались на большие бигуди, соединённые с электрическими проводами, прикреплёнными к потолку. Нагреваясь, продукт для перманента, нанесённый на скрученные волосы, сохранял форму завивки волос. Эта техника, привезённая из Парижа, была долгой и опасной. Помогая отца, я накручивал волосы на бигуди. Сначала я накладывал бумагу, затем бигуди. В целом это занимало у меня десять минут, тогда как другим нужно было тридцать. Рядом с отцом я должен был каждый день работать очень быстро и очень хорошо, и не пренебрегать ни одним этапом: подметать пол между клиентами, мыть головы, делать массаж кожи головы, соблюдать гигиену, оборачивать шею салфеткой, следить за техникой стрижки… Я быстро добился определённой сноровки. Я также помогал отцу делать перманент.

Таким образом, отец и сын делят клиентуру: Вы занимаетесь мужчинами, он – женщинами. Вы испытывали чувства неудовлетворённости?

Мой отец предпочитал работать с дамами. Они приезжали со всего кантона, проезжая до двадцати пяти километров на велосипеде, чтобы попасть к Рене Дессанжу, настоящей звезде. Ни одна из них не согласилась бы, чтобы кто-либо другой, тем более я, занимался её волосами. К тому же, дамские причёски ещё не увлекали меня. Я был достаточно занят! Наш рабочий день в салоне частенько начинался в шесть часов утра, и заканчивался в девять часов вечера. Мы работали каждый день, кроме второй половины дня в воскресенье и понедельника, дней охоты или рыбной ловли, в зависимости от сезона. И один раз в месяц, я стриг сто пятьдесят детей из летнего лагеря. Я выезжал на место с расчёской, ножницами и машинкой, и за один день стриг всех детей. Да уж, я не болтался без дела! Параллельно с работой, я блестяще закончил школу. Будучи сыном коммерсанта, я должен был стать с этим дипломом преподавателем или священником. Вы улыбаетесь, а ведь это правда. В двадцати километрах от Суэсм находилась семинария.

Извините, но мне сложно представить Вас в роли семинариста!

Судьбе, по всей видимости, тоже было сложно это сделать. В 1938 году, после вторжения Германии в Чехословакию, мой отец, офицер запаса, был мобилизован в Сальбри для осуществления противовоздушной обороны. И оставляет меня руководить салоном. Я радостно начинаю работу, не забывая ни одного из отцовских уроков. Исключительная вещь для того времени и того региона: мы втроём – мастер, подмастерье и я сам – работаем там полный рабочий день. Ну или почти полный, потому что, чтобы меня не послали в организацию Тодд в Гавре для сооружения противовоздушных заграждений на Ламанше, я стал дровосеком. Благодаря этой деятельности, давшей мне право на карточку работника физического труда, я не был мобилизован. Таким образом, мне удалось в течение трёх лет по утрам работать с моим дядей-дровосеком, а во второй половине дня – в салоне. Когда в 1944 году закончилась война, мне было 19 лет, и надо было идти служить в Германии в оккупирующей французской армии. И здесь опять вмешалась судьба: государственный декрет освобождает молодых людей моего поколения – класса 1945 года – от военной службы. Сначала я был расстроен, но затем быстро понял, что это не зависящее от меня обстоятельство подарило мне два года. Таким образом, я покидаю родную деревню, чтобы отправиться по стопам моего отца, в столицу. Не слишком обнадёживая меня, ибо он надеялся видеть меня своим преемником в салоне, он тем не менее не противится этому.

2

ЮНЫЙ ЖИТЕЛЬ СОЛОНИ В ПАРИЖЕ

Помните ли Вы последние слова Вашего отца перед Вашим отъездом в столицу?

«Ты, может быть, добьёшься успеха там, где меня любовь заставила повернуть обратно.» Или что-то в этом духе.

Прибыв в Париж, я начал у Жюля, в салоне, куда приходят делать причёски все эти господа из Палаты депутатов. Благодаря знаниям, полученным от отца, мой талант мастера мужских причёсок был скоро замечен и оценён клиентами. Но примерно через две недели, устав от стрижки мужских затылков и бород, я почувствовал, как во мне пробудилось желание: я хочу стать дамским мастером! Увы, мои знания и опыт в этой области были очень ограниченными. Если я прекрасно справлялся со стрижкой, я был просто неспособен делать укладку! А в 1946 году была как раз мода на очень пышные укладки, которые требуют от профессионала умения наносить лак, делать начёс, увеличивать объём, завивать волосы в локоны. Столько техник, которых я не знал, или почти не знал. До такой степени, что весь следующий год, каждый раз, когда я представлял свою кандидатуру на место дамского парикмахера, мне отказывали, примерно двенадцать раз за двенадцать месяцев. Я мечтал о том, чтобы работать в большом знаменитом салоне, но на тот момент я должен был довольствоваться менее престижными местами. Я работал последовательно на площади Гамбетта, в Киши, в Пор де Монтрёй. Кстати, именно там каждое воскресное утро я продавал газету «Юманите» со своим кузеном Бенжаменом Дессанжем, у которого я остановился, когда приехал в столицу. Будучи начальником станции метро Оберкампф и активным коммунистом, он посоветовал мне записаться в спортивный клуб US Métro, где я регулярно тренировался. Так как единственным развлечением молодёжи во время войны был спорт, я был вратарём футбольной команды Суэсм, то есть занимал ответственный пост, который мне очень подходил, а также ко-рекордсменом юношеской команды Франции в эстафете 4 по 60 метров. В то время я мог пробежать стометровку за меньше чем 12 секунд.

Когда Вы уходили из одного салона, Вам быстро удавалось найти работу в другом?

Да. После войны не было безработицы. В этот период женщины часто посещали парикмахерские салоны, а последним не хватало персонала, потому что молодые люди, которые были мобилизованы, не успели научиться этой профессии. Именно поэтому я находил работу каждый раз, как я обращался в службу занятости. В один прекрасный день – случайно или по воле судьбы? – Бенжамен знакомит меня со своим другом Рене Буржуа. Именно он дал настоящий толчок моей карьере. На самом деле, именно в его салоне, в доме №3 по улице Фобур-Сен-Оноре, его компаньон, Пьер Фюзье, разрешил мне сделать попытку. Видимо, не слишком убедительную, ибо Пьер Фюзье так прокомментировал это: «Не надо настаивать. Мы никогда не сделаем из твоего друга парикмахера!» Рене Буржуа, житель Солони, парикмахер и охотник, очень хотел мне помочь, и рекомендовал меня одному из своих друзей.

Луи Жерве, незадолго до этого побывавший в автокатастрофе, не смог меня принять. Тем не менее, он предложил мне попробовать поработать в своём салоне в доме 37 по улице Бассано, под контролем его директора, уточнив, что если проба окажется удачной, я поеду работать на один сезон в его салон в Трувилле. Представьте себе такую дилемму! С одной стороны, нельзя было упускать такую возможность. С другой стороны, у меня всё та же проблема: я не умею делать укладки. К счастью, я наблюдателен и обладаю некоторой склонностью к импровизации…

Чем же Вам помогли эти два козыря? Ведь умение укладывать не берётся откуда-то просто так!

Вы увидите, что это не так. Итак, я прихожу на улицу Бассано, где царит совершенно исключительная атмосфера роскоши. В течение двух часов слежу за бурлением этого маленького мира, в самом центре которого Серж Траншандон, директор и звёздный парикмахер этого салона, у которого в подчинении находятся более девяноста человек. Этот прекрасный тридцатилетний юноша, по всей видимости очень одарённый, на моих глазах создаёт сложную укладку в стиле той эпохи. Он делает кок и сплетает нижние волосы в направлении вперёд. Естественно, я никогда такого не делал.

Когда освободилась одна из моделей, и подошла моя очередь, я попросил искусственную косу и в точности воспроизвёл то, что Серж Траншандон сделал за четверть часа до этого.

Так как этот тип плетёных причёсок был БОЛЬШОЙ специализацией салона, Серж Траншандон, под большим впечатлением от увиденного, потребовал у меня объяснений: «Мне очень нравится то, что Вы делаете у Жерве, месье. Я тренируюсь делать причёски в этом стиле по средам у Л’Ореаль.» Эта короткая волшебная фраза, к моему стыду, признаюсь, лживая, - но надо же иногда подталкивать судьбу – открыла мне двери этого большого парижского салона. Удивлённый и обрадованный тем, что я работал по его технике и методу, Серж тут же позвонил Луи Жерве, чтобы подтвердить то, что меня берут на работу. Это означало мой неминуемый отъезд в Трувиль.

Кому пришла в голову идея назвать Вас Жаком Дессанжем?

Дессанж – моя настоящая фамилия, но моё первое имя Юбер. Когда я представлялся Луи Жерве, это имя его насмешило, из-за одного фильма Виктора Буше, имевшего большой успех: «Юбер, скажи, что любишь меня, или я лягу на ковёр.» Это название было так известно, что как только я произносил своё имя, все вспоминали о фильме и смеялись. Тогда Луи Жерве решил называть меня моим вторым именем, Жак.

После Парижа – Трувиль. Не испытывали ли Вы ощущения, что это возвращение в провинцию отдаляет Вас от реализации Ваших планов?

Я не задавался этим вопросом. Я полностью доверял Луи Жерве. Был 1947 год, я словно свалился с неба в этот город, где мне всё незнакомо.

В послевоенные годы Трувиль снова становится местом встречи для Всего Парижа. Это модный курорт, на котором великие кутюрье и их свиты устраивают себе летние квартиры. Если светские женщины на пляже начинают раздеваться, то по вечерам элегантность вновь вступает в своим права в казино или на пышных частных вечеринках. Когда я впервые переступил порог салона Луи Жерве, выходящего окнами на пляж, женщина-директор приняла меня как настоящего освободителя. Начиная со взмаха расчёской, проходя по окраскам и перманентам, и заканчивая взмахом метёлкой, она поручала мне все функции без разбора, связанные в её понятии с профессией парикмахера. Чтобы не признаваться в отсутствии опыта, я снова проявляю чудеса смелости: «Как, мадам? – удивлённо, даже оскорблено спрашивал я её. У Жерве, в Париже, парикмахеры занимаются только стрижкой и взмахами расчёски!»

Именно так, озадаченная, но впечатлённая, директриса салона освобождает меня от технических работ и подметания на весь сезон. Что же касалось стрижек, так как в моде были короткие стрижки, я купался в лучах славы. Я каждый день импровизировал новые причёски для своих клиенток, большинство из которых были парижанками, приехавшими в Трувиль на лето. Так как я не слишком хорошо умел делать начёсы и делать гладкие причёски, я отказался от них. Мои клиентки уходили из салона с причёсками с мягкими очертаниями.

Как вы оправдываетесь? Вас наверняка не просят изобретать новую моду?

Когда директриса салона была удивлена стилем моих причёсок, я объяснял ей тоном, не терпящим возражений: «Причёска живёт, мадам. Когда женщина делает движение головой, волосы должны следовать за этим движением.» Именно из этого блефа родилась «причёска-растрёпка». С переменчивостью газеты «Либерасьон», я со всей беззаботностью юности предлагаю довольно большому количеству клиенток новую независимость.

Во время войны женщины носили длинные волосы. Чтобы забыть о годах страданий, они в моих руках выражают желание носить короткие, лёгкий, натуральные и лёгкие для укладки стрижки, пытаясь вместе с косами до пола оставить в прошлом свою жизнь, полную страданий. Судьба ставит меня на их пути тогда, когда они жаждут радости жизни и свободы.

Какие воспоминания остались у Вас от этого опыта работы?

Чудесные воспоминания. Послевоенный Трувилль был очень радостным городом, весь Париж приезжал туда, чтобы развлечься. Там я встречал всех великих жокеев той эпохи, в том числе знаменитого Пуанселе, ставшего моим другом. Мои оригинальные работы в салоне делают меня заметным, и дамы обмениваются моим адресом. Постепенно, они приходят именно ко мне, и я становлюсь городской знаменитостью. Парижская газета Чёрное и белое даже наделяет меня привилегией быть первым парикмахером, упомянутым в прессе: «Жак, для салонов Луи Жерве, сделал причёску Фабьенн». Фабьенн – модель-звезда кутюрье Карвена. Успех просто опьянял.

3

ЛУИ ЖЕРВЕ, ВЕЛИКИЙ ДИРЕКТОР

По окончании летнего сезона Вы остались в Трувильском салоне?

Нет. Я вернулся работать в парижский салон Луи Жерве на улице Бассано. И там мне крупно повезло. Многие женщины, причёсками которых я занимался в Трувилле, хотят попасть ко мне в Париже. Благодаря им я избежал традиционной годовой стажировки в качестве ассистента. Очень быстро сложилось так, что я обслуживал полдюжины клиенток в день. Луи Жерве, находясь уже под большим впечатлением от моей работы в Трувиле, нанял меня в качестве парикмахера. Я быстро наработал прекрасную клиентуру, которая надолго осталась мне верной.

Шефство такого большого профессионала могло бы создать у меня впечатление, что отныне мне всё позволено. Но, будучи человеком трезвого ума, Луи Жерве научил меня отличать то, что воздаётся по заслугам, от простой удачи и случая. Этот великий урок послушания, нужный для продолжения необходимого изучения жизни, отпечатается у меня в голове на всю мою профессиональную жизнь, и, словно ангел-хранитель, будет напоминать о себе каждый раз, когда я отличался каким-либо успехом. Это лучший способ сохранять хладнокровие и не впадать в мегаломанию.

Наверное, именно поэтому Вы так часто говорите о судьбе, случае и удаче. Но Ваш успех нельзя объяснить только ими?

Я Вам это уже сказал: я не склонен к самоудовлетворению. Скажем просто, чтобы ответить на Ваш вопрос, что может быть одним из моих качеств является интуиция, позволяющая мне не упускать некоторые возможности, когда они предоставляются. Я думаю, что могу выделить ситуацию, которая для меня может быть выгодной, и повернуть её в свою пользу, или – сегодня – в пользу группы. Рене Буржуа, Луи Жерве и, позже, ещё многие люди, протянули мне ключ, которым я воспользовался, чтобы открыть дверь моей судьбы.

Как такою юный провинциал, как Вы, по возвращении в Париж, нашёл своё место в мире, где у каждого парикмахера уже есть своя «именная» клиентура?

В Трувиле я заработал завидную репутацию, оставалось поддерживать её на улице Бассано. В этом очень «парижском» и очень роскошном салоне, впечатляющее количество сотрудников жили в очень иерархичной вселенной, идущей от сотрудника, моющего клиенту голову, до парикмахера-звезды. Чтобы «вписаться», мне нужно было проникнуть в тонкий мир обходительности, привилегий и правил «выслуги лет». Снобизм лучше всего разделялся между сотрудниками и некоторыми клиентками, требующими эксклюзивности самых востребованных за свой талант или репутацию парикмахеров. Некоторые из клиенток, чтобы «заиметь» этих парикмахеров, не стеснялись оставлять непомерные чаевые. Каждый парикмахер, со своей стороны, стремился создать себе самую шикарную или самую знаменитую парижскую клиентуру. Салон был витриной, а парикмахер – зрителем. И наоборот: парикмахер выступал в спектакле, демонстрировал фантазии и недосказанности эпохи. Он словно бормотал то, что завтра станет реальностью.

После моего славного возвращения из Трувиля, я чувствовал себя Бонапартом, вернувшимся из Итальянской кампании. В то же время, мои недавние и широко известные успехи не избавили меня полностью от моего солоньского акцента. Меня ещё выдавали некоторые обороты речи. Если у меня и хватало нужного апломба, чтобы заявить о себе среди парикмахеров салона, некоторые не упускали случая повторить некоторые мои фразы, от которых явно попахивало провинцией.

Этот солоньский акцент мешал Вам в Вашей профессии?

Он мог бы. Но и тут вмешалась судьба. В этот салон ходила очень элегантная женщина: баронесса д’Авилье, директриса Кристиан Диор и владелица прекрасного замка в Нуа-ле-Фюзелье, в Солони. Её волосами занимался Ги, ставший потом известным кутюрье Ги Ларош. А химическую завивку её делала Клер. В один прекрасный день я услышал, как обе женщины самым естественным образом, без всяких комплексов, изъясняются друг с другом на солоньском наречии. Сбитый с толку, я спросил у своей коллеги о том, откуда она родом, и откуда родом её собеседница.

Теперь уже она удивилась:

«А ты откуда?

- Из Суэсм.

- А я из соседней деревни, Ламотт-Бёврон!»

Вот таким образом я подружился с Клер, первой специалисткой Луи Жерве по перманенту. На следующей неделе, баронесса д'Авилье обратилась ко мне на солоньском наречии. На глазах у всех мы пустились в долгую дискуссию. Случай или талант? Её доверие было настоящим счастьем, посланным свыше. В 1949 году я стал её постоянным парикмахером, а также парикмахером всех манекенщиц Диор. Я делал причёски баронессе д’Авилье в течение последующих десяти лет, и она стала моим большим другом. То была эпоха «нью-лук», и впервые имя парикмахера было связано с именем большого кутюрье. В моде короткие волосы, с градуированными волосами на затылке, стрижки в стиле тридцатых годов. Я проникаю в это желание свободы и делаю «причёски-растрёпки» поколению пятидесятых.

Благодаря технике стрижки, которой я научился у отца, я умею градуировать и филировать волосы, и из-под моих рук выходят отличные затылки. Мои коллеги, блистающие в технике наложения шиньонов, накладок, сложных причёсок, не владеют этой техникой. За год я стал самым популярным парикмахером салона. Я делал причёски моделям Люсьен Лелонг, Диор, Шанель, Карвен… и знаменитой Фабьенн, которую я когда-то встретил в Трувилльском салоне. Чтобы принять всех клиентов – около двадцати пяти в день, тогда как мои коллеги работали с десятью-пятнадцатью в день – я должен был работать больше и быстрее.

Как же Вы справлялись? День ведь не резиновый!

Как часто говорил мне мой отец: «время – деньги» или «упущенного времени не вернёшь». Будучи воспитанным на этих принципах, я начинаю рабочий день очень рано, заканчиваю его очень поздно, и работаю в обеденный перерыв, тогда как весь салон обычно закрыт с 12 до 14 часов. Я также прибегал к некоторым хитростям, чтобы выиграть время. Например, когда я делал завивку, не клиентки, как обычно, подавали мне палочки для бигуди, а я сам держал их в ладони. Мною двигало в первую очередь не желание наживы, а желание выиграть время, чтобы как можно лучше удовлетворить желание каждой из моих клиенток, некоторые из которых были моими настоящими поклонницами. Чем больше парикмахер «соблазняет» женщину, тем могущественнее становится в её глазах. Искусство соблазна – это удовольствие без обладания. Он всегда был в самом сердце моих отношений с клиентками. Они и я, мы переживали отношения, обратные тем, что обычно бывают между мужчиной и женщиной и предполагают обладание без удовольствия. Зеркало являлось единственным свидетелем наших еженедельных, а то и ежедневных свиданий с некоторыми клиентками, и церемония этих свиданий была определена раз и навсегда. Слегка вторгаясь в их интимный мир, я каждый раз, благодаря нескольким действенным жестам и правильным словам, должен был завоевать их доверие, чтобы подойти к тому моменту истины, когда я встречаю их одобрительный взгляд и удовольствие от ощущения себя красивой.

Вы всех женщин считаете красивыми?

Нет некрасивых женщин, есть только женщины, физические преимущества которых ещё не раскрыли. Парикмахер является одним из основных действующих лиц в процедуре «наведения красоты», которая вообще не может состояться без полного взаимного доверия двух собеседников. С той минуты, как они обменялись взглядом, парикмахер должен угадать желание клиентки, учитывая невысказанные слова, невыраженные мечты и требования. Как только он начал делать ей причёску, он не должен больше сводить с неё глаз, и все его жесты должны быть посвящены только ей. Именно из этих привилегированных отношений рождается красота. Парикмахер никогда не должен лишать женщину этого счастья. Если мне всё удалось, то может быть оттого, что я обманывал надежды клиенток меньше, чем остальные, просто потому, что я влюблялся во всех женщин, которым делал причёски. В отличие от Харлоу, который несколько лет назад писал на витринах своих салонов: «Харлоу не любит зануд», я всегда любил и причёсывал всех женщин, даже «зануд». С самого начала, я находил лукавое удовольствие в том, чтобы делать их покорными и приятными. Я знал, что если они удовлетворят свои потребности, они порекомендуют меня всем своим подругам.

Какую роль играет причёска в «создании красоты»?

Причёска не существует «в себе». Она всего лишь продолжение личности, одно из средств её выражения. Если женщина, которая садится перед зеркалом, обладает «безумной» и склонной к фантазиям индивидуальностью, и речи быть не может о том, чтобы сделать ей прямое и структурированное каре. Роль парикмахера, напротив, заключается в том, чтобы позволить индивидуальности выразиться полностью. Мастер не должен стремиться любой ценой изменить её, но должен следовать ей в её желании. Он также должен учитывать структуру волос клиентки, принимая во внимание, например, вихры или особенное направление роста волос. Возможно всё, лишь бы волосы были обработаны естественно и мягко, потому что природа не любит, когда с ней спорят. Наконец, стрижка может «законно» существовать только в соотношении с чертами лица. Психология, физиогномика, согласие с природой… эти принципы, важность которых я предчувствовал с самого начала моей работы, переживут десятилетия и останутся золотыми правилами в обучении всех сотрудников нашей группы.

4

БИЛЛИ. ЭКСЦЕНТРИЧНАЯ И ВЕЛИКОДУШНАЯ

Некоторые клиентки сыграют особенно важную роль в Вашей карьере?

Конечно. В 1950 году темп моей работы у Жерве очень велик. Добавлялись сюда и вечерние часы, которые я проводил у Билли, одной из моих недавних клиенток. Эта эксцентричная женщина, жившая на широкую ногу, один раз в неделю рано утром приходила в салон, чтобы сделать причёску, и угощала всех шампанским. Секрет её финансового процветания, как я выяснил позже, крылся в очень красивых молодых женщинах, сопровождавших её. Мадам Билли была ни кем иным, как владелицей одного из самых известных домов терпимости в Париже. Известные содержательницы публичных домов всегда восхищали мужчин. Они имеют влияние на тот мир, вход в который открывается мужчинам только за деньги. Билли была одной из этих волшебниц. Она развила моё чувство наблюдательности и заставила возрасти моё тщеславие. Её власть простиралась на впечатляющее количество прекрасных созданий, которых она размещала или размещала за большие деньги в стратегически важных местах столицы, чтобы удовлетворить прихоти многочисленных руководителей иностранных держав, наносивших ей визиты. Она всегда держала свои труппы в состоянии боевой готовности. Все её «девочки» должны были быть готовы к бою, готовы со дня на день отправиться на край света, если таковым будет желание одной из известных личностей, короля или президента, посещавших Дом Билли. Чтобы снискать благосклонность одного из этих мужчин, даривших все надежды бросающим вызов судьбе, девочки Билли соперничали в красоте и элегантности. Делая им причёски, я становился их доверенным лицом и свидетелем подчас пикантных историй. Чтобы облегчить мои визиты, Билли скоро разместила меня в квартире в доме №5 по улице Поля Валери, окна которой выходили на входную дверь её особняка, дома №4 по той же улице. В течение пяти лет каждый вечер после работы в салоне Луи Жерве, я пересекал улицу, заходил в дверь и поднимался на второй этаж, чтобы сделать причёски самым восхитительным из моих клиенток. Эти юные создания каждый день оставляли мне столько чаевых, сколько я зарабатывал в салоне за неделю. Когда мне случалось сопровождать их, я был скорее горд тем, что появляюсь в их обществе. Это женщины высокого класса, и их репутация в любом общественном месте так лестна, что никому, кроме посвящённых, и в голову не может прийти, что они – самые известные гетеры Парижа. Некоторые из них, действительно великолепные, впоследствии стали звёздами кино и эстрады.

Если не брать в расчёт этих несколько «особенных» клиенток, есть ли отличия клиенток того времени от сегодняшних?

Да. В пятидесятые годы, секретарша директора, даже очень хорошо оплачиваемая, не могла и подумать о том, чтобы прийти в салон Луи Жерве, - настолько там непомерно высокие цены. К тому же в то время он решил поднять цены на 10%. С этих 10%, названных «налогом Луи Жерве», парикмахеры не получали никаких комиссионных.

Как Луи Жерве аргументировал появление этого «налога»?

Он не давал никаких объяснений. Парикмахеры исполняют работу, клиентки платят без возражений. Только через десять лет я узнал, со слов его друга Рене Буржуа, что «налог Луи Жерве» был придёман для того, чтобы оплатить долги этого любителя игры в покер, примерно полмиллиона франков. Эта вольность, которую позволил себе Жерве, является свидетельством того, что он мог позволить себе всё. Сегодня такой «налог» был бы невозможен.

Если вернуться от этой истории к сущности, основную часть клиентуры салонов-парикмахерских составляют светские женщины, женщины-содержанки богатых мужчин и люди, нажившие состояние на чёрном рынке во время войны, и все они были очень желанной добычей для сотрудников салонов-парикмахерских.

Вы приняли на вооружение ту же тактику?

Совсем нет. Я думаю, что несмотря на мой головокружительный успех, я был одним из первых, кто изобличил непредвиденный эффект такой системы. Чтобы хорошо понять это, нужно представлять себе, кем был парикмахер-звезда в то время: если некоторые «делают себе фамилию», чтобы делать причёски звёздам, нужно «сделать себе имя». В пятидесятые годы существовало очень мало больших салонов. Несмотря на это, женщины не шли к Жерве; они шли к Жаку. Так же, как они не шли к сёстрам Карита, также прошедшим обучение у Жерве; они записываются к Клоду. Эта «звёздность» являлась результатом взаимной нужды в снобизме. «Звёздность» предполагала, что все парикмахеры и техники не стоят друг друга. Другой непредвиденный эффект системы, и не самый маленький, выражался в пренебрежении, которое выражали некоторые «звёздные» парикмахеры, иногда даже в отказе, под одним или другим предлогом, заниматься анонимными или менее известными клиентками, визит которых не льстил их собственному эго.

Я восстал против этих привычек как только заметил их появление. В отличие от распространённого в салонах обычая парикмахера самому выбирать себе клиентов, я делал причёски всем женщинам, без различия рангов и финансового положения, никогда не отказав ни одной из них. Более того, я считал для себя особой честью видеть счастливое сияние глаз всех женщин, богатых и знаменитых или менее состоятельных и неизвестных, когда они чувствовали себя красивыми при последнем взмахе расчёски. Чтобы доставить этот момент удовольствия большему количеству женщин, мне нужно было делать причёски всё быстрее, потому что ко мне каждый день была полная запись. Таким образом, не совсем случайно именно в это время я создал и совершенствовал то, что позже стало стилем Дессанж.

Таким образом, стиль Дессанж родился из желания сделать красоту демократичной?

Да. Как антипод усложнениям и вычурности, и потому, что каждый день мне нужно было делать причёски всё большему количеству женщин, я изобрёл этот способ укладывать волосы щёткой от задней части головы к передней, заставляя их двигать головой, и в тот самый момент нашёл то движение, которое смещает линии и делает причёску естественной.

Благодаря Билли, герцогине де Майе, ещё нескольким знаменитостям, в том числе баронессе д’Авилье, и таким актрисам, как Одетт Лор, Эльвир Попеско, Дора Долл, Дани Робин, Симон Валер, Эдвиж Фёйер… я скоро, сам того не желая, стал самым младшим из «звёздных» парикмахеров. Большинство моих клиенток готовы были ждать своей очереди часами, отказываясь делать причёску у другого мастера. С тех пор привычки поменялись, и слава Богу! Ибо то, что лестно для парикмахера, совсем не обязательно выгодно для салона. Этот опыт работы в салоне Жерве наложил на меня большой отпечаток. Там я научился многим основополагающим вещам в том плане, какую роль каждый должен играть. Наверное, именно в тот момент я внутренне для себя решил расставить всех по местам: звезда – это женщина, а парикмахер – режиссёр её красоты. Принцип, которого я всегда буду придерживаться.

Луи Жерве по-прежнему наблюдал за Вами?

Луи Жерве дарил мне все эти два года безграничную симпатию и дружбу. В 1950 году, его слава распространилась на всю профессию. Все его уважали и восхищались им, и он стал президентом синдиката Высокого Парикмахерского Искусства Франции, и создал первый Салон Женщины и Красоты, что принесло ему необходимую репутацию для открытия салона за границей. Он выбрал Буэнос-Айрес и предложил мне сопровождать его. Обезумев от радости, я учу испанский и упаковываю чемодан. Год только начинается, открытие салона намечается на Троицу, и нам нельзя терять ни минуты. Нужно всё подготовить, и прежде всего предупредить своих клиентов. Я ещё до отъезда в Аргентину знаю, что по возвращении мне придётся всё начинать с нуля. Но отправляясь в подобное путешествие, не думаешь о возвращении…

За неделю до отъезда случилась трагедия! Утром в понедельник, по приходу на улицу Бассано, я узнаю ужасную новость: Луи Жерве умер от сердечного приступа, когда танцевал. Земля ушла у меня из-под ног… для нас всех обрушился целый мир.

Луи Жерве был фантастическим человеком, великим директором, которому я многим обязан. Я работал рядом с ним лишь какое-то время, но всё то, чему он меня научил, я запомнил. Он остался для меня примером гуманности, великодушия и профессионализма. Я часто ссылаюсь на него.

Никто не волен над судьбой. Луи Жерве умер в возрасте сорока лет. Для такого молодого человека, как я, это был чарующий возраст, возраст зрелости, тот возраст, в котором скрепляется жизнь. Его путь закончился на пороге пятидесятых годов, в самом разгаре профессиональной славы. Для меня это было уроком, но я не сразу смог заметить знаки судьбы. Я даже думал, что смерть Жерве означает мой собственный конец!

Тем не менее Вы продолжаете работать в салоне на улице Бассано?

Да. Мадам Жерве взяла на себя руководство салоном, самым большим салоном Парижа, где по-прежнему работало около сотни человек. Работая без устали, я обслуживал сорок клиенток в день. Я зарабатывал от шести до восьми тысяч франков в месяц, из которых больше половины были чаевые. Это примерно как минимум сто пятьдесят тысяч сегодняшних франков. Мадам Жерве ценила меня, и назначила директором салона. Почти ослеплённый успехом и лёгкостью, с которой мои усилия приносят плоды, я работал без отдыха два или три года, и на протяжении всего этого времени копил деньги.

У Вас были определённые планы, когда Вы откладывали эти сбережения?

Нет. Я столько работал, что у меня не было времени тратить заработанное. К тому же, я по-прежнему жил гораздо скромнее, чем мне позволяли средства, и я никогда не думал о том, чтобы пожертвовать качеством и успехом для того, чтобы повысить заработки. Напротив, я на всю жизнь запомнил одно из великих наставлений Луи Жерве, который часто повторял: «Чтобы преуспеть, надо уметь выбрасывать деньги через окно, чтобы они возвращались через дверь». Что означает, что нужно вновь вкладывать заработанные деньги сознательно. Что я и делал на протяжении всей моей профессиональной деятельности.

Однажды я разговаривал с одной из моих клиенток, мадам Русс, и она предложила мне объединиться в институте красоты Глория Глори, которым она владела, в доме №37 по авеню Франклина Рузвельта, в 8-ом аррондисмане Парижа. Я отверг это предложение, как отвергал предложения Жака Норваля, супруга Марии Кариты, который, вместе с Александром де Пари, очень хотел, чтобы я к ним присоединился.

Почему Вы интересовали Жака Норваля?

В то время я приносил самый большой доход салону Луи Жерве. Жаку Норвалю, который вместе с Александром де Пари только что открыл трёхэтажный салон Карита, нужно было его заполнять. Предлагая мне сотрудничество, он надеялся, что я перейду к нему и приведу за собой своих клиентов. Чтобы убедить меня принять положительное решение, он пригласил меня в своё прекрасное владение на берегах Сены, и разыграл целый спектакль, чтобы очаровать меня. Но что-то – может быть, интуиция? – подсказало мне не принимать ни этого предложения, ни других, которые мне предлагали параллельно. Наконец, я решил работать один. Это предложение придало мне уверенности, и я поверил в своё будущее. Шёл 1954 год, и я предложил мадам Русс выкупить её институт. Она уступила мне его за двадцать четыре миллиона франков, огромную по тем временам сумму. Я должен был заплатить треть суммы при подписании договора, и оставшиеся две трети в течение пяти лет. Первая треть как раз составляла сумму всех моих сбережений, накопленных с тех пор, как я работал у Жерве, то есть примерно восемь миллионов франков того времени, которые я выплатил сразу. Всю сумму целиком я выплатил за менее чем два года. В двадцать девять лет я был владельцем салона общей площадью сто двадцать квадратных метров и имел в подчинении десять сотрудников. Клиенты пошли за мной, и без возражений перешли с улицы Бассано на авеню Франклина Рузвельта где, сам себе хозяин, я оказался выдвинутым на пост главнокомандующего, с совершенно новым о опьяняющим чувством свободы. Что не мешало мне постоянно думать о том, какую штуку сыграла со мной судьба: если бы Луи Жерве не умер, если бы, как и предполагалось, мы уехали в Буэнос-Айрес, наверняка я сделал бы там прекрасную карьеру, как Жозеф и некоторые другие большие парижские парикмахеры, переехавшие в эту страну. Продолжение истории моей жизни было бы совершенно другим…

5

АДРЕС-ТАЛИСМАН

После Вашего перехода к Луи Жерве, салон на авеню Франклина Рузвельта был решающим поворотным моментом в Вашей карьере?

Бесспорно, тем более, что салон очень скоро заработал хорошо. Два года спустя после его покупки, там работало двадцать человек. Когда мой отец, обрадованный моим успехом, приехал навестить меня, я не упустил случая спросить о его собственной жизни:

«Ты доволен своей профессиональной карьерой?

- Да. Я ни о чём не жалею. Я мог ходить на рыбалку и на охоту, когда мне хотелось. Я знаю, что ты этого не можешь.»

Слова мудреца! Но у меня не было времени подробно останавливаться на его словах. Шёл 1956 год. Симон Ланьяк и Жак Франс, два лучших сотрудника Элизабет Арден, у которых была самая лучшая клиентура Парижа, предлагают мне стать компаньонами в новом салоне, который я планирую открыть по тому же адресу, но во дворе. В то же время, они быстро поняли, что зарабатывают больше денег, чем я, беря на себя меньше ответственности. Администрация и управление парикмахерским салоном не привлекают их и разубеждают их в том, чтобы немедленно претворить в жизнь наш проект. В течение этого периода они остаются моими сотрудниками. Они зарабатывают более двадцати тысяч франков в месяц (более двухсот тысяч сегодняшних франков), разъезжают на Порше, и каждый покупает себе дом с бассейном в Сен-Клу. В определённый момент, они оба отказались стать моими компаньонами, предпочитая расплатиться по кредитам с их фирмой. Это стало для меня удачей. Я стал единственным владельцем салона, в который приходили делать причёски более ста пятидесяти клиенток в день (из шоу-бизнеса, театра, светские женщины…).

Среди них, Мартин Кароль, которая познакомила меня с Коринн де Буассьер, моей будущей женой. Являясь пресс-атташе, специализирующейся на кинозвёздах, и агентом Брижитт Бардо, Жака Шарье и многих других, Коринн ввела меня в этот круг. Её отец, Гаэтан де Буассьер, владелец одного из крупнейших рекламных агентств Парижа, познакомил меня со всеми звёздами. Я, будучи скорее скромным не любителем «выходов в свет», буквально полностью поменял своё окружение и образ жизни. Я присутствовал на всех вечеринках, авант-премьерах, коктейлях… Моя жена на долгие годы стала для меня дорогим и ценным союзником, и сыграла огромную роль в моём успехе. О нашей свадьбе, состоявшейся в 1960 году, пресса писала в нелестных для меня выражениях: «Простолюдин Жак Дессанж женится на светской даме.» Но эти статьи производят эффект, обратный ожидаемому. Не сослужив мне плохой службы, они продвинули меня в верхние строчки прессы. Я стал наиболее часто упоминаемым в журналах 60-х годов Парикмахером звёзд.

Для инаугурации моего салона моя жена вместе с агентством Буассьер организовала великолепный коктейль и дефиле сорока моделей, представленное Даниэлем Чеккальди. Туда был приглашён весь Париж. Среди пятисот приглашённых были Мартин Кароль, Мишель Одьяр, Брижитт Бардо с родителями, Пилу и Тати, Петула Кларк, Франс Галль, Шейла, Жан Габен, Бернарден и юные красотки из «Crazy Horse», Дора Долл, Антонелла Луальди, Дани Робин, Симона, Симон, Валери Лагрнж, Изабель Обрей…

Я ценю талант Симона Ланьяка и отвагу Жака Франса. Они оба отдавались своей работе. У нас всех были разные стили, и мы скоро были вознаграждены за усилия. За полтора года вместо двадцати сотрудников у нас стало работать восемьдесят. За четыре года салон, конкурирующий с самыми крупными (Обри, Антонио, Антуан, Карита и Гарлэнд), стал непревзойдённым местом, прилежно посещаемым парижскими модницами и многими актрисами.

Кто из больших звёзд шестидесятых годов посещал салон Жак Дессанж?

Мартин Кароль была нашей постоянной клиенткой. Брижитт Бардо очень регулярно проделывала путь с улицы Поль-Думе, где она жила, до авеню Франклина Рузвельта. Затем появились Джейн Фонда, Шейла, Франс Галль, Дани, Клаулиа Кардинале, Мари Лафоре, Сильви Вартан, Аннабелль, Бернар Бюффе, Жюльетт Греко, Моника Витти, Франс Англад, Мари Жозе Нат, Кати Розье, Анна Гаэль, Ольга Жорж-Пико, Паскаль Одре, Клодин Оже, Маша Мериль, Петула Кларк. За несколько месяцев салон стал местом встречи большого количества знаменитостей. До такой степени, что некоторые клиентки звонили, чтобы записаться на то же время, что и их любимая звезда. Франклин стал салоном-витриной, местом общения, доступным большему количеству человек, где постоянно что-то происходило.

Именно в это время Вы начали работать в кино?

Мой тесть, стоявший вместе с Жоржем Кравенном у истоков Каннского фестиваля, открыл для меня его двери. То был большой период Новой Волны. Жан-Люк Годар и Марсель Карне создали новый стиль реалистического кино. Для их фильмов я делал причёски многим звёздам, как в салоне, так и на месте съёмок, куда я приезжал с большим удовольствием. Я также работал для самых крупных журналов: Marie-Claire, Elle, Harper’s Bazaar, L’Officiel и Vogue, привилегированным парикмахером которых я являлся. Причёски, которые я делал для кино и для прессы сделали меня известным среди модниц, ставших клиентками салона. Рано утром они брали билетик и ждали своей очереди, чтобы попасть под сушуар.

В 1962 году, мы с Симоном Ланьяком открыли салон на улице Верне. Чтобы позволить ему стать моим компаньоном, я одолжил ему необходимую сумму. Салон сразу заработал. Другой филиал планировалось открыть в компании с Жаком Франсом. Этот проект внушал мне энтузиазм. Мы втроём прекрасно ладили, и я был счастлив при мысли, что два моих лучших сотрудника, став моими компаньонами, познают в свою очередь тот успех, которого они заслуживали.

Увы! Я не мог предвидеть того, что Жак Франс в один прекрасный день покинет меня, чтобы уйти в салон Лорка, в доме 3 по улице Матиньон. Он уводит с собой пятнадцать моих сотрудников и убеждает Патрика, который ещё не зовётся Алес, уйти из салона Карита, чтобы работать с ним.

Чем можно объяснить этот поспешный уход Жака Франса? У Вас были разногласия по поводу нового салона?

По крайней мере, я о них не знал. С течением времени и по ходу последующих событий, я увидел, что Жак Франс, лишённый каких-либо моральных принципов, всегда действовал таким образом. Так, например, когда он устроился в салон Лорка, он не преминул присвоить себе изобретение Брашинга, тогда как его создателем является Симон Ланьяк. Этот великий парикмахер, один из лучших, кого я когда-либо встречал, первым стал использовать фен-расчёску, затем щётку и сушуар. С этим методом он внёс больше порядка в мою «причёску-растрёпку». Жак Франс, научившись этой технике, наблюдая её в нашем салоне, стал использовать её в салоне мадам Лорка, которая запатентовала название Брашинг. Но оригинальная идея принадлежала Симону Ланьяку.

Эти два профессионала, работающих один на улице Верне, другой у мадам Лорка, увели с собой своих клиентов. Но это нисколько не уменьшило популярность салона Жак Дессанж, который запущен на полную мощность. Их уход, несмотря на то, что они обслуживали каждый по тридцать клиенток ежедневно, широко компенсируется приходом других клиенток, причёсками которых занимаются две мои сотрудницы: Клод, которую ещё не зовут Максим, и Джин.

Наша клиентура состоит из современных, активных женщин в возрасте между 30 и 50 годами. Но чтобы привлечь более юных клиенток, у меня возникла идея создать внутри салона место, полностью отданное им, где три-четыре мастера обслуживали юных девушек в два раза дешевле по сравнению с обычными ценами. Эта инициатива была настолько успешной, что мы с Рене Буржуа решили открывать салоны «для девушек», предназначенные для них. Пресса пишет о них и сопутствует успеху проекта. В этом году я решил вновь сделать актуальной эту идею, отведя в каждом салоне Жак Дессанж специальное место для юных посетительниц. Они приходят туда делать причёски в любой день недели, и их обслуживают их ровесники и ровесницы по более низким ценам.

Таким образом, тогда существовал только один салон Жак Дессанж?

Мы очень скоро открыли филиал Жак Дессанж, на площади Рампар в Сен-Тропе. Площадь салона была всего 15 квадратных метров, но в некоторые дни мы делали причёски снаружи, на тротуаре, до шестидесяти клиенткам. Салон – был настоящим аттракционом. Он был расположен на дороге, ведущей к кладбищу, и бывало, что люди сбегали с похоронных процессий, чтобы посмотреть, как женщинам делают причёски. Среди этих женщин – Брижитт Бардо, причёсками которой занимается Югетт, Клод Максим или Джин, которые по очереди приезжают работать в Сен-Тропе из парижского салона. Пари-Матч и светские журналы всего мира делали репортажи об этом совершенно нетипичном месте.

6

САЛОНЫ СО СКАНДАЛЬНОЙ СЛАВОЙ

И в то же время Вы задумываете сеть салонов Диан?

Да. В то время, когда прет-а-порте начинает отвлекать многих молодых женщин от высокой моды, мы с Рене Буржуа решили создать салоны для широкой публики, которые отвечали бы ожиданиям этой новой клиентуры. В 1966 году мы выкупили салон Диан Бурбон, расположенный в доме №4 по улице Бургонь, и установили там цены вне всякой конкуренции: укладка на бигуди там стоила девять франков, что соответствует примерно сотне сегодняшних франков. Все салоны Диан, которые мы открыли впоследствии, отличаются одинаковой отделкой, и в них появляется некоторая концепция парикмахерского искусства, благодаря тому обучению, которое я организовал в то время. Персонал салона состоит из десяти человек, из них одна девушка-администратор и молодые многопрофильные мастера, работающие только за проценты.

Но эта новая концепция не принесла мне полного удовлетворения. Я очень быстро увидел её слабое место: уход квалифицированного персонала. И в самом деле, невозможно удержать хороших профессионалов, сформировавшихся и внимательно относившихся к своим клиенткам, когда цены такие низкие, что они не могут зарабатывать себе на жизнь. После примерно пяти лет работы, лучшие из них уходили от нас работать к нашим конкурентам.

Тридцать лет назад Вы пережили те муки, которые в последнее время переживают лицензиары марок парикмахерских салонов нижнего уровня?

Этот тип франчайзинга лишь повторяет одну из моих идей. С самого начала, она вдохновила месье Франсуа Далля, шефа Л’Ореаль, который хотел сделать профессию демократичной. Он заплатил нам миллион франков (десть миллионов сегодняшних франков), предназначенных для развития этой сети. Менне чем за год мы открыли десять салонов Диан в Париже. Благосклонно относясь к развитию салонов с низкими ценами, Л’Ореаль всегда шёл по этому пути: поддерживать профессию, помогая деньгами салонам, устанавливающим низкие цены. Так было и с салонами Диан, которые сразу же стали пользоваться успехом у публики.

Но эта концепция вызвала настоящий скандал в нашей профессии. Мы с Рене Буржуа, словно настоящие преступники, предстали перед судом под председательством господ Лами и Маньена, председателей Государственной Федерации и Конфедерации Парикмахерского Искусства, и нас обвинили в том, что мы «копаем могилу» для профессии. Профессиональные организации и пресса не брали в расчёт наше желание сделать парикмахерское искусство доступным большему количеству человек. Все считали нас «злодеями». Что сказали бы сегодня эти самые господа Лами и Маньен о всех этих Давидах, Бигинах и других франчайзинговых сетях, в салонах которых моют голову и укладывают за пятьдесят франков?

Чтобы мои лучшие мастера не уходили, я помог им открыть салон, став моими компаньонами.

Почему Вы больше не открывали салонов Жак Дессанж?

Я ещё не представлял себе «размножение» салонов Жак Дессанж, ибо боялся, что имидж потеряет в качестве или в репутации, но лишь до того самого дня, когда я понял, как много несёт в себе это имя, и насколько оно перспективно.

Тогда я решил переделать уже существующие салоны Диан в салоны Жак Дессанж. Мы поменяли отделку и подняли цены втрое, потеряв при этом очень небольшое количество клиенток. Шёл 1967 год, и в Париже был десяток салонов Жак Дессанж.

Вы упомянули Патрика Алес. Как Вы с ним повстречались?

Патрик Алес в течение семнадцати лет был моим ассистентом у Жерве. Я встретил его совершенно неожиданно, когда Жак Франс выставил его за дверь салона Лорка. Он стал работать со мной как для того, чтобы отравить жизнь Жаку Франсу, так и для того, чтобы создать вместе со мной салон. Очень скоро мы решили стать компаньонами салона на втором этаже дома по авеню Франклина Рузвельта. Я с самого начала выкпил этот салон у Ги Лароша, который уже тогда был знаменитым кутюрье. У Патрика не было денег. Я одолжил ему пятьдесят тысяч франков, необходимые для компаньонства в равных долях. Оставалось найти название торговой марки. Меня раздражало, что Александра де Пари всё время первым (по алфавитному порядку) упоминали в перечислениях, я думал, как бы его опередить. Так как фамилия Патрика была Гонзалес, я предложил ему сократить её до Алес. Мы стали компаньонами, соседями и конкурентами. Патрик скорее придерживался классического стиля, и делал причёски на манер сестёр Карита, учеником которых он являлся. Я же с некоторым умением делал «причёски-растрёпки» женщинам, стремящимся к естественному. Салон Патрик Алес, смежный с салоном Жак Дессанж, также частично обязан своей славой Норберту Ортеге, личному парикмахеру жены Жоржа Помпиду, президента Франции в 1969 году. У Патрика было пять лет для того, чтобы вернуть мне долг. Он вернул мне эту сумму всего за год. Но я чувствовал, что у него нет настоящего призвания к парикмахерскому искусству. И в один прекрасный день он подтвердил мне это, сделав признание:

«Моя страсть – это продукция для волос. Я их делаю уже много лет в своём подвальчике. Теперь я хотел бы использовать мои формулы Фитотерапии для создания оригинальной гаммы продуктов.»

Мы вместе создали фирму и назвали её Сольба. «Соль» как Солонь. «Ба» как страна Басков, откуда Патрик был родом. Мы стали компаньонами в равных долях, с первоначальным вкладом по двадцать тысяч франков с каждого. В семидесятые годы, продукции на основе растений ещё не существовало, и наша продукция стала сразу пользоваться огромным успехом. Мы начали продавать их в рамках наших первых собраний Престижа и Творчества, о которых мы ещё поговорим, которые два раза в год собирали более тысячи парикмахеров. Уже в первый год своего существования Сольба реализовала неплохой торговый оборот. Патрик, творец, полный таланта, также полон деловой хватки. Он был достаточно тщеславным, и лет с двадцати повторял всем, что он будет богатым и знаменитым. Он знал, что не сделает карьеры как парикмахер, но знал, что его упорство и увлечённость позволят ему добиться успеха в разработке и производстве продукции. И то, что случилось через несколько лет… Между тем, удача улыбалась Патрику. Я познакомил его с одной моей подругой, Фаридой Дауд, предложившей ему купить фирму Lierac. Патрик купил эту косметическую фирму, находящуюся не в самой лучшей финансовой ситуации, за три миллиона франков. Но там, где он проявил себя настоящим деловым гением, так это в том, что он делал от своего собственного имени, а не для фирмы, в которой мы состояли в компаньонстве. На сегодняшний день годовой торговый оборот фирмы Lierac составляет двести двадцать миллионов франков.

Как Вы способствовали развитию марки Сольба?

В то время Патрик Алес был ещё неизвестен. Именно в салонах Жак Дессанж впервые были выпущены в продажу продукты марки Сольба. Так как их формулы были основаны только на растениях, они сразу заинтересовали прессу, которая разнесла о них весть. Эти новые продукты сразу стали пользоваться успехом. Тем не менее, несмотря на всё это, я должен признаться, что сомневался в Патрике и в успехе нашего дела, тем более, что я узнал, что Л’Ореаль, задетый нашим успехом, занимался созданием конкурентной марки. Сознавая силу и средства этой фирмы, я слишком быстро от многого отказался. Под нажимим Франсуа Далля, который предлагает мне сделку: «Или Вы продаёте, или Вашей карьере конец.», я продал 90% моих, то есть 45% всех акций, в пять раз дороже их стоимости. Я должен был, конечно, быть менее доверчивым и подумать об этом как следует. Но я был молод, и у меня сложилось впечатление, что я заключил неплохую сделку. Патрик Алес, который, в свою очередь, сильно верил в свой проект, отказался продавать свою часть. И он стал компаньоном Л’Ореаля. Тогда фирма совершила фантастический прорыв. Продукция продавалась просто отлично. Талант Патрика, поддерживаемый всеми средствами (финансовыми, рекламными, маркетинговыми) со стороны Л’Ореаля, позволил марке Сольба быстро стать крупной маркой.

7

Двери открыты для большой дистрибьюции

Без этого стечения обстоятельств, Вы, может быть, и не создали бы Вашу собственную линию продукции для волос?

Снова судьба? Может быть. Некоторое время спустя после того, как я продал часть своих акций Л’Ореаль, идут восьмидесятые годы, и Патрик задумывает создать линию продукции для волос Жак Дессанж, которая продавалась бы в салонах. Но я очень скоро заметил, что лицензиаты покупают их скорее для того, чтобы доставить мне удовольствие, чем за их несомненное качество. Мы не достигли суммы продаж, на которую рассчитывали. К счастью, мне улыбнулась удача. La Sanofi предлагает мне запустить линию косметической продукции, с тем условием, что я получу согласие Патрика Алеса на то, чтобы самому развивать свою линию продукции для волос. Фирма Л’Ореаль прослышала о моих переговорах с Sanofi, и тут же предложила мне сделать из Жак Дессанж крупную марку продукции для волос. Она очень дорого выкупила моё имя у Сольбы. Эта сделка принесла много денег Патрику, мне же гораздо меньше, но мне она позволила создать мою собственную линию. Шёл 1992 год, и то был первый раз, когда парикмахер выступает гарантом линии продукции для волос, находящейся в широкой продаже. Она сразу стала пользоваться успехом, и очень скоро зарекомендовала себя как эталон среди широкого круга потребителей.

Вначале было около двадцати продуктов, которые продавались по цене от пятнадцати до тридцати франков, и все женщины в интимной обстановке своей ванной комнаты могли воспользоваться профессиональной компетенцией парикмахера. Каждый продукт, предварительно прошедший испытания в салонах Жак Дессанж и центре обучения, располагал оригинальной формулой. Впервые одна линия так точно была направлена на каждую проблему, связанную с волосами, предлагая специальные решения, которые легко было распознать по простому и «игровому» цветовому «коду». И также впервые был снят рекламный ролик на эту тему. В нём снималась манекенщица Лоранс, встряхивающая светловолосой головой, прекрасно выглядящей благодаря использованию продукции Жак Дессанж. В каждом рекламном ролике я слежу за тем, чтобы в нём присутствовала маленькая фраза: «Я, Жак Дессанж, в моих салонах.», произносящаяся в тот момент, когда входит манекенщица.

Продукция принесла «плюс» марке Жак Дессанж?

Бесспорно. Даже если вначале я боялся, что она снизит имидж «высокого класса», который я создавал в течение долгих лет. Чтобы облегчить этот страх, я запросил у Л’Ореаль право просмотра рекламы, как в прессе, так и на телевидении. Опросы потребителей свидетельствовали о том, что дистрибьюция нашей продукции в супермаркетах и торговых центрах добавляет известности нашей марке. Очень скоро гамма продукции для волос Жак Дессанж вышел на первое место, продав пятнадцать миллионов флаконов продукции, и марке отдавалось уже не 65%, а 90% признанной известности.

8

Джин, исключительная женщина и исключительный парикмахер

Вернёмся немного назад. Расскажите нам о Джин, которая была, вместе с Патриком Алесом, Ги Андре, Сен Жилем и Брюно, одной из Ваших первых компаньонок.

В 1968 году, Джин была моим ведущим мастером в салоне на авеню Франклина Рузвельта. После нескольких лет плодотворного сотрудничества она выразила желание войти в долю. Я предпочёл помочь ей в финансовом плане и открыть вместе с ней салон Джин на улице Бонапарта в Сен-Жермен-де-Пре, чем увидеть её в роли конкурентки. Джин была прекрасной, умной, забавной и отважной юной женщиной. Прекрасным профессионалом. Наверное, именно из наблюдений за неустанной работой Джин и Клод при любых обстоятельствах родилось моё безграничное восхищение женщинами нашей профессии. Очень скоро у неё образовалась клиентура, состоящая из артистов и звёзд Левого Берега. Певцы, актёры, такие как Жюльетт Греко, Валери Лагранж, Бюлль Ожье, девушки из Crazy Horse…

Джин работала в своём салоне одна?

Чтобы удовлетворять потребности растущего количества клиентов, Джин через несколько месяцев наняла одного прекрасного юного парикмахера, которого звали Даниэль Конт, который впоследствии будет работать рядом со мной и тоже станет моим компаньоном. Через три года сотрудничества Даниэль, в свою очередь, тоже захотел войти в долю. Как это было с Патриком и Джин, я одолжил ему необходимую сумму для создания второго салона Жак Дессанж, в торговом центре башни Монпарнас. Он и сегодня является одним из самых больших салонов группы. Я всегда применял этот принцип, состоящий в том, чтобы помогать хорошим сотрудникам войти в долю, избегая тем самым того, чтобы они стали моими конкурентами. И я призываю всех моих лицензиатов, особенно в провинции, следовать моему примеру. Ибо речь идёт о стабильности их предприятия.

Это было началом развития марки Жак Дессанж?

На самом деле да. Я также стал компаньоном Мориса Доманна, который получил в наследство салон Харлоу на авеню Мозар, который мы превратили в салон Жак Дессанж. Мы работали в нём целый год, и дела в нём шли так хорошо, что он скоро стал слишком мал. Мы рискнули купить салон Жана Бюра, площадью пятьсот квадратных метров, на авеню Республики. Его исключительное расположение в этом очень коммерческом квартале позволил нам быстро наработать большое количество клиентов. Он и сегодня делает один из самых больших торговых оборотов в Париже. Затем мы открыли ещё два салона. Один на площади Насьон, другой в Сен-Манде, в восточной части Парижа. Как я обязался всем тем, кто стали моими компаньонами в восьмидесятых годах, мы с Морисом Доманном подписали договор франчайзинга.

9

Золотая идея

Вы ввели в профессию много новинок, в том числе в области инструментов. Это Вы изобрели Бэбилисс?

Дата добавления: 2015-08-13